Неточные совпадения
Туманные образы Амалат — беков, Чайльд — Гарольдов, Печориных и Демонов были,
в сущности, очень безвредны: непосредственно с таинственно — мрачных высот они поступали на службу. Конахевич стал железнодорожным чиновником, Кордецкий успешно служил по акцизу и из погубителя невинных
существ превратился в отличного, несколько даже сентиментального семьянина.
Ее живая, восприимчивая, легко волнуемая природа могла мгновенно увлекаться порывами ума или сердца и мгновенно
превращаться из одного
существа в другое, совершенно непохожее на первое.
Петербургский чиновник
превращался в дачника, то есть
в совершенно другое
существо, точно он вместе с вицмундиром снимал с себя и петербургскую деловитость.
Секунду спустя глаза ее помутились, как словно огонь, наполнявший их, затушен был слезами, мгновенно хлынувшими от сердца; грудь ее поднялась, губы и ноздри задрожали; все
существо ее
превратилось, казалось,
в один отчаянный вопль.
В высокопарных, кудреватых выражениях неизвестный автор предостерегал меня против печальной судьбы всех молодых людей, слепо предающихся своим страстям и не разбирающих достоинств и недостатков
существа, с которым намеревается вступить
в союз, «узы какового легки и незаметны вначале, но впоследствии
превращаются в тяжкую цепь, подобную той, какую влачат несчастные каторжники».
И ему казалось, что каждый атом его
существа превращается в вибрирующее движение, слитое с общим неуловимо-быстрым, светлым движением.
Двенадцать имен
превратились в двенадцать
существ.
Брат Ираклий
превратился весь во внимание. Он
в первый раз видел пред собой на таком близком расстоянии настоящего богатого человека. Все богачи представлялись
в его воображении какими-то полумифическими
существами.
Из «белого мага» человек
превратился в невольника своего труда, причем возвышенность его призвания затемнена была этим его пленением: хозяйственный труд есть серая магия,
в которой неразъединимо смешаны элементы магии белой и черной, силы света и тьмы, бытия и небытия, и уже самое это смешение таит
в себе источник постоянных и мучительных противоречий, ставит на острие антиномии самое его
существо.
Человек оказывается лишенным измерения глубины, он
превращается в двумерное, плоскостное
существо.
Человек сосредоточивается исключительно на грехе, всюду видит грех,
в себе и других, и
превращается в отрицательное
существо, враждебное жизни.
Индивидуальность, достигшая абсолютного отъединения и отчуждения от вселенной, от иерархии живых
существ,
превратилась бы
в небытие, истребилась бы без остатка.
Все
существо ее
превратилось в слух.
Творчество этой эпохи по
существу направлено на последнее, а не на предпоследнее, все ее достижения должны уже быть не символическими, а реалистическими, не культурными только, а бытийственными [Очень интересно говорит о культуре Н. Ф. Федоров: «Если объединение живущих для всеобщего воскрешения не совершается сознательно, то объединение сынов
превращается в цивилизацию,
в чуждость, враждебность,
в разрушение, а вместо воскрешения является культура, т. е. перерождение, вырождение и наконец вымирание» («Философия общего дела», с. 142–143).
Можно ли было, кроме того, думать, что
существо такое безличное, каким казался муж г-жи Ботт, вдруг
превратился в мстителя, алчущего крови оскорбителя своей чести.