Неточные совпадения
— Певец Ново-Архангельской,
Его из Малороссии
Сманили
господа.
Свезти его
в Италию
Сулились, да уехали…
А он бы рад-радехонек —
Какая уж Италия? —
Обратно
в Конотоп,
Ему здесь делать нечего…
Собаки дом покинули
(Озлилась круто женщина),
Кому здесь дело есть?
Да у него ни спереди,
Ни сзади… кроме голосу… —
«Зато уж голосок...
Но быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы
провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы,
господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
— По привычке, одно. Потом связи нужно поддержать. Нравственная обязанность
в некотором роде. А потом, если правду сказать, есть свой интерес. Зять желает баллотироваться
в непременные члены; они люди небогатые, и нужно
провести его. Вот эти
господа зачем ездят? — сказал он, указывая на того ядовитого
господина, который говорил за губернским столом.
— Да никакого толку не добьетесь, — сказал проводник, — у нас бестолковщина. У нас всем, изволите видеть, распоряжается комиссия построения, отрывает всех от дела, посылает куды угодно. Только и выгодно у нас, что
в комиссии построения. — Он, как видно, был недоволен на комиссию построенья. — У нас так заведено, что все
водят за нос
барина. Он думает, что всё-с как следует, а ведь это названье только одно.
Уже более недели приезжий
господин жил
в городе, разъезжая по вечеринкам и обедам и таким образом
проводя, как говорится, очень приятно время.
— Нечего их ни жалеть, ни жаловать! — сказал старичок
в голубой ленте. — Швабрина сказнить не беда; а не худо и
господина офицера допросить порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать, а коли признает, что же он до сегодняшнего дня сидел
в Оренбурге с твоими супостатами? Не прикажешь ли
свести его
в приказную да запалить там огоньку: мне сдается, что его милость подослан к нам от оренбургских командиров.
Все были поражены. «Ну, — сказал комендант, — видно, нам от него толку не добиться. Юлай,
отведи башкирца
в анбар. А мы,
господа, кой о чем еще потолкуем».
Одни требовали расчета или прибавки, другие уходили, забравши задаток; лошади заболевали; сбруя горела как на огне; работы исполнялись небрежно; выписанная из Москвы молотильная машина оказалась негодною по своей тяжести; другую с первого разу испортили; половина скотного двора сгорела, оттого что слепая старуха из дворовых
в ветреную погоду пошла с головешкой окуривать свою корову… правда, по уверению той же старухи, вся беда произошла оттого, что
барину вздумалось
заводить какие-то небывалые сыры и молочные скопы.
Он
отводил Андрееву место
в ряду «объясняющих
господ», которые упрямо навязывают людям свои мысли и верования.
— Начальство очень обозлилось за пятый год. Травят мужиков. Брата двоюродного моего
в каторгу на четыре года погнали, а шабра — умнейший, спокойный был мужик, — так его и вовсе повесили. С баб и то взыскивают, за старое-то, да! Разыгралось начальство прямо… до бесстыдства! А помещики-то новые, отрубники, хуторяне действуют вровень с полицией. Беднота говорит про них: «Бывало — сами
водили нас усадьбы жечь,
господ сводить с земли, а теперь вот…»
— Чего буяните? — говорил он. — Зря все! Видите: красных лентов нету, стало быть, не забастовщик, ну? И женщина
провожает… подходящая, из купчих, видно.
Господин — тоже купец, я его знаю, пером торгует
в Китай-городе, фамилие забыл. Ну? Служащего, видать, хоронют…
Ему весело, легко.
В природе так ясно. Люди всё добрые, все наслаждаются; у всех счастье на лице. Только Захар мрачен, все стороной смотрит на
барина; зато Анисья усмехается так добродушно. «Собаку
заведу, — решил Обломов, — или кота… лучше кота: коты ласковы, мурлычат».
— Горазд же твой
барин, коли будет чужим кучерам бороды гладить! Нет, вы заведите-ка своих, да
в те поры и гладьте, а то больно тороват!
Захар не старался изменить не только данного ему Богом образа, но и своего костюма,
в котором ходил
в деревне. Платье ему шилось по вывезенному им из деревни образцу. Серый сюртук и жилет нравились ему и потому, что
в этой полуформенной одежде он видел слабое воспоминание ливреи, которую он носил некогда,
провожая покойных
господ в церковь или
в гости; а ливрея
в воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства дома Обломовых.
Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда
заводил тяжбу, лишь только начинали требовать от него сметания пыли, мытья полов и т. п. Он
в таком случае станет доказывать необходимость громадной возни
в доме, зная очень хорошо, что одна мысль об этом приводила
барина его
в ужас.
На конюшне двадцать лошадей: одни
в карету барыни, другие
в коляску
барину; то для парных дрожек, то
в одиночку, то для большой коляски — детей катать, то воду
возить; верховые для старшего сына, клеппер для младших и, наконец, лошачок для четырехлетнего.
Когда башкирам было наконец объявлено, что вот
барин поедет
в город и там будет хлопотать, они с молчаливой грустью выслушали эти слова, молча вышли на улицу, сели на коней и молча тронулись
в свою Бухтарму. Привалов долго
провожал глазами этих несчастных, уезжавших на верную смерть, и у него крепко щемило и скребло на сердце. Но что он мог
в его дурацком положении сделать для этих людей!
Приближалось время хода кеты, и потому
в море перед устьем Такемы держалось множество чаек. Уже несколько дней птицы эти
в одиночку летели куда-то к югу. Потом они пропали и вот теперь неожиданно появились снова, но уже стаями. Иногда чайки разом снимались с воды, перелетали через
бар и опускались
в заводь реки. Я убил двух птиц. Это оказались тихоокеанские клуши.
Лодка Хей-ба-тоу могла останавливаться только
в устьях таких рек, которые не имели
бара и где была хоть небольшая
заводь. Река Бабкова достоинствами этими не отличалась, и потому Хей-ба-тоу прошел ее мимо с намерением остановиться около мыса Сосунова.
— Эти у нас луга Святоегорьевскими прозываются, — обратился он ко мне. — А за ними — так Великокняжеские пойдут; других таких лугов по всей Расеи нету… Уж на что красиво! — Коренник фыркнул и встряхнулся… —
Господь с тобою!.. — промолвил Филофей степенно и вполголоса. — На что красиво! — повторил он и вздохнул, а потом протяжно крякнул. — Вот скоро сенокосы начнутся, и что тут этого самого сена нагребут — беда! А
в заводях рыбы тоже много. Лещи такие! — прибавил он нараспев. — Одно слово: умирать не надо.
— Вы меня не узнаете,
барин? — прошептал опять голос; он словно испарялся из едва шевелившихся губ. — Да и где узнать! Я Лукерья… Помните, что хороводы у матушки у вашей
в Спасском
водила… помните, я еще запевалой была?
Мгновенно воцарилась глубокая тишина: гроши слабо звякали, ударяясь друг о друга. Я внимательно поглядел кругом: все лица выражали напряженное ожидание; сам Дикий-Барин прищурился; мой сосед, мужичок
в изорванной свитке, и тот даже с любопытством вытянул шею. Моргач запустил руку
в картуз и достал рядчиков грош: все вздохнули. Яков покраснел, а рядчик
провел рукой по волосам.
Барин, не трогайте меня, не
возите в больницу…
Старосты и его missi dominici [господские сподручные (лат.).] грабили
барина и мужиков; зато все находившееся на глазах было подвержено двойному контролю; тут береглись свечи и тощий vin de Graves [сорт белого вина (фр.).] заменялся кислым крымским вином
в то самое время, как
в одной деревне
сводили целый лес, а
в другой ему же продавали его собственный овес.
Отец мой
возил меня всякий год на эту языческую церемонию; все повторялось
в том же порядке, только иных стариков и иных старушек недоставало, об них намеренно умалчивали, одна княжна говаривала: «А нашего-то Ильи Васильевича и нет, дай ему бог царство небесное!.. Кого-то
в будущий год
господь еще позовет?» — И сомнительно качала головой.
— Срамник ты! — сказала она, когда они воротились
в свой угол. И Павел понял, что с этой минуты согласной их жизни наступил бесповоротный конец. Целые дни молча
проводила Мавруша
в каморке, и не только не садилась около мужа во время его работы, но на все его вопросы отвечала нехотя, лишь бы отвязаться. Никакого просвета
в будущем не предвиделось; даже представить себе Павел не мог, чем все это кончится. Попытался было он попросить «
барина» вступиться за него, но отец, по обыкновению, уклонился.
С тех пор
в Щучьей-Заводи началась настоящая каторга. Все время дворовых, весь день, с утра до ночи, безраздельно принадлежал
барину. Даже
в праздники старик находил занятия около усадьбы, но зато кормил и одевал их — как? это вопрос особый — и заставлял по воскресеньям ходить к обедне. На последнем он
в особенности настаивал, желая себя выказать
в глазах начальства христианином и благопопечительным помещиком.
На другой же день Анфиса Порфирьевна облекла его
в синий затрапез, оставшийся после Потапа,
отвела угол
в казарме и велела нарядить на барщину, наряду с прочими дворовыми. Когда же ей доложили, что
барин стоит на крыльце и просит доложить о себе, она резко ответила...
Улита домовничала
в Щучьей-Заводи и имела на
барина огромное влияние. Носились слухи, что и стариковы деньги,
в виде ломбардных билетов, на имя неизвестного, переходят к ней. Тем не менее вольной он ей не давал — боялся, что она бросит его, — а выпустил на волю двоих ее сыновей-подростков и поместил их
в ученье
в Москву.
Улиту,
в одной рубашке, снесли обратно
в чулан и заперли на ключ, который
барин взял к себе. Вечером он не утерпел и пошел
в холодную, чтобы произвести новый допрос Улите, но нашел ее уже мертвою.
В ту же ночь призвали попа, обвертели замученную женщину
в рогожу и
свезли на погост.
Главное, скверно было то, что Мышников, происходя из купеческого рода, знал все тонкости купеческой складки, и его невозможно было
провести, как иногда
проводили широкого
барина Стабровского или тягучего и мелочного немца Драке. Прежде всего
в Мышникове сидел свой брат мужик, у которого была одна политика — давить все и всех, давить из любви к искусству.
— Что же это такое будет,
господа? —
в отчаянии говорил Луковников гласным, которым доверял. — Мы делаемся какими-то пешками… Мышников всех нас заберет. Вон он и Драке, и Штоффа, и Галактиона Колобова
в гласные
проводит… Дохнуть не дадут.
Но какой-то сват того
господина, у которого я жил, открыл ему мою тайну, и меня
свезли в Москву обратно.
—
В неделе-то,
барин, шесть дней, а мы шесть раз
в неделю ходим на барщину; да под вечером
возим оставшее
в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам
в лес по грибы да по ягоды.
Тем не менее я имею полное право, по самым точным данным, утверждать, что
господину Бурдовскому хотя, конечно, и была слишком хорошо известна эпоха его рождения, но совершенно не было известно обстоятельство этого пребывания Павлищева за границей, где
господин Павлищев
провел большую часть жизни, возвращаясь
в Россию всегда на малые сроки.
— И даже, князь, вы изволили позабыть, — проскользнул вдруг между стульями неутерпевший Лебедев, чуть не
в лихорадке, — изволили позабыть-с, что одна только добрая воля ваша и беспримерная доброта вашего сердца была их принять и прослушать и что никакого они права не имеют так требовать, тем более что вы дело это уже поручили Гавриле Ардалионовичу, да и то тоже по чрезмерной доброте вашей так поступили, а что теперь, сиятельнейший князь, оставаясь среди избранных друзей ваших, вы не можете жертвовать такою компанией для этих господ-с и могли бы всех этих
господ, так сказать, сей же час
проводить с крыльца-с, так что я,
в качестве хозяина дома, с чрезвычайным даже удовольствием-с…
Его силом не удерживали: напитали, деньгами наградили, подарили ему на память золотые часы с трепетиром, а для морской прохлады на поздний осенний путь дали байковое пальто с ветряной нахлобучкою на голову. Очень тепло одели и
отвезли Левшу на корабль, который
в Россию шел. Тут поместили Левшу
в лучшем виде, как настоящего
барина, но он с другими
господами в закрытии сидеть не любил и совестился, а уйдет на палубу, под презент сядет и спросит: «Где наша Россия?»
А то есть у нас такие
господа — впрочем, я это говорю не на твой счет, — которые всю жизнь свою
проводят в каком-то млении скуки, привыкают к ней, сидят
в ней, как… как грыб
в сметане, — подхватил Михалевич и сам засмеялся своему сравнению.
Нарочно
в балаган на Бастрык
завез, и
господь тебя сохранил от моей лютости…
В редких случаях, когда очень богатый и знатный
господин — по-русски это называется один «карась», а у нас Freier, — когда он увлечется вами, — ведь вы такая красивая, Тамарочка, (хозяйка поглядела на нее туманными, увлажненными глазами), — то я вовсе не запрещаю вам
провести с ним весело время, только упирать всегда на то, что вы не имеете права по своему долгу, положению und so weiter, und so weiter… Aber sagen Sie bitte [И так далее, и так далее…
— Оставь меня
в покое, Лихонин. По-моему,
господа, это прямое и явное свинство — то, что вы собираетесь сделать. Кажется, так чудесно, мило и просто
провели время,так нет, вам непременно надо, как пьяным скотам, полезть
в помойную яму. Не поеду я.
Когда речь дошла до хозяина, то мать вмешалась
в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и
в то же время самый тщеславный, что он, увидев
в Москве и Петербурге, как живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и сам так же жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося
господина, чуть ли не князя, для того чтобы он
завел в его Никольском все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз
в год он дает такие праздники, на которые съезжается к нему вся губерния.
Стряпчий взял у него бумагу и ушел. Вихров остальной день
провел в тоске, проклиная и свою службу, и свою жизнь, и самого себя. Часов
в одиннадцать у него
в передней послышался шум шагов и бряцанье сабель и шпор, — это пришли к нему жандармы и полицейские солдаты; хорошо, что Ивана не было, а то бы он умер со страху, но и Груша тоже испугалась. Войдя к
барину с встревоженным лицом, она сказала...
— Не могу я этого сделать, — отвечал Абреев, — потому что я все-таки взял его из Петербурга и
завез сюда, а потом кем я заменю его? Прежних взяточников я брать не хочу, а молодежь, — вот видели у меня старушку, которая жаловалась мне, что сын ее только что не бьет ее и требует у ней состояния, говоря, что все имения должны быть общие: все они
в таком же роде; но сами согласитесь, что с такими
господами делать какое-нибудь серьезное дело — невозможно!
— Нет-с! — отвечал Ванька решительно, хотя, перед тем как переехать Павлу к Крестовникову, к нему собрались все семиклассники и перепились до неистовства; и даже сам Ванька,
проводив господ,
в сенях шлепнулся и проспал там всю ночь. — Наш
барин, — продолжал он, — все более
в книжку читал… Что ни есть и я, Михайло Поликарпыч, так грамоте теперь умею;
в какую только должность прикажете, пойду!
— Вот это и я всегда говорю! — подхватил вдруг полковник, желавший на что бы нибудь
свести разговор с театра или с этого благованья, как называл он сие не любимое им искусство. — Александра Ивановича хоть
в серый армяк наряди, а все будет видно, что
барин!
— Нас хотели взять
в полицию, но один
господин вступился, расспросил у меня квартиру, дал мне десять рублей и велел
отвезти мамашу к нам домой на своих лошадях. После этого мамаша уж и не вставала, а через три недели умерла…
В дальнем углу виднелось несколько дровосушных печей, около которых, среди беспорядочно наваленных дровяных куч, пестрела голосистая толпа поденщиц-дровосушек; эта чумазая и покрытая сажей толпа с жадным любопытством
провожала глазами
барина, который прошел прямо
в катальную.
В Крутогорске это называется"не терять золотых мгновений", и
господа негоцианты действительно не теряют их, потому что я вижу их беспрерывно подступающих к круглому столу и, разумеется, не за тем, чтоб
проводить время праздно.
— Эка штука деньги! — думает Порфирка, — а у меня их всего два гривенника. Вот, мол, кабы этих гривенников хошь эко место,
завел бы я лавочку, накупил бы пряников. Идут это мальчишки
в школу, а я им: «Не побрезгуйте, честные
господа, нашим добром!» Ну, известно, кой пряник десять копеек стоит, а ты за него шесть пятаков.