Неточные совпадения
— Точно видели? и
признаете ее
за ту самую беспутную оную Клемантинку, которую велено, сыскав, немедленно представить?
Все изменилось с этих пор в Глупове. Бригадир, в полном мундире, каждое утро бегал по лавкам и все тащил, все тащил. Даже Аленка начала походя тащить, и вдруг ни с того ни с сего стала требовать, чтоб ее
признавали не
за ямщичиху, а
за поповскую дочь.
Погасить солнце, провертеть в земле дыру, через которую можно было бы наблюдать
за тем, что делается в аду, — вот единственные цели, которые истинный прохвост
признает достойными своих усилий.
—
Признаете ли вы меня
за градоначальницу? — кричала на них Ираидка.
— Что, старички!
признаете ли вы меня
за градоначальницу? — спросила беспутная Клемантинка.
Вронский в первый раз испытывал против Анны чувство досады, почти злобы
за ее умышленное непонимание своего положения. Чувство это усиливалось еще тем, что он не мог выразить ей причину своей досады. Если б он сказал ей прямо то, что он думал, то он сказал бы: «в этом наряде, с известной всем княжной появиться в театре — значило не только
признать свое положение погибшей женщины, но и бросить вызов свету, т. е. навсегда отречься от него».
Признав этих лиц
за Русских, Кити уже начала в своём воображении составлять о них прекрасный и трогательный роман.
Он не
признавал этого чувства, но в глубине души ему хотелось, чтоб она пострадала
за нарушение его спокойствия и чести.
Так хорошо и верно видел он многие вещи, так метко и ловко очерчивал в немногих словах соседей помещиков, так видел ясно недостатки и ошибки всех, так хорошо знал историю разорившихся бар — и почему, и как, и отчего они разорились, так оригинально и метко умел передавать малейшие их привычки, что они оба были совершенно обворожены его речами и готовы были
признать его
за умнейшего человека.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно для того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» — а другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!» — и вслед
за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом
признают, что это не стоит внимания и не достойно, чтобы о нем говорить.
Да-с… опять-таки я про форму: ну,
признавай или, лучше сказать, подозревай я кого-нибудь, того, другого, третьего, так сказать,
за преступника-с, по какому-нибудь дельцу, мне порученному…
— Нет, вы не русский после всего, что вы сейчас сказали! Я вас
за русского
признать не могу.
Вообще жизнь принимала весьма беспокойный характер, и Клим Самгин готов был
признать, что дядя Хрисанф прав в своих предчувствиях. Особенно крепко врезались в память Клима несколько фигур, встреченных им
за эту зиму.
«Поярков», —
признал Клим, входя в свою улицу. Она встретила его шумом работы, таким же, какой он слышал вчера. Самгин пошел тише, пропуская в памяти своей жильцов этой улицы, соображая: кто из них может строить баррикаду? Из-за угла вышел студент, племянник акушерки, которая раньше жила в доме Варвары, а теперь — рядом с ним.
— Да… Недоразумение, — ответил Самгин и выслушал искусный комплимент
за сдержанность, с которой он относится к словесным битвам народников с марксистами, — «Битвам не более ожесточенным», —
признал Прейс, потирая свои тонкие ладони, похрустывая пальцами. Он тотчас же с легкой иронией прибавил...
— В логике есть закон исключенного третьего, — говорил он, — но мы видим, что жизнь строится не по логике. Например: разве логична проповедь гуманизма, если
признать борьбу
за жизнь неустранимой? Однако вот вы и гуманизм не проповедуете, но и
за горло не хватаете никого.
Нахмурясь, Клим Иванович Самгин подумал, что эта небольшая пустота сделана как бы нарочно для того, чтоб он видел, как поспешно, молча, озабоченно переходят один
за другим, по двое рядом, по трое, люди, которых безошибочно можно
признать рабочими.
И — вслед
за этим Самгин должен был
признать, что Безбедов вообще не способен выдумать ничего. Вспыхнуло негодование против Марины.
«Философия права — это попытка оправдать бесправие», — говорил он и говорил, что,
признавая законом борьбу
за существование, бесполезно и лицемерно искать в жизни место религии, философии, морали.
— Ненависть — я не
признаю. Ненавидеть — нечего, некого. Озлиться можно на часок, другой, а ненавидеть — да
за что же? Кого? Все идет по закону естества. И — в гору идет. Мой отец бил мою мать палкой, а я вот… ни на одну женщину не замахивался даже… хотя, может, следовало бы и ударить.
Мысли Самгина принимали все более воинственный характер. Он усиленно заботился обострять их, потому что
за мыслями у него возникало смутное сознание серьезнейшего проигрыша. И не только Лидия проиграна, потеряна, а еще что-то, более важное для него. Но об этом он не хотел думать и, как только услышал, что Лидия возвратилась, решительно пошел объясняться с нею. Уж если она хочет разойтись, так пусть
признает себя виновной в разрыве и попросит прощения…
«А еще — он
признал за личностью право научного бесстрастного наблюдения явлений», — хотел сказать Самгин, но не решился и сказал сонным голосом...
Она и сама звала его
за этим, в чем вполовину утром созналась, и если не созналась вполне, то, конечно, от свойственной ей осторожности, — и может быть, еще остаток гордости мешал ей
признать себя побежденной.
Любовь его к человечеству я
признаю за самое искреннее и глубокое чувство, без всяких фокусов; а любовь его к маме
за нечто совершенно неоспоримое, хотя, может быть, немного и фантастическое.
Это желание прыгнуть на шею, чтоб
признали меня
за хорошего и начали меня обнимать или вроде того (словом, свинство), я считаю в себе самым мерзким из всех моих стыдов и подозревал его в себе еще очень давно, и именно от угла, в котором продержал себя столько лет, хотя не раскаиваюсь.
Даже должен явиться каким-нибудь чудаком, которого читатель с первого взгляда мог бы
признать как
за сошедшего с поля и убедиться, что не
за ним осталось поле.
Они не
признают эти народы
за людей, а
за какой-то рабочий скот, который они, пожалуй, не бьют, даже холят, то есть хорошо кормят, исправно и щедро платят им, но не скрывают презрения к ним.
По всему тому, что происходило на судебном следствии, и по тому, как знал Нехлюдов Маслову, он был убежден, что она не виновна ни в похищении ни в отравлении, и сначала был и уверен, что все
признают это; но когда он увидал, что вследствие неловкой защиты купца, очевидно основанной на том, что Маслова физически нравилась ему, чего он и не скрывал, и вследствие отпора на этом именно основании старшины и, главное, вследствие усталости всех решение стало склоняться к обвинению, он хотел возражать, но ему страшно было говорить
за Маслову, — ему казалось, что все сейчас узнают его отношения к ней.
Зная, что человек не может иметь права на землю, он
признал это право
за собой и подарил крестьянам часть того, на что он знал в глубине души, что не имел права.
Нехлюдов слушал, не вступая в разговор, и, как бывший офицер, понимал, хоть и не
признавал, доводы молодого Чарского, но вместе с тем невольно сопоставлял с офицером, убившим другого, того арестанта красавца-юношу, которого он видел в тюрьме и который был приговорен к каторге
за убийство в драке.
И он составил в голове своей проект, состоящий в том, чтобы отдать землю крестьянам в наем
за ренту, а ренту
признать собственностью этих же крестьян, с тем чтобы они платили эти деньги и употребляли их на подати и на дела общественные.
Нехлюдов молча вышел. Ему даже не было стыдно. Он видел по выражению лица Матрены Павловны, что она осуждает его, и права, осуждая его, знал, что то, что он делает, — дурно, но животное чувство, выпроставшееся из-за прежнего чувства хорошей любви к ней, овладело им и царило одно, ничего другого не
признавая. Он знал теперь, что надо делать для удовлетворения чувства, и отыскивал средство сделать это.
«В-третьих, в заключительном слове своем председатель, вопреки категорического требования 1 пункта 801 статьи Устава уголовного судопроизводства, не разъяснил присяжным заседателям, из каких юридических элементов слагается понятие о виновности и не сказал им, что они имеют право,
признав доказанным факт дачи Масловою яду Смелькову, не вменить ей это деяние в вину
за отсутствием у нее умысла на убийство и таким образом
признать ее виновною не в уголовном преступлении, а лишь в проступке — неосторожности, последствием коей, неожиданным для Масловой, была смерть купца», Это вот главное.
Он знал ее девочкой-подростком небогатого аристократического семейства, знал, что она вышла
за делавшего карьеру человека, про которого он слыхал нехорошие вещи, главное, слышал про его бессердечность к тем сотням и тысячам политических, мучать которых составляло его специальную обязанность, и Нехлюдову было, как всегда, мучительно тяжело то, что для того, чтобы помочь угнетенным, он должен становиться на сторону угнетающих, как будто
признавая их деятельность законною тем, что обращался к ним с просьбами о том, чтобы они немного, хотя бы по отношению известных лиц, воздержались от своих обычных и вероятно незаметных им самим жестокостей.
Русский человек, усомнившись в своих исключительных нравственных качествах и
признав некоторые качества
за врагом, начинает думать, что и воевать-то не стоит, — у него слабеет воля, он уже не имеет пафоса.
Им кажется и им это внушают, что они борются
за экономические блага, которые
признают первоосновой жизни, но тем самым они должны бороться
за свободу.
Вопрос в том, чтобы Россия окончательно отказалась от той пугающей и отталкивающей идеи, что «славянские ручьи сольются в русском море», т. е.
признала вечные права
за всякой национальной индивидуальностью и относилась к ней, как к самоценности.
Он
признал религию опиумом для народа, потому что видел в ней одно из главных препятствий для борьбы
за лучший социальный строй.
Положим, я, например, глубоко могу страдать, но другой никогда ведь не может узнать, до какой степени я страдаю, потому что он другой, а не я, и, сверх того, редко человек согласится
признать другого
за страдальца (точно будто это чин).
Она чувствовала, что муж ценит ее молчание и
признает за это в ней ум.
Потому-то так мгновенно и бесспорно и
признали его
за оружие!
Мы вас все здесь, если только осмелюсь выразиться от лица всех, все мы готовы
признать вас
за благородного в основе своей молодого человека, но увы! увлеченного некоторыми страстями в степени несколько излишней…
Положительно можно
признать, господа присяжные, — воскликнул Ипполит Кириллович, — что поруганная природа и преступное сердце — сами
за себя мстители полнее всякого земного правосудия!
Так восклицала она вне себя и уж, конечно, презирая все для себя последствия, хотя, разумеется, их предвидела еще, может,
за месяц тому, потому что и тогда еще, может быть, содрогаясь от злобы, мечтала: «Не прочесть ли это суду?» Теперь же как бы полетела с горы. Помню, кажется, именно тут же письмо было прочитано вслух секретарем и произвело потрясающее впечатление. Обратились к Мите с вопросом: «
Признает ли он это письмо?»
И наконец, я соскакиваю, чтобы проверить, жив или нет на меня свидетель, и тут же на дорожке оставляю другого свидетеля, именно этот самый пестик, который я захватил у двух женщин и которые обе всегда могут
признать потом этот пестик
за свой и засвидетельствовать, что это я у них его захватил.
Увы!
за ним именно
признали эту математичность, и, не будь этого письма, может быть и не погиб бы Митя, или по крайней мере не погиб бы так ужасно!
По голосу я сначала даже и не принял его
за соловья, но потом разглядел и
признал в нем пернатого музыканта.
То, что мы с тобою
признаем за нормальную жизнь, будет так, когда переменятся понятия, обычаи общества.
На дворе множество людей, коих по разнообразию одежды и по общему вооружению можно было тотчас
признать за разбойников, обедало, сидя без шапок, около братского котла. На валу подле маленькой пушки сидел караульный, поджав под себя ноги; он вставлял заплатку в некоторую часть своей одежды, владея иголкою с искусством, обличающим опытного портного, и поминутно посматривал во все стороны.
На другое утро (я уже проснулся, но еще не вставал) стук палки раздался у меня под окном, и голос, который я тотчас
признал за голос Гагина, запел...