Неточные совпадения
Меня
привели в небольшую канцелярию. Писаря, адъютанты, офицеры — все было голубое. Дежурный офицер,
в каске и полной
форме, просил меня подождать и даже предложил закурить трубку, которую я держал
в руках. После этого он принялся писать расписку
в получении арестанта; отдав ее квартальному, он ушел и воротился с другим офицером.
Спирт
привозили и
в жестянках, имевших
форму сахарной головы, и
в самоварах, и чуть ли не
в поясах, а чаще всего просто
в бочках и
в обыкновенной посуде, так как мелкое начальство было подкуплено, а крупное смотрело сквозь пальцы.
начальник губернии опять при этом прослезился, но что
привело его
в неописанный восторг, это — когда Пиколова явилась
в костюме сумасшедшей Офелии. Она, злодейка, прежде и не показалась ему
в этом наряде, как он ни просил ее о том… Начальник губернии как бы заржал даже от волнения: такое впечатление произвела она на него своею поэтическою наружностью и по преимуществу еще тем, что платье ее обгибалось около всех почти
форм ее тела…
Комната,
в которую Стрелов
привел Петеньку, смотрела светло и опрятно; некрашеный пол был начисто вымыт и снабжен во всю длину полотняною дорожкой; по стенам и у окон стояли красного дерева стулья с деревянными выгнутыми спинками и волосяным сиденьем; посредине задней стены был поставлен такой же
формы диван и перед ним продолговатый стол с двумя креслами по бокам;
в углу виднелась этажерка с чашками и небольшим количеством серебра.
Он сочинил фальшивый указ, с целью получить, за неисполнение его, приличное вознаграждение, но не соблюл притом никаких предосторожностей, которые, поставили бы его поступок вне законных преследований и
привели его к тихому пристанищу, выражающемуся
в официяльной
форме словами: «А за неотысканием виновного
в сочинении фальшивого указа, обстоятельство сие предать воле божией, а дело кончить и сдать
в архив».
Он убивал этот скот, чтобы не тратиться на прогон и на прокорм на местах покупки, и, пользуясь зимним холодом,
привозил его
в Москву,
в форме убоины, которую продавал по ценам более чем умеренным.
3) Что Балалайкин наезжает
в Кузьмине один раз
в неделю, по субботам, всегда
в полной парадной
форме посыльного и непременно на лихаче. Тогда
в семье бывает ликованье, потому что Балалайкин
привозит дочерям пряников, жене — моченой груши, а старой бабушке — штоф померанцевой водки. Все семейные твердо уверены, что это — гостинцы ворованные.
Какие бы доводы ни
приводили люди
в пользу того, что вредно упразднить государственную власть и что упразднение это может породить бедствия, люди, выросшие уже из государственной
формы, уже не могут вместиться
в ней. И, сколько бы и какие бы доводы ни
приводили человеку, выросшему из государственной
формы, о необходимости ее, он не может вернуться к ней, не может принимать участия
в делах, отрицаемых его сознанием, как не могут выросшие птенцы вернуться
в скорлупу, из которой они выросли.
Часа через три он возвратился с сильной головной болью, приметно расстроенный и утомленный, спросил мятной воды и примочил голову одеколоном; одеколон и мятная вода
привели немного
в порядок его мысли, и он один, лежа на диване, то морщился, то чуть не хохотал, — у него
в голове шла репетиция всего виденного, от передней начальника губернии, где он очень приятно провел несколько минут с жандармом, двумя купцами первой гильдии и двумя лакеями, которые здоровались и прощались со всеми входящими и выходящими весьма оригинальными приветствиями, говоря: «С прошедшим праздничком», причем они, как гордые британцы, протягивали руку, ту руку, которая имела счастие ежедневно подсаживать генерала
в карету, — до гостиной губернского предводителя,
в которой почтенный представитель блестящего NN-ского дворянства уверял, что нельзя нигде так научиться гражданской
форме, как
в военной службе, что она дает человеку главное; конечно, имея главное, остальное приобрести ничего не значит; потом он признался Бельтову, что он истинный патриот, строит у себя
в деревне каменную церковь и терпеть не может эдаких дворян, которые, вместо того чтоб служить
в кавалерии и заниматься устройством имения, играют
в карты, держат француженок и ездят
в Париж, — все это вместе должно было представить нечто вроде колкости Бельтову.
Он казался не столько отлитым
в форму, сколько вырубленным из грубого материала и притом грубым инструментом; хотя ему было на вид лет под сорок, — он казался тяжеловесным и неповоротливым, — обстоятельство, нисколько не мешавшее ему считать себя первым красавцем
в труппе и думать, что при появлении его на арене
в трико телесного цвета он
приводит в сокрушение женские сердца.
Приводим его, чтобы дать понятие о самом раннем из сохранившихся до нас опытов Кольцова и чтобы показать,
в какой степени он владел уже
в то время
формою стиха...
Приехал представиться государю из своей деревни брат графа, который был еще собой хуже, и давно
в деревне жил, и
формы не надевал, и не брился, потому что «все лицо у него
в буграх заросло». Тут же, при таком особенном случае, надо было примундириться и всего себя самого
привести в порядок и «
в военное воображение», какое требовалось по
форме.
Известие о растрате с быстротою молнии распространилось по городу, особенно после того, как на другой день газеты оповестили о ней
в витиеватой
форме. Несколько особенно осторожных вкладчиков явились вынуть свои капиталы, но когда контора тотчас же выдала их, то на другой же день они принесли их обратно,
приведя за собой и других.
Бесчувственную Наталью Федоровну осторожно сняли с ее оригинального седалища и уложили
в постель. Явившийся домашний доктор графа холодными компрессами
привел ее
в чувство и, не постигая ни причин, ни
формы болезни, предписал лишь безусловный покой. Все
в доме заходили на цыпочках.
Тения их поблагодарила, а разбойники взяли из-под корня старого дерева по большой светящей гнилушке и пошли через темную чащу и
привели Тению на кладбище к тому месту, где
в темном рве, среди каменной осыпи, была не то человеческая могила, не то дождевой просос или рытвина, а когда разбойники стали водить над поверхностью его светящеюся гнилушкой, то и они, и Тения стали различать что-то едва заметное и не имеющее ни
формы, ни вида, но страшное.