Неточные совпадения
Когда
на другой день стало светать, корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа как уснула, так и осталась лежать
на палубе, поборотая вином Грэя; держались
на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший
на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо
водил смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом, и думал о счастье…
Уж я теперь забыл, продолжал ли Фаддеев делать экспедиции в трюм для добывания мне пресной воды, забыл даже, как мы
провели остальные пять дней странствования между маяком и банкой; помню только, что однажды, засидевшись долго в каюте, я вышел часов в пять после обеда
на палубу — и вдруг близехонько увидел длинный, скалистый берег и пустые зеленые равнины.
Им показывали картинки,
заводили маленький орган, всячески старались занять их, а между тем губернаторский подарок пирамидой лежал
на палубе.
Не останавливаясь в Соутамтоне, я отправился в Крус.
На пароходе, в отелях все говорило о Гарибальди, о его приеме. Рассказывали отдельные анекдоты, как он вышел
на палубу, опираясь
на дюка Сутерландского, как, сходя в Коусе с парохода, когда матросы выстроились, чтоб
проводить его, Гарибальди пошел было, поклонившись, но вдруг остановился, подошел к матросам и каждому подал руку, вместо того чтоб подать
на водку.
Его силом не удерживали: напитали, деньгами наградили, подарили ему
на память золотые часы с трепетиром, а для морской прохлады
на поздний осенний путь дали байковое пальто с ветряной нахлобучкою
на голову. Очень тепло одели и
отвезли Левшу
на корабль, который в Россию шел. Тут поместили Левшу в лучшем виде, как настоящего барина, но он с другими господами в закрытии сидеть не любил и совестился, а уйдет
на палубу, под презент сядет и спросит: «Где наша Россия?»
За кормою, вся в пене, быстро мчится река, слышно кипение бегущей воды, черный берег медленно
провожает ее.
На палубе храпят пассажиры, между скамей — между сонных тел — тихо двигается, приближаясь к нам, высокая, сухая женщина в черном платье, с открытой седой головою, — кочегар, толкнув меня плечом, говорит тихонько...
…Неизъяснимо хорошо плыть по Волге осенней ночью, сидя
на корме баржи, у руля, которым
водит мохнатое чудовище с огромной головою, —
водит, топая по
палубе тяжелыми ногами, и густо вздыхает...
«Нижний Новгород» шел с «грузом арестантов», назначенных
на Сахалин. Морские уставы вообще очень строги, а
на корабле с подобным грузом они еще строже. Днем арестанты посменно гуляли по
палубе, оцепленные крепким караулом. Остальное время они
проводили в своих помещениях под
палубой.
Засыпаю под плащом
на палубе и вижу фигуры баронессы и Лины
на берегу, как они меня
провожали и махали мне своими платками. Лина плакала. Она, наверно, и теперь иногда плачет, а я все-таки представляю себе, будто я нахожусь в положении сказочного царя Салтана. а моя теща Венигрета Васильевна — «сватья баба Бабариха», и что она непременно сделает мне страшное зло: Никитку моего изведет, как Бабариха извела Гвидона, а меня чем-нибудь
на всю жизнь одурачит.
Ее
отвели тогда
на середину реки, закрыли брезентами со стороны города, и мы, гуляя по
палубе за решетками, старались приподнять брезенты и полюбоваться
на красивый город с его крутой и высокою горой.
Познакомился Ашанин и с патерами. Вернее, они сами пожелали с ним познакомиться, и однажды поздно вечером, когда он мечтательно любовался звездами, сидя в лонгшезе
на палубе, они подошли к нему и заговорили. Разговор
на этот раз был малозначащий. Говорили о прелести плавания, о красоте неба, — при этом один из патеров выказал серьезные астрономические познания, — о Кохинхине и ее обитателях и затем ушли, выразив удовольствие, что так приятно
провели время в обществе русского офицера.
— Грому
на вас нет! — стоя
на своей
палубе, вскричал Марко Данилыч, когда тот караван длинным строем ставился вдоль по Оке. — Завладали молокососы рыбной частью! — ворчал он в досаде. — Что ни помню себя, никогда больше такого каравана
на Гребновской не бывало… Не дай вам Бог торгов, не дай барышей!.. Новости затеяли
заводить!.. Дуй вас горой!.. Умничать задумали, ровно мы, старые поседелые рыбники, дураками до вас жили набитыми.
В полдень 23 июня 1908 года наш небольшой отряд перебрался
на пароход. Легко и отрадно стало
на душе. Все городские недомогания сброшены, беганье по канцелярии кончено. Завтра в путь. В сумерки мои спутники отправились в город в последний раз навестить своих знакомых, а я с друзьями, пришедшими
проводить меня, остался
на пароходе. Мы сели
на палубе и стали любоваться вечерним закатом, зарево которого отражалось
на обширной водной поверхности при слиянии Амура с Уссури.
— Да, тут станешь опытным!.. Всю эту зиму он у нас прохворал глазами; должно быть, простудился прошлым летом, когда мы ездили по Волге. Пришлось к профессорам
возить его в Москву… Такой комичный мальчугашка! — Она засмеялась. — Представьте себе: едем мы по Волге
на пароходе, стоим
на палубе. Я говорю. «Ну, Кока, я сейчас возьму папу за ноги и брошу в Волгу!..» А он отвечает: «Ах, мама, пожалуйста, не делай этого! Я ужасно не люблю, когда папу берут за ноги и бросают в Волгу!..»
Конюхи
сводили по сходням фыркающих лошадей, внизу подходили паровозы и брали с нижней
палубы вагоны. Двинулись команды. Опять, выходя из себя, свирепо кричали
на солдат помощник коменданта и любезный, милый поручик с белым околышем. Опять солдаты толклись угрюмо и сосредоточенно, держа прикладами к земле винтовки с привинченными острием вниз штыками.
— Да, от Тюмени до Томска пароходы одной компании Игнатова и Курбатова, которые
возят почту и каждый рейс берет
на буксир арестантскую баржу. Пойдемте
на палубу и увидите; она уже прицеплена и готова принять своих даровых пассажиров.