Однако Джону Келли скоро стало казаться, что у незнакомца не было никаких намерений. Он просто вышел на платформу, без всякого багажа, только с корзиной в руке, даже, по-видимому, без всякого плана действий и тупо смотрел, как удаляется поезд. Раздался звон, зашипели колеса, поезд
пролетел по улице, мелькнул в полосе электрического света около аптеки, а затем потонул в темноте, и только еще красный фонарик сзади несколько времени посылал прощальный привет из глубины ночи…
Неточные совпадения
А поезд летел, и звон, мерный, печальный, оглашал то спящие ущелья, то долины, то
улицы небольших городов, то станции, где рельсы скрещивались, как паутина, где, шумя, как ветер в непогоду,
пролетали такие же поезда,
по всем направлениям, с таким же звоном, ровным и печальным.
Пешеходы стали мелькать чаще, начали попадаться и дамы, красиво одетые, на мужчинах попадались бобровые воротники, реже встречались ваньки с деревянными решетчатыми своими санками, утыканными позолоченными гвоздочками, — напротив, всё попадались лихачи в малиновых бархатных шапках, с лакированными санками, с медвежьими одеялами, и
пролетали улицу, визжа колесами
по снегу, кареты с убранными козлами.
На
улице — тихо и темно.
По небу быстро летели обрывки туч,
по мостовой и стенам домов ползли густые тени. Воздух был влажен, душен, пахло свежим листом, прелой землёй и тяжёлым запахом города.
Пролетая над садами, ветер шелестел листвой деревьев — тихий и мягкий шёпот носился в воздухе.
Улица была узка, пустынна и подавлена этой задумчивой тишиной, а глухой грохот пролётки, раздававшийся вдали, звучал оскорбительно-нахально.
Пролетело Рождество. Промчалась масленица. Заиграло солнышко на поголубевшем по-весеннему небе. Быстрые ручьи побежали
по улицам, образуя лужи и канавы… Снег быстро таял под волшебным веяньем весны. В воздухе носилось уже ее ароматное веяние.
Домик или, вернее, остатки домика, куда они шли, примыкал к огородному полю. Дальше,
по ту сторону дороги, шло самое селение. Там хозяйничали всюду неприятельские солдаты. У колодца поили лошадей. Картинно-нарядные всадники то и дело
пролетали с одного конца
улицы на другой. Но самих крестьян, настоящих, законных хозяев деревни, нигде не было видно. Как будто все село вымерло, или все его обыватели были перебиты, либо угнаны в плен.
Он вышел из больницы и побрел
по улице к полю. В сером тумане моросил мелкий, холодный дождь, было грязно. Город остался назади. Одинокая ива у дороги темнела смутным силуэтом, дальше везде был сырой туман. Над мокрыми жнивьями
пролетали галки.
Но он любил их, любил эту безумную езду,
по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода
по Москве, и во весь скок
пролететь по московским
улицам.