Неточные совпадения
В желудке-то у меня… с
утра я ничего не ел, так желудочное трясение…» — да-с, в желудке-то у Петра Ивановича… «А в трактир, — говорит, —
привезли теперь свежей семги, так мы закусим».
И вот вожделенная минута наступила. В одно прекрасное
утро, созвавши будочников, он
привел их к берегу реки, отмерил шагами пространство, указал глазами на течение и ясным голосом произнес...
Заснул он под
утро, а когда проснулся и вспомнил сцену с женой, быстро
привел себя в порядок и, выпив чаю, поспешил уйти от неизбежного объяснения.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной ночью, кто-то забрался из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это
привело Безбедова в состояние мрачной ярости;
утром он бегал по двору в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину пить кофе и, желтый от злобы, заявил...
— Какой вы смешной, пьяненький! Такой трогательный. Ничего, что я вас
привезла к себе? Мне неудобно было ехать к вам с вами в четыре часа
утра. Вы спали почти двенадцать часов. Вы не вставайте! Я сейчас принесу вам кофе…
Она его обмоет, переменит белье, платье, и Андрюша полсутки ходит таким чистеньким, благовоспитанным мальчиком, а к вечеру, иногда и к
утру, опять его кто-нибудь притащит выпачканного, растрепанного, неузнаваемого, или мужики
привезут на возу с сеном, или, наконец, с рыбаками приедет он на лодке, заснувши на неводу.
— Да как же это, — говорила она, — счеты рвал, на письма не отвечал, имение бросил, а тут вспомнил, что я люблю иногда рано
утром одна напиться кофе: кофейник
привез, не забыл, что чай люблю, и чаю
привез, да еще платье! Баловник, мот! Ах, Борюшка, Борюшка, ну, не странный ли ты человек!
Когда
утром убирали со стола кофе, в комнату вваливалась здоровая баба, с необъятными красными щеками и вечно смеющимся — хоть бей ее — ртом: это нянька внучек, Верочки и Марфеньки. За ней входила лет двенадцати девчонка, ее помощница.
Приводили детей завтракать в комнату к бабушке.
На другой день после такой бессонной ночи Татьяна Марковна послала с
утра за Титом Никонычем. Он приехал было веселый, радуясь, что угрожавшая ей и «отменной девице» Вере Васильевне болезнь и расстройство миновались благополучно,
привез громадный арбуз и ананас в подарок, расшаркался, разлюбезничался, блистая складками белоснежной сорочки, желтыми нанковыми панталонами, синим фраком с золотыми пуговицами и сладчайшей улыбкой.
— Случилось так, — продолжал я, — что вдруг, в одно прекрасное
утро, явилась за мною друг моего детства, Татьяна Павловна, которая всегда являлась в моей жизни внезапно, как на театре, и меня повезли в карете и
привезли в один барский дом, в пышную квартиру.
Коли складно по-вашему, так завтра
утром приводи мальчика, не все ему в бабки играть».
Он, конечно, пришел познакомиться с русскими, редкими гостями здесь, как и тот майор, адъютант губернатора, которого
привел сегодня
утром доктор Ведерхед…» — «Проводник ваш по колонии, — сказал Вандик, — меня нанял ваш банкир, с двумя экипажами и с осьмью лошадьми.
Жизнь наша опять потекла прежним порядком. Ранним
утром всякий занимался чем-нибудь в своей комнате: кто
приводил в порядок коллекцию собранных растений, животных и минералов, кто записывал виденное и слышанное, другие читали описание Капской колонии. После тиффинга все расходились по городу и окрестностям, потом обедали, потом смотрели на «картинку» и шли спать.
На другой день мы продолжали наш путь далее на север по хребту и часов в 10
утра дошли до горы Острой высотой 678 м. Осмотревшись, мы спустились в один из ключиков, который
привел нас к реке Билимбе.
Часам к десяти
утра Дерсу возвратился и
привез с собой мясо. Он разделил его на три части. Одну часть отдал солдатам, другую — староверам, третью — китайцам соседних фанз.
Небольшая тропка
привела нас к фанзочке, построенной среди густого леса, в расстоянии один километр от Такемы; тут мы заночевали, а
утром снова продолжали свой путь вниз по долине реки Такемы.
Утром мы сразу почувствовали, что Сихотэ-Алинь отделил нас от моря: термометр на рассвете показывал — 20°С. Здесь мы расстались с Сунцаем. Дальше мы могли идти сами; течение воды в реке должно было
привести нас к Бикину. Тем не менее Дерсу обстоятельно расспросил его о дороге.
Смоленские мужички заперли его на ночь в пустую сукновальню, а на другое
утро привели к проруби, возле плотины, и начали просить барабанщика «de la grrrrande armée» уважить их, то есть нырнуть под лед.
Утром, как только мы отошли от бивака, тотчас же наткнулись на тропку. Она оказалась зверовой и шла куда-то в горы! Паначев повел по ней. Мы начали было беспокоиться, но оказалось, что на этот раз он был прав. Тропа
привела нас к зверовой фанзе. Теперь смешанный лес сменился лиственным редколесьем. Почуяв конец пути, лошади прибавили шаг. Наконец показался просвет, и вслед за тем мы вышли на опушку леса. Перед нами была долина реки Улахе. Множество признаков указывало на то, что деревня недалеко.
К
утру я немного прозяб. Проснувшись, я увидел, что костер прогорел. Небо еще было серое; кое-где в горах лежал туман. Я разбудил казака. Мы пошли разыскивать свой бивак. Тропа, на которой мы ночевали, пошла куда-то в сторону, и потому пришлось ее бросить. За речкой мы нашли другую тропу. Она
привела нас к табору.
— Дай бог, дай бог! Благодарю тебя, Верочка, утешаешь ты меня, Верочка, на старости лет! — говорит Марья Алексевна и
утирает слезы. Английская ель и мараскин
привели ее в чувствительное настроение духа.
В первых числах декабря, часов в девять
утром, Матвей сказал мне, что квартальный надзиратель желает меня видеть. Я не мог догадаться, что его
привело ко мне, и велел просить. Квартальный показал мне клочок бумаги, на котором было написано, что он «пригласил меня в 10 часов
утра в III Отделение собств. е. в. канцелярии».
В частном доме не было для меня особой комнаты. Полицмейстер велел до
утра посадить меня в канцелярию. Он сам
привел меня туда, бросился на кресла и, устало зевая, бормотал: «Проклятая служба; на скачке был с трех часов да вот с вами провозился до
утра, — небось уж четвертый час, а завтра в девять часов с рапортом ехать».
Утром 10 апреля жандармский офицер
привез меня в дом генерал-губернатора. Там, в секретном отделении канцелярии, позволено было родственникам проститься со мною.
Около того времени, как тверская кузина уехала в Корчеву, умерла бабушка Ника, матери он лишился в первом детстве. В их доме была суета, и Зонненберг, которому нечего было делать, тоже хлопотал и представлял, что сбит с ног; он
привел Ника с
утра к нам и просил его на весь день оставить у нас. Ник был грустен, испуган; вероятно, он любил бабушку. Он так поэтически вспомнил ее потом...
В 1827 я
привез с собою Плутарха и Шиллера; рано
утром уходил я в лес, в чащу, как можно дальше, там ложился под дерево и, воображая, что это богемские леса, читал сам себе вслух; тем не меньше еще плотина, которую я делал на небольшом ручье с помощью одного дворового мальчика, меня очень занимала, и я в день десять раз бегал ее осматривать и поправлять.
Лошадей
приводили, я с внутренним удовольствием слушал их жеванье и фырканье на дворе и принимал большое участие в суете кучеров, в спорах людей о том, где кто сядет, где кто положит свои пожитки; в людской огонь горел до самого
утра, и все укладывались, таскали с места на место мешки и мешочки и одевались по-дорожному (ехать всего было около восьмидесяти верст!).
Но вот одним
утром пришел в девичью Федот и сообщил Акулине, чтоб Матренка готовилась: из Украины приехал жених. Распорядиться, за отсутствием матушки, было некому, но общее любопытство было так возбуждено, что Федота упросили показать жениха, когда барин после обеда ляжет отдыхать. Даже мы, дети, высыпали в девичью посмотреть на жениха, узнавши, что его
привели.
— Ну, так вот что. Сегодня я новых лекарств
привезла; вот это — майский бальзам, живот ему чаще натирайте, а на ночь скатайте катышук и внутрь принять дайте. Вот это — гофманские капли, тоже, коли что случится, давайте; это — настойка зверобоя, на ночь полстакана пусть выпьет. А ежели давно он не облегчался, промывательное поставьте. Бог даст, и полегче будет. Я и лекарку у вас оставлю; пускай за больным походит, а завтра
утром придет домой и скажет, коли что еще нужно. И опять что-нибудь придумаем.
— У меня сегодня
утром градусник на солнце двадцать пять градусов показывал, — сообщает дядя Григорий Павлыч. — Из деревни сено
привезли, так мужик замерз совсем, насилу отходили.
«Меня свобода
привела к распутью в час
утра», — говорит один поэт.
Мы, дети, беспечно рассматривали эту виньетку, но истинное значение ее поняли только на следующее
утро, когда отец велел поднять нас с постели и
привести в его комнату.
В пансионе Окрашевской учились одни дети, и я чувствовал себя там ребенком. Меня
привозили туда по
утрам, и по окончании урока я сидел и ждал, пока за мной заедет кучер или зайдет горничная. У Рыхлинскогс учились не только маленькие мальчики, но и великовозрастные молодые люди, умевшие уже иной раз закрутить порядочные усики. Часть из них училась в самом пансионе, другие ходили в гимназию. Таким образом я с гордостью сознавал, что впервые становлюсь членом некоторой корпорации.
Он поднимался ранним
утром и с ожесточением чистил все медные ручки, заслонки, вытирал пыль, прибирал,
приводил все в порядок и в десять часов
утра говорил...
Утром Галактион вставал в четыре часа, уезжал на работу и возвращался домой только вечером, когда стемнеет. Эта энергия
приводила всех в невольное смущение. В Суслоне не привыкли к такой работе.
Но если вам угодно, господин Бурдовский, назначить хоть завтра же
утром у меня свидание и
привести ваших свидетелей (в каком угодно числе) и экспертов для сличения почерка, то для меня нет никакого сомнения, что вам нельзя будет не убедиться в очевидной истине сообщенного мною факта.
— Никогда не
привозил. Я про нож этот только вот что могу тебе сказать, Лев Николаевич, — прибавил он, помолчав, — я его из запертого ящика ноне
утром достал, потому что всё дело было
утром, в четвертом часу. Он у меня всё в книге заложен лежал… И… и… и вот еще, что мне чудно: совсем нож как бы на полтора… али даже на два вершка прошел… под самую левую грудь… а крови всего этак с пол-ложки столовой на рубашку вытекло; больше не было…
Привезли в одну больницу — не принимают без тугамента,
привезли в другую — и там не принимают, и так в третью, и в четвертую — до самого
утра его по всем отдаленным кривопуткам таскали и все пересаживали, так что он весь избился.
Частые свертки не сбили Помаду: звезда любви безошибочно
привела его к пяти часам
утра в Богородицкое и остановилась над крылечком дома крестьянина Шуркина, ярко освещенным ранним солнышком.
Оказалось, что Онички нет дома. У маркизы сделалась лихорадка; феи уложили ее в постель, укутали и сели по сторонам кровати; Лиза поехала домой, Арапов пошел ночевать к Бычкову, а Персиянцева упросил слетать завтра
утром в Лефортово и
привезти ему, Арапову, оставленные им на столе корректуры.
Миницкие не замедлили приехать и
привезти с собою двух старших дочерей. Мы с сестрицей любили их, очень им обрадовались, и у нас опять составились и прежние игры, и прежние чтения. С
утра до вечера мы были неразлучны с сестрой, потому все комнатные наши занятия и забавы были у нас общие.
Все это
утро я возился с своими бумагами, разбирая их и
приводя в порядок. За неимением портфеля я перевез их в подушечной наволочке; все это скомкалось и перемешалось. Потом я засел писать. Я все еще писал тогда мой большой роман; но дело опять повалилось из рук; не тем была полна голова…
Таким образом, и солдаты, и деньги были даны. И вот, в одно прекрасное
утро, баварцы, баденцы и проч. проснулись не просто королевскими, но императорско-королевскими подданными. Само собою разумеется, что это
привело их в восторг.
С силой, каким-то винтовым приводом, я наконец оторвал глаза от стекла под ногами — вдруг в лицо мне брызнули золотые буквы «Медицинское»… Почему он
привел меня сюда, а не в Операционное, почему он пощадил меня — об этом я в тот момент даже и не подумал: одним скачком — через ступени, плотно захлопнул за собой дверь — и вздохнул. Так: будто с самого
утра я не дышал, не билось сердце — и только сейчас вздохнул первый раз, только сейчас раскрылся шлюз в груди…
Утром Петр Иваныч
привез племянника в департамент, и пока сам он говорил с своим приятелем — начальником отделения, Александр знакомился с этим новым для него миром. Он еще мечтал все о проектах и ломал себе голову над тем, какой государственный вопрос предложат ему решить, между тем все стоял и смотрел.
В Москву я вернулся ночью, написал корреспонденцию, подписал ее псевдонимом «Проезжий корнет» и
привез рано
утром Н.И. Пастухову.
— Нет, меня же и
привез сюда давеча
утром, мы вместе воротились, — проговорил Петр Степанович, как бы совсем не заметив мгновенного волнения Николая Всеволодовича. — Что это, я книгу уронил, — нагнулся он поднять задетый им кипсек. — «Женщины Бальзака», с картинками, — развернул он вдруг, — не читал. Лембке тоже романы пишет.
Я почти положительно знаю, что вот с этого-то рокового
утра и начались первые явные следы того состояния, которое и
привело, говорят, бедного Андрея Антоновича в то известное особое заведение в Швейцарии, где он будто бы теперь собирается с новыми силами.
Входя в дом Аггея Никитича, почтенный аптекарь не совсем покойным взором осматривал комнаты; он, кажется, боялся встретить тут жену свою; но, впрочем, увидев больного действительно в опасном положении, он забыл все и исключительно предался заботам врача; обложив в нескольких местах громадную фигуру Аггея Никитича горчичниками, он съездил в аптеку,
привез оттуда нужные лекарства и, таким образом, просидел вместе с поручиком у больного до самого
утра, когда тот начал несколько посвободнее дышать и, по-видимому, заснул довольно спокойным сном.
Уехав затем с поручиком, он сказал, что в двенадцать часов снова будет у больного, вследствие чего поручик тоже еще с раннего
утра явился к Аггею Никитичу, который уже проснулся, и прямо, не подумав, бухнул ему, что он
привозил к нему не доктора, а аптекаря.