Неточные совпадения
Бывало, Агафья, вся в черном, с темным платком на голове, с похудевшим, как воск прозрачным, но все еще
прекрасным и выразительным лицом, сидит прямо и вяжет чулок; у ног ее, на маленьком креслице, сидит Лиза и тоже трудится над какой-нибудь работой или, важно поднявши светлые глазки, слушает, что рассказывает ей Агафья; а Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным голосом рассказывает она житие пречистой девы, житие отшельников, угодников божиих, святых мучениц; говорит она Лизе, как жили святые в пустынях, как спасались, голод терпели и нужду, — и царей не боялись, Христа исповедовали; как им птицы небесные корм носили и
звери их слушались; как на тех местах, где кровь их падала, цветы вырастали.
Но, почти помимо их сознания, их чувственность — не воображение, а простая, здоровая, инстинктивная чувственность молодых игривых самцов — зажигалась от Нечаянных встреч их рук с женскими руками и от товарищеских услужливых объятий, когда приходилось помогать барышням входить в лодку или выскакивать на берег, от нежного запаха девичьих одежд, разогретых солнцем, от женских кокетливо-испуганных криков на реке, от зрелища женских фигур, небрежно полулежащих с наивной нескромностью в зеленой траве, вокруг самовара, от всех этих невинных вольностей, которые так обычны и неизбежны на пикниках, загородных прогулках и речных катаниях, когда в человеке, в бесконечной глубине его души, тайно пробуждается от беспечного соприкосновения с землей, травами, водой и солнцем древний,
прекрасный, свободный, но обезображенный и напуганный людьми
зверь.
С той поры, с того времечка пошли у них разговоры, почитай целый день, во зеленом саду на гуляньях, во темных лесах на катаньях и во всех палатах высокиих. Только спросит молода дочь купецкая, красавица писаная: «Здесь ли ты, мой добрый, любимый господин?» Отвечает лесной
зверь, чудо морское: «Здесь, госпожа моя
прекрасная, твой верный раб, неизменный друг». И не пугается она его голоса дикого и страшного, и пойдут у них речи ласковые, что конца им нет.
Ромашову всегда чуялось в его
прекрасном сумрачном лице, странная бледность которого еще сильнее оттенялась черными, почти синими волосами, что-то напряженное, сдержанное и жестокое, что-то присущее не человеку, а огромному, сильному
зверю.
— Конечно, странно, — заметил Дмитрий Яковлевич, — просто непонятно, зачем людям даются такие силы и стремления, которых некуда употребить. Всякий
зверь ловко приспособлен природой к известной форме жизни. А человек… не ошибка ли тут какая-нибудь? Просто сердцу и уму противно согласиться в возможности того, чтоб
прекрасные силы и стремления давались людям для того, чтоб они разъедали их собственную грудь. На что же это?
— Вспоминал и говорит, что вы — извините, капитан, —
зверь были, а командир
прекрасный, он вас очень любил.
И он, находивший веселие сердца в сверкающих переливах драгоценных камней, в аромате египетских благовонных смол, в нежном прикосновении легких тканей, в сладостной музыке, в тонком вкусе красного искристого вина, играющего в чеканном нинуанском потире, — он любил также гладить суровые гривы львов, бархатные спины черных пантер и нежные лапы молодых пятнистых леопардов, любил слушать рев диких
зверей, видеть их сильные и
прекрасные движения и ощущать горячий запах их хищного дыхания.
— Нет, Сергей Петрович, это и не
звери, а люди делают; мало ли мы видим примеров: мужья разлюбляют
прекрасных жен и меняют их бог знает на кого.
Но в таком случае: чем же отличается человек от
зверя? Только
зверь свободно живет из себя, только
зверь не ведает никакого долга, никаких дум о добре и смысле жизни. Не является ли для Толстого идеалом именно
зверь —
прекрасный, свободный, цельно живущий древний
зверь?
В последнее время, как вообще сила жизни отождествляется у нас с силою жизни «
прекрасного хищного
зверя», так и в области любви возносится на высоту тот же «древний,
прекрасный и свободный
зверь, громким кличем призывающий к себе самку». У Толстого только очень редко чувствуется несомненная подчас красота этого
зверя, — например, в молниеносном романе гусара Турбина-старшего со вдовушкою Анной Федоровной. Ярко чувствуется эта красота у подлинных
зверей.
Лишенные своего собственного, человеческого ощущения жизни, они способны видеть жизнь только в жестоких и торжествующих проявлениях
прекрасного хищного
зверя.
Темен и низмен в любви становится для Толстого человек, когда в нем пробуждается «древний,
прекрасный и свободный
зверь, громким кличем призывающий к себе самку».
И они отвергают добро, и обращают жадные взгляды к
прекрасному, хищному, древнему
зверю.
Зверь не таков. При виде крови глаза его загораются зеленоватым огнем, он радостно разрывает
прекрасное тело своей жертвы, превращает его в кровавое мясо и, грозно мурлыча, пачкает морду кровью. Мы знаем художников, в душе которых живет этот стихийно-жестокий
зверь, радующийся на кровь и смерть. Характернейший среди таких художников — Редиард Киплинг. Но бесконечно чужд им Лев Толстой.
Так именно, «куда-то порываясь и дрожа молодыми, красивыми телами», зовут к себе друг друга люди-жеребцы и люди-кобылы в зверином воображении нынешних жизнеописателей. Но для Толстого любовь человека — нечто неизмеримо высшее, чем такая кобылиная любовь. И при напоминающем свете этой высшей любви «
прекрасный и свободный
зверь» в человеке, как мы это видели на Нехлюдове, принимает у Толстого формы грязного, поганого гада.
— Да; но вы, впрочем, правы. Не верьте этому больше, чем всему остальному, а то вы в самом деле возмечтаете, что вы очень большой хищный
зверь, тогда как вы даже не мышь. Я спала крепко и пресладко и видела во сне
прекрасного человека, который совсем не походил на вас.
— Совместительство, как лесть, может являться в разнообразных формах, и где не промчится
зверем рыскучим, там проползет змеею или перепорхнет легкой пташечкой. Надо свет переделать или, другими словами, приучить людей, чтобы они в каждом деле старались служить делу, а не лицам. Вот это поистине
прекрасная задача, и добром вспомянется имя того, кто ей с уменьем служит.
— А то, что
прекрасная Магна никаких бедствий жизни не знает, и я не понимаю, почему ты отметил в ней такую черту, как бесстрашие и стойкость перед яростью
зверя? Если это иносказанье, то жизнь ведь гораздо страшнее всякого
зверя и может заставить сробеть кого хочешь.
Вскоре верстах в десяти от Тулы он купил себе имение «Руднево», очень живописно расположенное, с
прекрасным, почти новым барским домом, садом и оранжереями, а главное, великолепными местами для охоты, как на дичь, так и на красного
зверя.