Неточные совпадения
Когда привозила почта газеты, новые книги и журналы и попадалось ему в печати знакомое имя
прежнего товарища, уже преуспевавшего на видном поприще государственной службы или приносившего посильную дань
наукам и образованью всемирному, тайная тихая грусть подступала ему под сердце, и скорбная, безмолвно-грустная, тихая жалоба на бездействие свое прорывалась невольно.
— Помни, юный, неустанно, — так прямо и безо всякого предисловия начал отец Паисий, — что мирская
наука, соединившись в великую силу, разобрала, в последний век особенно, все, что завещано в книгах святых нам небесного, и после жестокого анализа у ученых мира сего не осталось изо всей
прежней святыни решительно ничего.
Ежечасно побеждая уже без границ природу, волею своею и
наукой, человек тем самым ежечасно будет ощущать наслаждение столь высокое, что оно заменит ему все
прежние упования наслаждений небесных.
Социализм касается не только того, что было решено
прежним эмпирически-религиозным бытом, но и того, что прошло через сознание односторонней
науки; не только до юридических выводов, основанных на традиционном законодательстве, но и до выводов политической экономии.
Работники, конечно, умеют ценить выгоды, доставляемые им практическими приспособлениями механической
науки, но о
прежней старине они вспоминают с гордостью и любовью. Это их эпос, и притом с очень «человечкиной душою».
Естественным результатом всей этой истории было то, что Дарья получила
науку хуже
прежнего. Разозленный Ермошка вымещал теперь на ней свое унижение.
Сущность всякого религиозного учения — не в желании символического выражения сил природы, не в страхе перед ними, не в потребности к чудесному и не во внешних формах ее проявления, как это думают люди
науки. Сущность религии в свойстве людей пророчески предвидеть и указывать тот путь жизни, по которому должно идти человечество, в ином, чем
прежнее, определении смысла жизни, из которого вытекает и иная, чем
прежняя, вся будущая деятельность человечества.
— Несчастные, даже учатся военным
наукам, но им все, все должно простить, даже это тяготение к школе убийств. Им по-прежнему сочувствуют в Европе?
Вот он — под лампой, мой
прежний Тит, тупой к
наукам, умный в жизни, добрый, заботливый, деятельно нежный…
Уж нет
прежней веселости, непринужденных разговоров, шуток, смеха, нет взаимных ласк и той радости, какая волновала детей, жену и меня, когда мы сходились, бывало, в столовой; для меня, занятого человека, обед был временем отдыха и свидания, а для жены и детей праздником, правда, коротким, но светлым и радостным, когда они знали, что я на полчаса принадлежу не
науке, не студентам, а только им одним и больше никому.
Автору кажется, что бесполезно толковать об основных вопросах
науки только тогда, когда нельзя сказать о них ничего нового и основательного, когда не приготовлена еще возможность видеть, что
наука изменяет свои
прежние воззрения, и показать, в каком смысле, по всей вероятности, должны они измениться. Но когда выработаны материалы для нового воззрения на основные вопросы нашей специальной
науки, и можно, и должно высказать эти основные идеи.
Итак, должно сказать, что новое понятие о сущности прекрасного, будучи выводом из таких общих воззрений на отношения действительного мира к воображаемому, которые совершенно различны от господствовавших прежде в
науке, приводя к эстетической системе, также существенно различающейся от систем, господствовавших в последнее время, и само существенно различно от
прежних понятий о сущности прекрасного.
Теперь снова возвращаются к
прежнему и соединяют, например,
науки со словесностию, только — увы! — к великой досаде славянофилов, совсем, кажется, не из подражания старине, а просто по примеру иностранных журналов.
Если иностранные Писатели доныне говорят, что в России нет Среднего состояния, то пожалеем об их дерзком невежестве, но скажем, что Екатерина даровала сему важному состоянию истинную политическую жизнь и цену: что все
прежние его установления были недостаточны, нетверды и не образовали полной системы; что Она первая обратила его в государственное достоинство, которое основано на трудолюбии и добрых нравах и которое может быть утрачено пороками [См.: «Городовое Положение».]; что Она первая поставила на его главную степень цвет ума и талантов — мужей, просвещенных
науками, украшенных изящными дарованиями [Ученые и художники по сему закону имеют право на достоинство Именитых Граждан.]; и чрез то утвердила законом, что государство, уважая общественную пользу трудолюбием снисканных богатств, равномерно уважает и личные таланты, и признает их нужными для своего благоденствия.
Вопрос этот так общ, что и в
прежнее время нельзя было не говорить о нем, и действительно, даже в самое глухое время нашей литературы нередко появлялись у нас книжки и статейки: «О задачах педагогики как
науки», «О воспитании детей в духе христианского благочестия», «Об обязанности детей почитать родителей» и т. п.
Литература потянулась как-то сонно и вяло; новых органов литературных не являлось, да и старые-то едва-едва плелись, мурлыча читателям какие-то сказочки; о живых вопросах вовсе перестали говорить; появились какие-то библиографические стремления в
науке;
прежние деятели замолкли или стали выть по-волчьи.
Но теперь он уже менее интересовался романами и другими сочинениями для легкого чтения, а более полюбил
науку и дельные книги, особенно исторические. Только стихи по-прежнему привлекали его внимание, хотя он уже и не нуждался теперь в образцах для подражания, открывши свой особенный род, в котором был совершенно самостоятельным и решительно не имел соперников… Как видно из его писем, книги и журналы присылались ему разными литераторами и в Воронеж, и он всегда с восхищением принимал такие подарки.
Иногда
прежняя горячка к
науке,
прежний жар,
прежние образы, им самим созданные, ярко восставали пред ним из прошедшего, но они только давили, душили его энергию.
— Можно, можно, Дорош. Не говори этого, — произнес
прежний утешитель. — Уже Бог недаром дал всякому особый обычай. Люди, знающие
науку, говорят, что у ведьмы есть маленький хвостик.
— Все-таки,
наука сделала много, — заговорил Половецкий, глядя на огонь. — Например, нет
прежних ужасных казней, как сажанье на кол, четвертование, сожжение на кострах. Нет, наконец, пыток… Человек-зверь еще, конечно, остался, но он уже стыдится проявлять свое зверство открыто, всенародно, на площади. А это много значит…
И все кругом смеялись; смеялись сестры, сиделки, служители… А больной по-прежнему радостно-изумленно улыбался и, беззвучно шепча что-то, крутил головою, пораженный чудесным могуществом нашей
науки.
Большинство людей нашего мира, хотя и не знают подробностей этих успокоительных объяснений
науки, так же, как и многие
прежние люди не знали в подробности теологических объяснений, оправдывающих их положение, — все все-таки знают, что объяснение это есть, что ученые, умные люди продолжают доказывать, что теперешний порядок вещей таков, каким он и должен быть, и что поэтому можно спокойно жить в этом порядке вещей, не стараясь изменить его.
Довольно упомянуть о такой величине в области естествознания, как химик Вертело, а по гуманитарным
наукам Ренан и Критик Сент-Бёв, тогда уже сенатор империи. Но он не показывался на кафедре после одной неприятной для него студенческой демонстрации (за измену своему
прежнему либерализму), и его кафедру латинской словесности занимал всегда какой-то заместитель.
Но вскоре назвал он это чувство глупостью, прихотью одиночества и погасил его в занятиях своей
науки, которой посвятил себя с
прежним жаром и постоянством.
Владимир Николаевич с помощью Бориса Александровича Шмеля и искусно составленных им отчетов благополучно пережил общее собрание членов общества и вновь почти единогласно был избран председателем. Это уже отошло в область прошедшего и через несколько дней предстояло новое общее собрание, которое, впрочем, далеко не так, как
прежнее, беспокоило Бежецкого.
Наука Шмеля принесла свои плоды.
Прежние эпохи знали лишь вопрос об оправдании
наук и искусств или создании новых форм общественности, но не знали религиозного вопроса о творчестве, о раскрытии творческой тайны о человеке в новую мировую эпоху.
За чаем началась между друзьями задушевная беседа о пережитом, передуманном и перечувствованном в долгие годы разлуки. Рассказ Карнеева, прожившего эти три года
прежней однообразной жизнью труженика
науки, вдали от общества, от мира, полного соблазнов, не представлял из себя ничего выдающегося, не заключал в себе ни одного из тех романических эпизодов, которые яркими алмазами украшают воспоминания юности.
Казалось бы, что отвергнув верования древних о подчинении людей Божеству и об определенной цели, к которой ведутся народы, новая
наука должна бы была изучать не проявления власти, а причины, образующие ее. Но она не сделала этого. Отвергнув в теории воззрения
прежних историков, она следует им на практике.