Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом на завтра
приезде государя ― всё это с новою силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Во время службы в Успенском соборе — соединенного молебствия по случаю
приезда государя и благодарственного молебствия за заключение мира с турками, толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры.
Неточные совпадения
Государь этого не знал до самого
приезда в Россию, а уехали они скоро, потому что у
государя от военных дел сделалась меланхолия и он захотел духовную исповедь иметь в Таганроге у попа Федота [«Поп Федот» не с ветра взят: император Александр Павлович перед своею кончиною в Таганроге исповедовался у священника Алексея Федотова-Чеховского, который после того именовался «духовником его величества» и любил ставить всем на вид это совершенно случайное обстоятельство.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился на выход при
приезде императора Николая Павловича в Москву, то
государь, взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
Князь Барятинский, друг наследника, бывший командир Кабардинского полка, теперь, как начальник всего левого фланга, тотчас по
приезде своем в Грозную собрал отряд, с тем чтобы продолжать исполнять те предначертания
государя, о которых Чернышев писал Воронцову. Собранный в Воздвиженской отряд вышел из нее на позицию по направлению к Куринскому. Войска стояли там и рубили лес.
Проект манифеста был приготовлен Сперанским к вечеру 12 декабря.
Государь, одобрив его с некоторыми исправлениями, продолжал сохранять дело втайне до ожидаемого
приезда великого князя Михаила Павловича и потому переписку манифеста поручил личному надзору князя А. Н. Голицына.
Раний
приезд его не был, однако, лишним, так как адъютант сказал ему, что о его прибытии будет сейчас же, по заведенному порядку, доложено
государю.
Государь продолжал ждать Михаила Павловича, а его
приезд, как оказалось после, замедлился, несмотря на поспешность отправления и быстроту переезда, оттого, что посланный за ним поспел в Ненналь только в два часа пополудни того же 13 числа.
По
приезде Аракчеева в Россию,
государь потребовал от него объяснения его поступка.
Тотчас по
приезде Суворова в Петербург в дом Хвостова явился от
государя князь Долгорукий, но, не будучи допущен к Александру Васильевичу, оставил записку, в которой было сказано, что генералиссимусу не приказано являться к
государю.
Государь подозвал к себе одного из адъютантов и приказал поставить у крыльца дворца офицера сторожить
приезд генерал-прокурора и тотчас ему доложить о нем.
—
Государь в восхищении от твоего
приезда и горит нетерпением тебя увидеть, — сказал художник.
— Ну, значит, дело наше можно считать слаженным; только чур — молчок до
приезда в Москву и до моего челобитья великому
государю…
В начале июля в Москве распространялись всё более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании
государя к народу, о
приезде самого
государя из армии в Москву. И так как до 11-го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что
государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.