Неточные совпадения
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно в доверенность и рассказал с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно было дать понять
простому мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют
человеку просвещенная роскошь, искусство и художества; сколько нужно было бороться с невежеством
русского мужика, чтобы одеть его в немецкие штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство
человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не мог заставить надеть корсет, тогда как в Германии, где он стоял с полком в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано, говорила по-французски и делала книксен.
— Вот вы, Иван Петрович,
простой, честный,
русский человек…
«Вот об этих
русских женщинах Некрасов забыл написать. И никто не написал, как значительна их роль в деле воспитания
русской души, а может быть, они прививали народолюбие больше, чем книги
людей, воспитанных ими, и более здоровое, — задумался он. — «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет», — это красиво, но полезнее войти в будничную жизнь вот так глубоко, как входят эти,
простые, самоотверженно очищающие жизнь от пыли, сора».
«Мысли, как черные мухи», — вспомнил Самгин строчку стихов и подумал, что
люди типа Кутузова и вообще — революционеры понятнее так называемых
простых людей; от Поярковых, Усовых и прочих знаешь, чего можно ждать, а вот этот, в чесунче, может быть, член «Союза
русского народа», а может быть, тоже революционер.
Сорокин повесил их, конечно, не из хвастовства, а больше по обычаю
русского простого человека вешать на стену всякую официальную бумагу, до паспорта включительно.
Люди простые, обыкновенные, с требованиями
русской общественной, крестьянской, христианской нравственности, оставляли эти понятия и усваивали новые, острожные, состоящие, главное, в том, что всякое поругание, насилие над человеческою личностью, всякое уничтожение ее позволено, когда оно выгодно.
Для многих
русских людей, привыкших к гнету и несправедливости, демократия представлялась чем-то определенным и
простым, она должна принести великие блага, должна освободить личность.
Простой народ еще менее враждебен к сосланным, он вообще со стороны наказанных. Около сибирской границы слово «ссыльный» исчезает и заменяется словом «несчастный». В глазах
русского народа судебный приговор не пятнает
человека. В Пермской губернии, по дороге в Тобольск, крестьяне выставляют часто квас, молоко и хлеб в маленьком окошке на случай, если «несчастный» будет тайком пробираться из Сибири.
Таков беспорядок, зверство, своеволие и разврат
русского суда и
русской полиции, что
простой человек, попавшийся под суд, боится не наказания по суду, а судопроизводства. Он ждет с нетерпением, когда его пошлют в Сибирь — его мученичество оканчивается с началом наказания. Теперь вспомним, что три четверти
людей, хватаемых полициею по подозрению, судом освобождаются и что они прошли через те же истязания, как и виновные.
Объяснить все это понятными,
простыми словами никто бы не сумел, а чувствовали все определенно и ясно, — это опять черта
русского человека, который в массе, в артели, делается необыкновенно умен, догадлив и сообразителен.
— Не мне, последнему из граждан нижегородских, — отвечал Минин, — быть судьею между именитых бояр и воевод; довольно и того, что вы не погнушались допустить меня,
простого человека, в ваш боярский совет и дозволили говорить наряду с вами, высокими сановниками царства
Русского. Нет, бояре! пусть посредником в споре нашем будет равный с вами родом и саном знаменитым, пусть решит, идти ли нам к Москве или нет, посланник и друг пана Гонсевского.
— И после этого вы можете меня спрашивать!.. Когда вы, прослужив сорок лет с честию, отдав вполне свой долг отечеству, готовы снова приняться за оружие, то может ли молодой
человек, как я, оставаться
простым зрителем этой отчаянной и, может быть, последней борьбы
русских с целой Европою? Нет, Федор Андреевич, если б я навсегда должен был отказаться от Полины, то и тогда пошел бы служить; а постарался бы только, чтоб меня убили на первом сражении.
— О!.. — завопил он. — Кто б мог подумать! поверить?.. кто ожидал, что эта туча доберется и до нас грешных! о господи! господи!.. — куда мне деваться!.. все против нас… бог и
люди… и кто мог отгадать, что этот Пугачев будет губить кого же? —
русское дворянство! —
простой казак!.. боже мой! святые отцы!
Не думайте, чтоб это были приговоры какого-то жестокого, но все-таки установленного и всеми признанного судилища; нет, это приговоры
простых охочих
русских людей.
— Ах, да! То есть о
русских, — поправила она его, успокоиваясь. — Вы спрашиваете — почему
русские пишут хуже, — это ясно! потому что они не выдумывают ничего интересного. У французов герои настоящие, они и говорят не так, как все
люди, и поступают иначе. Они всегда храбрые, влюблённые, весёлые, а у нас герои —
простые человечки, без смелости, без пылких чувств, какие-то некрасивые, жалкенькие — самые настоящие
люди и больше ничего!
Не говоря о точке зрения Посошкова, которая, может быть, не совсем удовлетворит требованиям живой народной науки, заметим здесь только о том, как в этом случае
простой здравый смысл
русского человека сошелся с результатами, добытыми наконец в многолетних опытах и исследованиях
людей ученых.
Замечательные
русские люди из
простого звания. Кольцов. Чем он замечателен. Значение лирической поэзии вообще и песни в частности. О характере
русских народных песен. Как сочинялись у нас подражания им до Кольцова. Отличие песен Кольцова от этих подражаний и от самых народных песен.
Совсем не то у Кольцова. Он сам испытал все нужды
простого народа, сам жил с ним, сам был в том же положении, в каком живут наши простолюдины. Поэтому и в стихотворениях Кольцова
русские люди являются настоящими, а не выдуманными существами.
И никому наша вера не мешала, а даже как будто еще многим по обычаю приходила и нравилась не только одним
простым людям, которые к богочтительству по
русскому образцу склонны, но и иноверам.
Мы выставили самую грубую, то есть самую
простую форму мнения о том, что, вследствие чего бы то ни было, мужик
русский имеет теперь низшую природу, нежели прочие
люди, принадлежащие к [привилегированным] классам.
Точно ли существенная и отличительная черта
русского простого человека — «недостаток инициативы», необходимость постороннего понуканья?
Оригинальный в своем роде субъект: из настоящих
простых, истинно
русских людей в купцы вышел и теперь страшно богат и все на храмы жертвует, но при случае не прочь и покутить.
Я не останавливаюсь на чрезмерном обобщении вашего приговора, но обращаюсь к вам с
простым вопросом: кого обманывает, кого обкрадывает
русский человек?
Когда Родиона Свиньина сдали в семинарию, он рек: «Не подобает служителю алтаря именование столь гнусного животного носить», и родословного Свиньина перекрестил в Харисаменова, прозванье очень хорошее по-гречески, но которого
русский простой человек с морозу, пожалуй, не выговорит, а если и выговорит, то непременно скажет: «харя самая», что не раз и случалось с отцом Родионом.
Корш был
человек с большой семьей, женатый во второй раз на
русской француженке Денизе Андреевне, добродушной и оригинальной, но весьма некрасивой женщине, с которой у меня очень скоро установился
простой и веселый тон. Она приглашала меня запросто обедать и была всегда оживлена, особенно в отсутствие Корша, который куда-то уезжал за то время, когда я был сотрудником, уж не помню — в Москву или за границу.
И как было не плакать о таком простяке, который являл собою живое воплощение добра! Конечно, он не то, что пастор Оберлин; но он наш,
простой русский поп,
человек, может быть, и безалаберный, и грешный, но всепрощающий и бескорыстнейший. А много ли таких добрых
людей на свете?
Самое рельефное, что я мог удержать в памяти из всего этого описания, это «твердое и веселое выражение», но кто же это из
простых людей такой знаток в определении выражений, чтобы сейчас приметить его и — «стой, брат, не ты ли Пекторалис?» Да и, наконец, самое это выражение могло измениться — могло достаточно размокнуть и остыть на
русской осенней сырости и стуже.
Купцы эти были не
простого рода. Они происходили от знатного мурзы Золотой Орды, принявшего святое крещение и названного Спиридоном, по преданию научившего
русских людей употреблению счетов. Попавши в одной из битв с татарами в плен, он был измучен своими озлобленными единоверцами — они его «застрогали» до смерти. Поэтому его сын назван «Строгановым», внук же способствовал освобождению великого князя Василия Темного, бывшего в плену в казанских улусах.
— Как хотите, — говорили, — Марко, разумеется,
простой человек, из крестьян, но он умен этим… нашим
простым… истинно
русским умом.
Запоздалое лечение началось. Приведенный Марьей Петровной старичок лекарь оказался хотя и «из немцев», но очень
простым и душевным
человеком. Живя в России уже несколько десятков лет, он, видимо, усвоил себе
русское добродушие, гораздо успешнее, нежели
русский язык.
— Это оттого, что у нас с вами, батюшка, головы-то дворянством забиты, а
простой, истинно
русский человек — он видит, что поляку надо.
Весть о предстоящем обручении Ермака Тимофеевича с Ксенией Яковлевной быстро облетела не только усадьбу Строгановых, но и оба поселка, прошла даже до самых далеких заводов, и, как это ни странно, никто по этому поводу, как говорится, не дался диву. Имя Ермака было окружено для всех таким ореолом молодечества, которое для
простых людей русских вполне заменяло благородство происхождения.
В Петербурге он был
человеком новым, да еще иноземцем, ненавистным в глазах
русских простых людей, — поляком.
В этой естественной удали
русского солдата, нет ни малейшей рисовки, это
простое обычное настроение
людей, не знающих страха и презирающих опасность, а это настроение — залог победы.
Когда в своей прославленной речи о Пушкине Достоевский обратился к
русским людям со словами: «Смирись, гордый
человек», — то смирение, к которому он призывал, не было
простым смирением.
Он круто повернулся и вышел в гостиную, не ускоряя шага. И ему сделалось неловко от мысли, что их сцена на
русском языке могла дойти до
людей в передней. Стыдно стало и за себя, до боли в висках, как мог он допустить такую дикую выходку? Помириться с нею он не в состоянии. До сих пор он был глава и главой должен остаться. Но
простого подчинения мало, надо довести эту женщину, закусившую удила, и до сознания своей громадной вины.
Не могут не видеть потому, что то учение Христа о любви к врагам, которое так старательно скрывалось и скрывается
людьми, живущими насилием, — хотя и не вполне, в полном и истинном его значении, а некоторыми частными проявлениями, но все-таки проникло уже в сознание
людей христианского мира и думаю, что не ошибаюсь, — особенно живо воспринято было
простым рабочим
русским народом, который теперь так усердно развращается правительством.
Вообще, какой интерес могли иметь иностранцы в том, чтобы им заманивать к себе
простых, ничему не наученных и ни в чем не искусных
русских людей, когда по сведениям, бывшим уже тогда в России, «в чужих землях было весьма многолюдно, а хлеба не обильно». Чту могли отнимать у невольников испанцы? Неужто кому-нибудь нужны были их невольничьи лохмотья?
Так кончила свой воспитательный курс на земле эта фефёла, которая мне кажется довольно обыкновенною
русскою женщиной, которая никого не погубила и себя усовершила в земной жизни, но в этом ей ничего не помог ни литератор, которого она любила, ни
простой человек, который ее любил. Но она была хороша для всех, ибо каждому могла подать сокровища своего благого сердца. Если бы писатель жил долго, я думаю, что он бы ею наскучил и она окончила бы свою жизнь гораздо хуже.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и
людей, иногда своих, иногда
русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять
простым глазом.
Простая, прямая и теплая душа его искала опоры в вере народной, народнее которой для
русского человека — нет, как наше родное православие, во всей неприкосновенной чистоте и здравости его учения.