Неточные совпадения
В этот день мы
прошли 12 км и остановились у фанзочки Сиуфу. Высота этого места определяется в 560 м
над уровнем
моря. Обитатели фанзы, китайцы, занимались ловлей лосей ямами.
Граница между обоими государствами
проходит здесь по прямой линии от устья реки Тур (по-китайски Байминхе [Бай-мин-хэ — речка ста имен, то есть река, на которой живут многие.]) к реке Сунгаче (по-китайски Суначан [Сунчжа-Ачан — вероятно, название маньчжурское, означающее пять связей — пять сходящихся лучей, пять отрогов и т.д.]), берущей начало из озера Ханка в точке, имеющей следующие географические координаты: 45° 27' с. ш. к 150° 10' в. д. от Ферро на высоте 86 м
над уровнем
моря.
— Это верно. Мы ждем, когда из-за туч проглянет опять эта глубокая синева. Гроза
пройдет, а небо
над нею останется все то же; мы это знаем и потому спокойно переживаем грозу. Так вот, небо сине…
Море тоже сине, когда спокойно. У твоей матери синие глаза. У Эвелины тоже.
Раньше мне это как-то никогда не приходило в голову — но ведь это именно так: мы, на земле, все время
ходим над клокочущим, багровым
морем огня, скрытого там — в чреве земли. Но никогда не думаем об этом. И вот вдруг бы тонкая скорлупа у нас под ногами стала стеклянной, вдруг бы мы увидели…
Я проснулся при таком положении восходящего
над чертой
моря солнца, когда его лучи
проходили внутрь комнаты вместе с отражением волн, сыпавшихся на экране задней стены.
А когда
море спокойно, как зеркало, и в камнях нет белого кружева прибоя, Пепе, сидя где-нибудь на камне, смотрит острыми глазами в прозрачную воду: там, среди рыжеватых водорослей, плавно
ходят рыбы, быстро мелькают креветки, боком ползет краб. И в тишине,
над голубою водой, тихонько течет звонкий задумчивый голос мальчика...
Так неугомонная волна день и ночь без устали хлещет и лижет гранитный берег: то старается вспрыгнуть на него, то снизу подмыть и опрокинуть; долго она трудится напрасно, каждый раз отброшена в дальнее
море… но ничто ее не может успокоить: и вот
проходят годы, и подмытая скала срывается с берега и с гулом погружается в бездну, и радостные волны пляшут и шумят
над ее могилой.
Наконец всем уже невтерпеж стало, и стали ребята говорить: ночью как-никак едем! Днем невозможно, потому что кордонные могут увидеть, ну а ночью-то от людей безопасно, а бог авось помилует, не потопит. А ветер-то все гуляет по проливу, волна так и
ходит; белые зайцы по гребню играют, старички (птица такая вроде чайки)
над морем летают, криком кричат, ровно черти. Каменный берег весь стоном стонет,
море на берег лезет.
Вся жизнь серых пассажиров парохода
проходит на виду, за этою решеткой. Стоит ли
над морем яркое тропическое солнце, свистит ли ветер, скрипят и гнутся снасти, ударит ли волной непогода, разыграется ли грозная буря и пароход весь застонет под ударами шторма, — здесь, все так же взаперти, прислушиваются к завыванию ветра сотни людей, которым нет дела до того, что происходит там, наверху, и куда несется их плавучая тюрьма.
Там некогда в горах, сердечной думы полный,
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины
сходила ночи тень —
И дева юная во мгле тебя искала
И именем своим подругам называла.
Над землей поднимается пар только там, где есть вода, —
над ручьями,
над болотами,
над прудами и реками, больше всего
над морем. Если бы ветру не было, пары не
ходили бы, а собирались бы в тучи
над водой и падали бы опять там, где поднялись.
Над ручьем,
над болотом,
над рекой,
над морем был бы дождь, а на земле, на полях и лесах дождя бы не было. Ветер разносит тучи и поливает землю. Если бы ветра не было, то где вода, там бы было больше воды, а земля вся бы пересохла.
Дикое, но прекрасное очарование положительно сковывает тебя: высокие развесы елей, пышными шатрами нависшие и шумно раскачивающиеся
над головой, а под ногами мрачное
море, по которому
ходят бурливые волны, глаз обнимает бесконечную сизую пелену, кипящую сверкающими алмазами при свете дня.
Дикое, но прекрасное очарование положительно сковывает тебя: высокие развесы елей, пышными шатрами нависшие и шумно раскачивающиеся
над головой, а под ногами мрачное
море, по которому
ходят бурливые волны, глаз обнимает бесконечную сизую пелену, кипящую сверкающими алмазами при светиле дня.
Говорил ли Мина Силыч — все безмолвствовали, поучал ли он — все плакали;
проходил ли просто по улице или площади — всяк, стар и млад, глядел вслед Мине Силычу с обнаженною головою, и тихий благоговейный шепот повторял о нем, что он «яко ковчег, позлащенный духом, несется, отец наш,
над волнами
моря житейского, и все мы им одним и спасемся, яко ковчегом, от потопа греховного и вечныя смерти».