Неточные совпадения
— Вы
просите за Гринева? — сказала дама с холодным видом. —
Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй.
1 июля 1842 года
императрица, пользуясь семейным праздником,
просила государя разрешить мне жительство в Москве, взяв во внимание болезнь моей жены и ее желание переехать туда.
Императрица велела спросить у вдовы покойного, чего она, собственно, для себя желала; супруга Бибикова
просила обеспечить судьбу одного из родственников ее мужа, служившего под его начальством.
Великая
императрица! чем же воздадим мы тебе за твою матернюю любовь к нам, за сии твои несказанные нам благодеяния? Наполняем сердца наши токмо вящим воспламенением искоренять из света злобу, царства твоего недостойную.
Просим царя царей, да подаст он нам в том свою помощь, а вашему императорскому величеству, истинной матери отечества, с любезным вашего императорского величества сыном, с сею бесценною надеждой нашею, и с дражайшею его супругою, в безмятежном царстве, многие лета благоденствия».
Все-таки от твоего романа, который он получил, развернул, хотел прочесть кое-что, и, не сходя с места и не ложась спать, не мог не прочесть всех трех томов; а это самая лучшая похвала, какую он мог сделать твоему сочинению; он
просил меня тотчас к тебе написать о действии, которое ты над ним произвел, о своей благодарности и о том, что хотя он еще не успел поднести твоего романа
императрице, но предварил ее, что она увидит диво на нашем языке».
При письме приложено было письмо к
императрице. Пленница
просила князя Голицына немедленно отослать это письмо к ее величеству. Она умоляла Екатерину смягчиться над печальною ее участью и назначить ей аудиенцию, где она лично разъяснит ее величеству все недоумения и сообщит очень важные для России сведения. Оба письма (на французском языке) подписаны так: Elisabeth.
Об этом свидании с пленницей и о сделанных распоряжениях князь Голицын подробно донес
императрице 18 июня. Но
императрица отвечала ему 29 числа: «Распутная лгунья осмелилась
просить у меня аудиенции. Объявите этой развратнице, что я никогда не приму ее, ибо мне вполне известны и крайняя ее безнравственность, и преступные замыслы, и попытки присвоивать чужие имена и титулы. Если она будет продолжать упорствовать в своей лжи, она будет предана самому строгому суду».
Августа 6 она получила небольшое облегчение от болезни и
просила доктора сказать фельдмаршалу, что к 8 числу она постарается кончить свое письмо. Князь Голицын донес об этом
императрице. В этом донесении он заметил между прочим, что ожидаемое от пленницы письмо покажет, нужно ли будет прибегать к помощи священника, чтобы посредством исповеди получить полное сознание арестантки. Августа 9 фельдмаршал получил письмо пленницы.
Камчатская ссылка совершенно расстроила его здоровье, он предался набожности, дошедшей до аскетизма, и в 1744 году, уже в чине генерал-поручика, когда особенно сильно было влияние на
императрицу Разумовского,
просил увольнения от службы.
Она
попросила бумаги и перо, чтобы писать к князю Голицыну. Доложили об этом фельдмаршалу. Он полагал, что ожидание близкой смерти возбудит, быть может, в пленнице раскаяние и внушит мысль рассказать все, чего напрасно добиваются от нее почти два месяца. Письменные принадлежности были даны, и 21 июля Елизавета написала к князю Голицыну письмо, исполненное самого безотрадного отчаяния. При нем были приложены длинные записка и письмо к
императрице.
Непреклонный Орлов все отвергал,
прося одного: личного объяснения с
императрицей.
На другой день Екатерина велела графу Воронцову написать указ о даровании Разумовскому, как супругу покойной
императрицы, титула императорского высочества и проект указа показать Разумовскому, но
попросить его, чтоб он предварительно показал бумаги, удостоверяющие в действительности события.
Обращаясь к князю Голицыну, пленница горячо умоляла его о ходатайстве пред
императрицей,
просила освобождения, обещая за то вечную признательность свою и благодарность многочисленных друзей ее, принадлежавших к числу знатных людей.
Во время одного из болезненных припадков, одна из приближенных к ее величеству дам, графиня Мануцци, передала государыне письмо аббата Грубера, где он
просил позволения представиться
императрице, заявляя, что у него есть верное средство от зубной боли.
Он приехал во дворец, когда государыня только что окончила свой утренний туалет и изволила кушать кофе. Граф Свянторжецкий
просил доложить о нем, как о явившемся по важнейшему секретному делу.
Императрица приняла его в будуаре.
Обратясь к Волынскому, государыня покачала головой, как бы хотела сказать: «И ты, мой сын?.. Тобою я так дорожила, так долго сберегала тебя от нападений моего любимца, закрывала своею грудью, а ты поразил меня так нечаянно, прямо в сердце?» Хотя этих слов произнесено не было, но Артемий Петрович выразумел смысл их в голосе и взорах
императрицы и, покорясь ее милостивому упреку, приблизился к друзьям и
просил их выбрать другое время и место для своих представлений.
Григорий Александрович, продолжая находиться в Москве в составе Большой комиссии, обратился еще в конце 1768 года к государыне с умно и ловко написанным письмом, целью которого было произвести впечатление на
императрицу. Он
просил в нем дозволения ехать в армию.
Страшно богатый, он, однако, то и дело жаловался
императрице на свои недостатки и
просил у нее, «дабы ее императорское величество ему, бедному, милостыню подать изволила», или же
просил придворного сервиза, заявляя, что у него нет ни ножей, ни вилок, и прибавлял, что он заложил за 10000 рублей табакерку, подаренную ему королем шведским, так как ему не с чем было дотащиться до Петербурга.
Карабанов рассказывает, что когда по смерти графа Мусина-Пушкина, жена его
просила канцлера Бестужева исходатайствовать возвращение отнятого в казну большого имения, по сиротству детей, на их воспитание, то канцлер сказал, что он сомневается, чтобы
императрица Елизавета Петровна на все без изъятия согласилась и прибавил...
На столе, за которым ужинала
императрица с наследником престола и его супругою, был золотой сервиз, и сам Потемкин прислуживал
императрице, пока она не
попросила его сесть.
Что же делать? Что же делать? Сохранить ее для себя, заставить всех признавать ее княжной Людмилой, его невестой, рассказать ей все, обвенчаться ранее, нежели придет эта роковая бумага из Тамбова.
Просить милости
императрицы, дело затушат, чтобы не класть пятна на славный род и честное имя князей Луговых.
После первых излияний скорби великий князь Константин Павлович прочел брату подробное донесение о кончине императора Александра Павловича, составленное в присутствии
императрицы Елизаветы Алексеевны князем Волконским и бароном Дибичем. Он прочел ему также два официальных письма, адресованных ему обоими этими лицами, чтобы известить его об упразднении трона и
просить его занять этот трон. Он вручил ему и другое конфиденциальное письмо, которое князь Волконский
просил держать в секрете.
Тогда же Григорий Александрович написал
императрице письмо с подробным изложением семейного дела князей Святозаровых и его в нем участия и
просил высочайшего ее соизволения на восстановление прав усыновленного дворянина Владимира Андреевича Петровского, дарования ему княжества и фамилии его отца Святозарова.
Гнев
императрицы на герцога, как и можно было ожидать, кончился со смехом ее на проказы шутов. Он умел воспользоваться минутою веселости, чтобы подойти к ее величеству и
просить у ней прощения, сбрасывая всю вину на важные дела государственные, которых разбирательством он должен был заняться.
Великая княгиня написала
императрице письмо, в котором изображала свое печальное положение и расстроившееся вследствие этого здоровье,
просила отпустить ее лечиться на воды, а потом к матери, потому что ненависть великого князя и немилость
императрицы не дают ей более возможности оставаться в России.
— Ты сам сообрази… Меня все признали, родной дядя, даже
императрице самой представили, я ей понравилась и своим у нее человеком стала… Вдруг хватают разыскиваемого убийцу моей матери, а он околесицу городит, что я не я, а его дочь Татьяна Берестова… Язык-то тебе как раз за такие речи пообрежут. Тебе беда, а не мне… Я отверчусь… Коль уж очень туго придется, сама пойду к государыне, сама ей во всем как на духу признаюсь и
попрошу меня в монастырь отпустить…