Все это и именно это поняли народы, поняли массы, поняла чернь — тем ясновидением, тем откровением, которым некогда римские рабы поняли непонятную тайну
пришествия Христова, и толпы страждущих и обремененных, женщин и старцев — молились кресту казненного. Понять значит для них уверовать, уверовать — значит чтить, молиться.
Учение Вл. Соловьева о богочеловечестве, доведенное до конца, должно бы привести к активной, а не пассивной эсхатологии, к сознанию творческого призвания человека в конце истории, которое только и сделает возможным наступление конца мира и второе
пришествие Христа.
Нужно при этом помнить, что Шатов проповедует совсем то же самое, что, от себя уже, проповедует и Достоевский в «Дневнике писателя». С такою, казалось бы, огненною убежденностью и сам Достоевский все время твердит: «я верую в православие, верую, что новое
пришествие Христа совершится в России»… Но публицист не смеет произнести последнего слова, он старается скрыть его даже от себя. И со страшною, нечеловеческою правдивостью это слово договаривает художник: а в бога — в бога я буду веровать…
Творчество человека в Духе, в высшей духовной жизни, так же уготовляет второе
пришествие Христа, как земля-Богоматерь уготовила первое Его пришествие.
Пусть умственно сравнивают Христа с Буддой, Сократом или Магометом, все же в глубине чувствуют, что это не то, что с
пришествием Христа изменился космический состав мира, что вошла в мир сила не от мира сего, что трансцендентное стало имманентным.
Неточные совпадения
— Я верую в Россию, я верую в ее православие… Я верую в тело
Христово… Я верую, что новое
пришествие совершится в России… Я верую… — залепетал в исступлении Шатов.
Одни верующие люди, признающие христианское учение божественным, считают, что спасение наступит тогда, когда все люди поверят в
Христа и приблизится второе
пришествие; другие, также признающие божественность учения
Христа, считают, что спасение это произойдет через церковь, которая, подчинив себе всех людей, воспитает в них христианские добродетели и преобразует их жизнь.
Кто однажды встретил
Христа Спасителя на своем личном пути и ощутил Его божественность, тот одновременно принял и все основные христианские догматы — и о рождении от Девы, и о боговоплощении, и о
пришествии во славе, и о
пришествии Утешителя, и о Св.
Между же первым и вторым
пришествием лежит промежуточное время некоторого, хотя и относительного, удаления
Христа от мира.
Потому и чаем второго, славного и страшного
Христова пришествия, которое явится катастрофическим переломом в жизни мира, концом теперешнего зона.
«Уже во все время язычества
Христос был в непрерывном
пришествии (in einem bestandigen Kommen), хотя Он в действительности пришел, лишь когда исполнилось время».
Шеллинг, которому принадлежит заслуга отчетливой постановки этого вопроса, усматривает в язычестве откровение Второй Ипостаси и в языческих богах видит лики
Христа до Его
пришествия в мир.
Поэтому, хотя близок и ныне
Христос людям чрез Церковь Свою, и эта близость опытно удостоверяется в таинствах церковных, но это не та еще, радостная и вместе страшная близость, в которую станет Он ко всей твари после второго Своего
пришествия и воскресения из мертвых.
Отсюда понятна принципиальная возможность и даже необходимость эсхатологии [От греч. eschatos — последний и logos — учение — учение о «конце света» и втором
пришествии Иисуса
Христа.
Тот, кто трусливо отказывается от страшного бремени последней свободы, тот не может быть обращен к
Христу Грядущему, тот не уготовляет Его второго
пришествия.
Тогда Ставрогин задает Шатову роковой вопрос: «Веруете вы сами в Бога или нет?» Шатов залепетал в исступлении: «Я верую в Россию, я верую в ее православие… — я верую в тело
Христово… я верую, что новое
пришествие совершится в России…» «А в Бога? — в Бога?» — настаивает Ставрогин.
Припомнилось мне, как Карл Эккартсгаузен превосходно, в самых простых сравнениях умел представлять простым людям великость жертвы
Христова пришествия на землю, сравнивая это, как бы кто из свободных людей по любви к заключенным злодеям, сам с ними заключался, чтобы терпеть их злонравие.
Глаше этот разговор с сестрой дал много силы на перенесение ее возмутительного нового положения. Она обманывала себя и утешалась, что будет действовать, что она сделает из жвачного Маслюхина что-то сносное, непостыдное миру, что он преобразится и своим преображением удостоит самое ее, Глашу, доброго ответа на страшном судище
Христовом, в
пришествие которого она всегда верила.
Стоят в ней люди васильгородские и будут стоять до второго
Христова пришествия…