Когда уже все начали ходить аккуратнее на лекции,
профессор физики кончил свой курс и простился до экзаменов, студенты стали собирать тетрадки и партиями готовиться, я тоже подумал, что надо готовиться.
Во дворце решили, что она умерла от удара. Сама Анна Иоанновна видела раз, как она кашляла с кровью; по разным признакам надо было ожидать такой смерти, говорили доктора. Вспомнили теперь, будто
профессор физики и вместе придворный астролог (Крафт) за несколько дней предсказывал ее кончину. Утешались тем, что суженого не избегнешь.
Неточные совпадения
Она по-прежнему якшается с студентами, особенно с молодыми русскими
физиками и химиками, которыми наполнен Гейдельберг и которые, удивляя на первых порах наивных немецких
профессоров своим трезвым взглядом на вещи, впоследствии удивляют тех же самых
профессоров своим совершенным бездействием и абсолютною ленью.
А Литвинов опять затвердил свое прежнее слово: дым, дым, дым! Вот, думал он, в Гейдельберге теперь более сотни русских студентов; все учатся химии,
физике, физиологии — ни о чем другом и слышать не хотят… А пройдет пять-шесть лет, и пятнадцати человек на курсах не будет у тех же знаменитых
профессоров… ветер переменится, дым хлынет в другую сторону… дым… дым… дым!
Наконец, в исходе августа все было улажено, и лекции открылись в следующем порядке: Григорий Иваныч читал чистую, высшую математику; Иван Ипатыч — прикладную математику и опытную
физику; Левицкий — логику и философию; Яковкин — русскую историю, географию и статистику;
профессор Цеплин — всеобщую историю;
профессор Фукс — натуральную историю;
профессор Герман — латинскую литературу и древности...
Предметы преподавания до того были перепутаны, и совет испытателей смотрел на это так не строго, что, например, адъюнкт-профессор И. И. Запольский, читавший опытную
физику (по Бриссону), показывал на экзамене наши сочинения, и заставил читать вслух, о предметах философских, а иногда чисто литературных, и это никому не казалось странным.
Блестящих и даже просто приятных лекторов было немного на этих двух факультетах. Лучшими считались
физик Кемц и физиолог Биддер (впоследствии ректор) — чрезвычайно изящный лектор в особом, приподнятом, но мягком тоне. Остроумием и широтой взглядов отличался талантливый неудачник, специалист по палеонтологии, Асмус. Эту симпатичную личность и его похороны читатель найдет в моем романе вместе с портретами многих
профессоров, начиная с моего ближайшего наставника Карла Шмидта, недавно умершего.
Начались занятия, На первых семестрах медицинского факультета читались химия,
физика, зоология, ботаника, анатомия и физиология человека. Опишу некоторых из
профессоров, которые наиболее запомнились.
Дарованный Филаретом генералу воспитатель был Исмайлов, магистр и
профессор вифанской семинарии, знаток математики и
физики, и притом любитель светского обращения, для коего он и покинул все общество бродивших в Вифании неуклюжих фигур в длиннополых фенебриях и полуфенебриях, а наичаще даже просто в халатах. Исмайлов был человек с любовью к изящному, — человек как раз к генеральскому дому.
С.-Петербургской Императорской Академии Наук члена и
физики профессора.