Предав с столь великим почетом тело своего патрона земле, молодой управляющий снова явился к начальнику губернии и доложил тому, что единственная дочь Петра Григорьича, Катерина Петровна Ченцова, будучи удручена горем и поэтому не могшая сама
приехать на похороны, поручила ему почтительнейше просить его превосходительство, чтобы все деньги и бумаги ее покойного родителя он приказал распечатать и дозволил бы полиции, совместно с ним, управляющим, отправить их по почте к госпоже его.
Катрин, уведомленная с нарочным о смерти отца, не
приехала на похороны, а прислала своего молодого управляющего, Василия Иваныча Тулузова, которого некогда с такою недоверчивостью принял к себе Петр Григорьич и которому, однако, за его распорядительность, через весьма недолгое время поручил заведовать всеми своими именьями и стал звать его почетным именем: «Василий Иваныч», а иногда и «господин Тулузов».
Неточные совпадения
Вспомнилось, что
на похороны Каткова
приезжал Поль Дерулед и назвал его великим русским патриотом.
«Не
на похороны ли дюка
приехали вы?» — спросил меня один купец в лавке, узнав во мне иностранца. «Yes, o yes!» — сказал я.
Лет через пятнадцать староста еще был жив и иногда
приезжал в Москву, седой как лунь и плешивый; моя мать угощала его обыкновенно чаем и поминала с ним зиму 1812 года, как она его боялась и как они, не понимая друг друга, хлопотали о
похоронах Павла Ивановича. Старик все еще называл мою мать, как тогда, Юлиза Ивановна — вместо Луиза, и рассказывал, как я вовсе не боялся его бороды и охотно ходил к нему
на руки.
Аграфена
приехала в скиты осенью по первопутку, и в течение двух лет мать Енафа никуда не позволяла ей носу показать. Этот искус продолжался вплоть до поездки в Самосадку
на похороны Василисы Корниловны. Вернувшись оттуда, мать Енафа особенно приналегла
на свою черноризицу: она подготовляла ее к Петрову дню, чтобы показать своим беспоповцам
на могилке о. Спиридония. Аглаида выучила наизусть «канун по единоумершем», со всеми поклонами и церемониями древлего благочестия.
Тулузов не расспрашивал далее и пошел к Екатерине Петровне в боскетную, где она по большей части пребывала. Здесь я не могу не заметить, что Тулузов в настоящие минуты совершенно не походил
на того, например, Тулузова, который являлся,
приехав из губернского города после
похорон Петра Григорьича, то был почти лакей, а ныне шел барин; походка его была смела, важна; вид надменен; голову свою он держал высоко, как бы предвкушая Владимира не в петлице, а
на шее.
Через три дня у Арины Петровны все было уже готово к отъезду. Отстояли обедню, отпели и схоронили Павла Владимирыча.
На похоронах все произошло точно так, как представляла себе Арина Петровна в то утро, как Иудушке
приехать в Дубровино. Именно так крикнул Иудушка: «Прощай, брат!» — когда опускали гроб в могилу, именно так же обратился он вслед за тем к Улитушке и торопливо сказал...
На другой же день после
похорон дядя Егор, который, по всему было видно,
приехал из Сибири не с пустыми руками (деньги
на похороны дал он и Давыдова спасителя наградил щедро), но который о своем тамошнем житье-бытье ничего не рассказывал и никаких своих планов
на будущее не сообщал, — дядя Егор внезапно объявил моему отцу, что не намерен остаться в Рязани, а уезжает в Москву вместе с сыном.
На похороны Ильи Артамонова явились почти все лучшие люди города,
приехал исправник, высокий, худощавый, с голым подбородком и седыми баками, величественно прихрамывая, он шагал по песку рядом с Петром и дважды сказал ему одни и те же слова...
— Господи Исусе Христе, помилуй нас, аминь! — говорит. — Ведь это братец Иван Леонтьич, твой дядя, из Ельца
приехал. Что это с ним случилось? С самых отцовых
похорон три года здесь не был, а тут вдруг привалил
на святках. Скорее бери ключ от ворот, бежи ему навстречу.
Он застал жену без языка. Так и не пришлось ему двух слов сказать.
На похоронах он громко подпевал городецким дьячкам — скитницы не пожаловали петь к Патапу Максимычу, очень уж сердилась
на брата мать Манефа, — и сама не поехала и другим не велела ездить. Все ее слов послушались, никто из сбирательниц не
приехал в Осиповку.
К сожалению, дела требовали моего присутствия в Тифлисе и я не могла
приехать даже
на похороны твоих близких.
А в городе, в литературном мире, в театре смерть Григорьева прошла очень холодно. И в театре его не любили за критику игры актеров. Любил его только П.Васильев, бывший
на похоронах. Из актрис одна только Владимирова (о которой он говорил сочувственно за одну ее роль), не зная его лично,
приехала в церковь проститься с ним.
Первая сама была
на краю гроба, а вторая, распродав с помощью Гиршфельда
на другой же день после происшествия за полцены всю обстановку квартиры и, поручив ему сдать ее, укатила накануне
похорон князя в Крым, условившись с Матвеем Ивановичем, что через месяц, т. е.
на первой неделе великого поста, он
приедет туда же.
— Оставьте его, пусть спит, теперь все равно нельзя ехать, завтра утром передадите ему это письмо, может поехать с княжной Маргаритой Дмитриевной. Меня не будить. Доложите князю, что я
приеду прямо
на похороны. Велите заложить тройку рыжих. Пусть отвезут князя и княжну и подождут
на станции Николая Леопольдовича… — подала княгиня Якову письмо Шатова.
Едва он
приехал туда, весь промокший от дождя, как ему уже подали мою телеграмму о смерти брата, так что пришлось сразу же, не отдохнувши, ехать обратно
на похороны.
Выклянчила она у одной
приезжей барыни
на похороны муженька десятирублевку.