Неточные совпадения
Василию Назарычу ничего не писали о женитьбе Привалова. Он
приехал домой только по первому зимнему пути,
в половине
ноября,
приехал свежим, здоровым стариком, точно стряхнул с себя все старческие недуги. Лука не выдержал и горько заплакал, когда увидал старого барина.
Отец мой докладывал, что до Знаменья, то есть до 27
ноября, еще с лишком два месяца и что
в половине
ноября всегда становится зимний путь, а мы
приехали в карете.
Приехала она к тетке
в конце
ноября,
в самый разгар сезона.
Вы понимаете, всё дело зависит от Лизы, но я ее
в превосходных отношениях к Nicolas оставила, и он сам обещался мне непременно
приехать к нам
в ноябре.
Когда приятели вернулись
в свой город, был уже
ноябрь и на улицах лежал глубокий снег. Место Андрея Ефимыча занимал доктор Хоботов; он жил еще на старой квартире
в ожидании, когда Андрей Ефимыч
приедет и очистит больничную квартиру. Некрасивая женщина, которую он называл своей кухаркой, уже жила
в одном из флигелей.
Я сказал уже, что мое семейство давно
приехало; это было по первому зимнему пути,
в половине
ноября.
В конце
ноября,
в ясный зимний день,
в слободу явились гости. Утром, возвращаясь из поездки
в город,
приехал тунгусский поп. Вскоре после этого у наших ворот остановились санки,
в которых сидели Маруся и Тимоха. Их сопровождали три верховых якута, — может быть, случайно, но всем это показалось чем-то вроде почетного эскорта, которым наслег снабдил жену своего защитника. Маруся была одета по-праздничному, и
в ее лице показалось мне что-то особенное.
В 1839 году,
в ноябре, я
приезжал в Петербург вместе с Гоголем. Шишков был уже совершенно слеп. Я навещал довольно часто Александра Семеныча: он был еще на ногах, но становился час от часу слабее, и жизнь, видимо, угасала
в нем. Я никогда не говорил с Шишковым о Гоголе: я был совершенно убежден, что он не мог, не должен был понимать Гоголя.
В это-то время бывал я свидетелем, как Александр Семеныч кормил целую стаю голубей, ощупью отворяя форточку и выставляя корм на тарелке.
Были
в то время толки (и до сих пор они не прекратились), будто граф Алексей Орлов, оскорбленный падением кредита, сам вошел
в сношения с самозванкой, принял искреннее участие
в ее предприятии, хотел возвести ее на престол, чтобы, сделавшись супругом императрицы Елизаветы II, достичь того положения, к которому тщетно стремился брат его вскоре по воцарении Екатерины [М. Н. Лонгинов
в статье своей «Княжна Тараканова», напечатанной
в «Русском вестнике», 1859 г., № 24, говорит, будто Алексей Орлов еще
в январе 1774 года, то есть за десять месяцев до получения повеления Екатерины захватить самозванку (12
ноября 1774 г.), посылал к ней
в Рим офицера Христенека с приглашением
приехать к нему и что таким образом он
в 1774 году играл
в двойную игру.
Тезоименитство Государыни Императрицы — 14
ноября — праздновалось у нас
в институте с особенной пышностью. После обедни и молебна за старшими
приезжали кареты от Императорского двора и везли их
в театр, а вечером для всех — старших и младших — был бал.
15
ноября весь левый литературный и общественный Петербург собирался к Михайловскому поздравить его. С утра до поздней ночи
в квартире толкался народ. Один
приезжали, другие уезжали. Среди гостей расхаживал хозяин,
в неизменной темно-синей австрийской куртке, радушный и сдержанный.
В конце
ноября 1830 года фон Зееманы ждали из Тихвина Наталью Федоровну Аракчееву, обещавшую
приехать, как мы уже знаем, на долгую побывку. Извещенные письмом о времени ее выезда, они ждали ее с нетерпением, тем более, что за несколько дней перед этим случилось обстоятельство, положительно ошеломившее фон Зееманов, Зарудина и Кудрина.
23
ноября 1812 года
в Вильну
приехал Кутузов, этот вождь, избранный царем, освободитель России.
В начале
ноября Апраксин
приехал в Нарву и получил через ординарца кампании, вице-капрала Суворова, высочайший приказ отдать все находящиеся у него письма. Причиной этого отобрания писем были письма великой княгини, о которых проведали. Императрице было сообщено об этой переписке, причем дело было представлено
в очень опасном свете. Прошло полтора месяца после отобрания у Апраксина переписки, но он все сидел
в Нарве и не был приглашаем
в Петербург, что было равносильно запрещению въезда.
В ноябре Мигурский сидел у подполковника, давая урок мальчикам, когда послышался звук приближающегося почтового колокольца и заскрипели по морозному снегу полозья саней и остановились у подъезда. Дети вскочили, чтобы узнать, кто
приехал. Мигурский остался
в комнате, глядя на дверь и ожидая возвращения детей, но
в дверь вошла сама подполковница.