Неточные совпадения
Услышит о каком-нибудь замечательном произведении — у него явится позыв познакомиться с ним; он ищет, просит
книги, и если принесут скоро, он
примется за нее, у него начнет формироваться идея о предмете; еще шаг — и он овладел бы им, а посмотришь, он уже лежит, глядя апатически в потолок, и
книга лежит подле него недочитанная, непонятая.
— Скучно ждать, да нечего делать, — прибавил он со вздохом,
принимаясь за присланные от Ольги
книги.
Он
принимался чуть не сам рубить мачтовые деревья, следил прилежнее
за работами на пильном заводе, сам, вместо приказчиков, вел
книги в конторе или садился на коня и упаривал его, скача верст по двадцати взад и вперед по лесу, заглушая свое горе и все эти вопросы, скача от них дальше, — но с ним неутомимо, как свистящий осенний ветер, скакал вопрос: что делается на той стороне Волги?
Роясь в учебниках, я отыскал «Чтение из четырех евангелистов»; а так как
книга эта была в числе учебных руководств и знакомство с ней требовалось для экзаменов, то я
принялся и
за нее наравне с другими учебниками.
Было уже ему без малого пятнадцать лет, когда перешел он во второй класс, где вместо сокращенного катехизиса и четырех правил арифметики
принялся он
за пространный,
за книгу о должностях человека и
за дроби. Но, увидевши, что чем дальше в лес, тем больше дров, и получивши известие, что батюшка приказал долго жить, пробыл еще два года и, с согласия матушки, вступил потом в П*** пехотный полк.
Брат сначала огорчился, по затем перестал выстукивать стопы и
принялся за серьезное чтение: Сеченов, Молешотт, Шлоссер, Льюис, Добролюбов, Бокль и Дарвин. Читал он опять с увлечением, делал большие выписки и порой, как когда-то отец, кидал мне мимоходом какую-нибудь поразившую его мысль, характерный афоризм, меткое двустишие, еще, так сказать, теплые, только что выхваченные из новой
книги. Материал для этого чтения он получал теперь из баталионной библиотеки, в которой была вся передовая литература.
Заговора, разумеется, никакого не было; но чины тайной и явной полиции старательно
принялись за разыскивание всех нитей несуществовавшего заговора и добросовестно заслуживали свое жалованье и содержание: вставая рано утром, в темноте, делали обыск
за обыском, переписывали бумаги,
книги, читали дневники, частные письма, делали из них на прекрасной бумаге прекрасным почерком экстракты и много раз допрашивали Турчанинову и делали ей очные ставки, желая выведать у нее имена ее сообщников.
Хохот прекращался — она тотчас поднимала
книгу и, снова придав чертам своим надлежащий склад, серьезно
принималась за чтение.
— Далее, я не поняла совершенно, что вот тут говорится о числах четыре и девять! — отвечала Сусанна и снова
принялась читать из
книги: «Числа четыре и девять я признал
за свойственные одно — прямой линии, а другое — кривой; потщусь доказать это и начну с числа девяти, с числа линий кривой.
Задумал было Валерьян
приняться за чтение, но в библиотеке Петра Григорьича, тоже перевезенной из его городского дома и весьма немноготомной, оказались только
книги масонского содержания, и, к счастью, в одном маленьком шкафике очутился неизвестно откуда попавший Боккачио [Боккачио — Боккаччо Джованни (1313—1375) — итальянский писатель-гуманист, автор «Декамерона».] на французском языке,
за которого Ченцов, как
за сокровище какое, схватился и стал вместе с супругою целые вечера не то что читать, а упиваться и питаться сим нескромным писателем.
С утра он садился
за письменный стол и
принимался за занятия; во-первых, усчитывал скотницу, ключницу, приказчика, сперва на один манер, потом на другой; во-вторых, завел очень сложную отчетность, денежную и материальную: каждую копейку, каждую вещь заносил в двадцати
книгах, подводил итоги, то терял полкопейки, то целую копейку лишнюю находил.
В зале Передонов присел на корточки перед печкою, свалил
книги на железный лист, — и Володин сделал то же, — и
принялся с усилием запихивать
книгу за книгою в неширокое отверстие. Володин сидел на корточках рядом с ним, немного позади, и подавал ему
книги, сохраняя глубокомысленное и понимающее выражение на своем бараньем лице с выпяченными из важности губами и склоненным от избытка понимания крутым лбом. Варвара заглядывала на них через дверь. Со смехом сказала она...
На другое утро Оленин проснулся поздно. Хозяев уже не было. Он не пошел на охоту и то брался
за книгу, то выходил на крыльцо и опять входил в хату и ложился на постель. Ванюша думал, что он болен. Перед вечером Оленин решительно встал,
принялся писать и писал до поздней ночи. Он написал письмо, но не послал его, потому что никто всё-таки бы не понял того, чтò он хотел сказать, да и не зачем кому бы то ни было понимать это, кроме самого Оленина. Вот чтò он писал...
— Ну, нет, еще моя песня не спета! Впитала кое-что грудь моя, и — я свистну, как бич! Погоди, брошу газету,
примусь за серьезное дело и напишу одну маленькую
книгу… Я назову ее — «Отходная»: есть такая молитва — ее читают над умирающими. И это общество, проклятое проклятием внутреннего бессилия, перед тем, как издохнуть ему, примет мою
книгу как мускус.
Специалисты, в свою очередь, знают, что это для них писано, и
принимаются за ученую критику, назначая ее для автора
книги и для двух-трех своих собратий, из которых один сочинит, пожалуй, и замечания на критику.
Нет, веяние современного образования коснулось и Обломова: он уже читал по выбору, сознательно. «Услышит о каком-нибудь замечательном произведении, — у него явится позыв познакомиться с ним: он ищет, просит
книги, и, если принесут скоро, он
примется за нее, у него начнет формироваться идея о предмете; еще шаг, и он овладел бы им, а посмотришь, он уже лежит, глядя апатически в потолок, а
книга лежит подле него недочитанная, непонятая…
Павел
принялся было и
за книги, но корешковые переплеты устояли против его рук, и он удовольствовался только тем, что подложил их к печке, видно, с намерением сжечь их на другой день.
Лизавете Васильевне случилась надобность уехать на целый месяц в деревню. Павлу сделалось очень скучно и грустно. Он
принялся было заниматься, но, — увы! — все шло как-то не по-прежнему: формулы небесной механики ему сделались как-то темны и непонятны, брошюрка Вирея скучна и томительна. «Не могу!» — говорил он, оставляя
книгу, и вслед
за тем по обыкновению ложился на кровать и начинал думать о прекрасной половине рода человеческого.
Прибавим к этому, что до сих пор значительная часть образованного русского общества читает охотнее по-французски, чем по-русски, и, следовательно,
примется за «Опыт» г. Жеребцова скорее, чем хоть, например,
за вышедшую на днях
книгу г. Лешкова «Русский народ и государство», хотя г. Лешков и не уступит в патриотизме г. Жеребцову.
Он оставался в кабинете иногда по нескольку часов, то есть, до прихода отца; при первом звуке ключа он прятался опять
за ширмы, и когда отец
принимался сам
за чтение или
за письменные дела, Миша уходил потихоньку и нередко уносил недочитанную
книгу.
Загоскин отдавал весь изюм и коринку с условием: не входить к нему в комнату и не мешать его чтению; но через несколько времени, истребив весь запас лакомства, брат снова отворял дверь — и тогда Загоскин, вспылив, вскакивал с дивана, бросал
книгу и
принимался таскать
за волосы неотвязчивого ребенка; впоследствии он любил этого брата с особенною нежностью.
Он воротился в комнату и
принялся опять, в сотый раз,
за свои вещи и
книги.
За старину тогда
принялся, много
книг прочитал, много ученья изведал.
И
за чай не раз
принимался Смолокуров, и по горнице взад да вперед ходил, и в торговые
книги заглядывал, а Зиновья Алексеича нет как нет.
Старые черные кожаные переплеты старинных
книг и в обители пригляделись ей,
принялась она
за новые,
за мирские.
— Что ты, сударыня?.. — с ужасом почти вскликнула Анисья Терентьевна. — Как сметь старый завет преставлять!.. Спокон веку водится, что кашу да полтину мастерицам родители посылали… От сторонних книжных дач не положено брать. Опять же надо ведь мальчонке-то по улице кашу в плате нести — все бы видели да знали, что
за новую
книгу садится. Вот, мать моя,
принялась ты
за наше мастерство, учишь Дунюшку, а старых-то порядков по ученью и не ведаешь!.. Ладно ли так? А?
Принялась Дуня
за отцовские
книги.
И тотчас
принялась за чтение. Прочла страницу, другую — плохо понимает. «Ничего, ничего, — бодрит себя Дуня, — Марья Ивановна говорила, что эту
книгу сразу понять нельзя, много раз она велела читать ее и каждое слово обдумывать».
Возвратившись в гостиницу, я быстро сложила мои
книги и тетради. Среди последних была отдельно завернутая дорогая красная тетрадка, которую передала мне перед самою смертью Нина. Я все не решалась
приняться за ее чтение. Мама уже знала из моего письма об этом подарке Нины.
Пришли и мальчики. Миша — пятнадцатилетний сильный парень, с мрачным, насупленным лицом — молча сел и сейчас же
принялся за яичницу. Петька двумя годами моложе его и на класс старше; это крепыш невысокого роста, с большой головой; он пришел с
книгой, сел к столу и, подперев скулы кулаками, стал читать.
Он жадно
принялся за эти науки, так что банкир едва успевал выписывать для него
книги.
И, не приказав давать вина, снова
принялся за свою
книгу, невольно, однако, прислушиваясь к тому, что происходило в столовой.
Великая княгиня усердно
принялась за чтение, что составило исключение при дворе, где редко кто брался
за книгу.
Глаша ушла и унесла
книги. Приход ее — Александр Васильевич это помнил — опять смутил его покой. Долгих усилий стоило ему, чтобы снова
приняться за прерванные занятия.
Александр Васильевич вскоре поборол свое волнение, встал и даже
принялся было
за книгу, но тотчас и бросил ее. Заниматься он не мог и чувствовал, что сегодня он к этому даже не в состоянии себя принудить. Он отворил дверь и кликнул Марью Петровну. Та явилась.
При этом докладе мысль, что в посылке скрывается что-нибудь таинственное, пробежала, как огненная змейка, в голове сметливой и — нечего греха таить — влюбленной девушки. Угадчик-сердце шибко застучало, Мариорица призадумалась было, как математик над решением трудной задачи, но поспешила спрятать в душу свои догадки, раскрыла
книгу с важностью президента и
принялась за урок, читая его вслух. От первых стихов...
Николай Леопольдович раскрыл было
книгу и
принялся за чтение, но ему было не до него; он бросил
книгу на стол и перешел на кресло, стоявшее у открытого окна.
Они очень уважали «изученность», и каждый из них непременно был грамотен; а грамотность эта самым главным образом употреблялась для изучения слова божия,
за которое они
принимались с пламенною ревностью и благоговением, а также с предубеждением, что оно сохранилось в чистоте только в одной
книге Нового завета, а в «преданиях человеческих», которым следует духовенство, — все извращено и перепорчено.