Неточные совпадения
Кроме рейстровых козаков, [Рейстровые козаки — казаки, занесенные поляками в списки (реестры) регулярных войск.] считавших обязанностью являться во время войны, можно было во всякое время, в случае большой потребности, набрать целые толпы охочекомонных: [Охочекомонные козаки — конные добровольцы.] стоило только есаулам
пройти по рынкам и
площадям всех сел и местечек и прокричать во весь голос, ставши на телегу: «Эй вы, пивники, броварники!
День был удивительно хорош: южное солнце, хотя и осеннее, не щадило красок и лучей; улицы тянулись лениво, домы стояли задумчиво в полуденный час и казались вызолоченными от жаркого блеска. Мы
прошли мимо большой
площади, называемой Готтентотскою, усаженной большими елями, наклоненными в противоположную от Столовой горы сторону,
по причине знаменитых ветров, падающих с этой горы на город и залив.
Венецианские граждане (если только слово «граждане» не насмешка здесь) делали все это; они сидели на бархатных, но жестких скамьях, спали на своих колючих глазетовых постелях,
ходили по своим великолепным
площадям ощупью, в темноте, и едва ли имели хоть немного приблизительное к нынешнему, верное понятие об искусстве жить, то есть извлекать из жизни весь смысл, весь здоровый и свежий сок.
Пока мы шли под каменными сводами лавок, было сносно, но лавки кончились; началась другая улица, пошли перекрестки,
площади; надо было
проходить по открытым местам.
В народе смятение, крики, рыдания, и вот, в эту самую минуту, вдруг
проходит мимо собора
по площади сам кардинал великий инквизитор.
В будни и небазарные дни село словно замирало; люди скрывались
по домам, — только изредка
проходил кто-нибудь мимо палисадника в контору
по делу, да на противоположном крае
площади, в какой-нибудь из редких открытых лавок, можно было видеть сидельцев, играющих в шашки.
С первым ударом большого колокола в селе начиналось движение и
по площади проходили целые вереницы разряженных прихожан
по направлению к церкви.
Только с тех пор каждый год, и как раз во время ярмарки, черт с свиною личиною
ходит по всей
площади, хрюкает и подбирает куски своей свитки.
Полиция не смела пикнуть перед генералом, и вскоре дом битком набился сбежавшимися отовсюду ворами и бродягами, которые в Москве орудовали вовсю и носили плоды ночных трудов своих скупщикам краденого, тоже ютившимся в этом доме.
По ночам
пройти по Лубянской
площади было рискованно.
Умер старик, прогнали Коську из ночлежки, прижился он к подзаборной вольнице, которая шайками
ходила по рынкам и ночевала в помойках, в пустых подвалах под Красными воротами, в башнях на Старой
площади, а летом в парке и Сокольниках, когда тепло, когда «каждый кустик ночевать пустит».
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в большое село Никольское,
прошла на станцию, спросила себе чаю и села у окна, поставив под лавку свой тяжелый чемодан. Из окна было видно небольшую
площадь, покрытую затоптанным ковром желтой травы, волостное правление — темно-серый дом с провисшей крышей. На крыльце волости сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку.
По траве шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в землю и покачивала головой.
Ходят они
по сияющим
площадям,
по тенистым садам, между цветами и фонтанами,
ходят, богоподобные, светлые, полные неописуемой радости, не знающие преград в счастии и желаниях, не омраченные ни скорбью, ни стыдом, ни заботой…
Гул толпы
ходит волнами
по площади, принимая то веселые и беззаботные, то жалобные и молящие, то трезвые и суровые тоны.
…В базарные дни Кожемякин
ходил по Торговой
площади, прислушиваясь к спорам горожан с деревенскими. Мужики были коренастые, бородатые, точно пенья, обросшие мохом; мещанство рядом с ними казалось мелким и суетливым, подобно крысам у конуры цепного пса. Большинство мещан не скрывало своего пренебрежения к деревенским, и лишь немногие разговаривали с ними притворно ласково. Часто говорилось...
Изредка непраздничный солдат в старой шинели торопливо
проходил между пестрыми группами
по площади.
Все спешили
по домам, чтоб сносить свои имущества на
площадь, и не
прошло получаса, как вокруг Лобного места возвышались уже горы серебряных денег, сосудов и различных товаров: простой холст лежал подле куска дорогой парчи, мешок медной монеты — подле кошелька, наполненного золотыми деньгами.
Его долго уверяли, что этого вовсе не надо, что у нас это все сделается без всяких планов и маневров; но он, однако, упросил сделать распоряжение, чтобы в назначенный день и час все люди, преданные в Петербурге делу революции и готовые к ней,
прошли по одной из известных петербургских
площадей.
Обо всем этом я успел переговорить с Писаревым во время антрактов,
ходя с ним
по огромной сцене, представлявшей
площадь в Афинах, в толпе театрального народа, превращенного в греков, в Вакховых жрецов и вакханок.
Занятый своими мыслями, я незаметно спустился
по улице под гору и очутился пред самой фабрикой, в недра которой меня не только без всяких препятствий, но и даже с поклоном впустил низенький старичок-караульщик;
пройдя маленькую калитку, я очутился в пределах громадной
площади, с одной стороны отделенной высокой плотиной, а с трех других — зданием заводской конторы, длинными амбарами, механической и дровосушными печами.
Граждане в сию последнюю ночь власти народной не смыкали глаз своих, сидели на Великой
площади,
ходили по стогнам, нарочно приближались к вратам, где стояла воинская стража, и на вопрос ее: «Кто они?» — еще с тайным удовольствием ответствовали: «Вольные люди новогородские!» Везде было движение, огни не угасали в домах: только в жилище Борецких все казалось мертвым.
По безлюдной
площади прошел маляр, весь измазанный краской, с ведром и кистью — и опять никого.
И, ничем не защищенный, стоит он посередине, словно на
площади,
по которой он так не любит
ходить.
По крайней мере, на какой-то шумной
площади Я ощутил явный запах родственников, а вскоре Я получил твердое убеждение, что
по этим улицам Я уже
ходил когда-то сам.
Дверь скрипнула. Фонарь потух. Я прижалась к стене, боясь быть замеченной. Когда они
прошли мимо меня — я стала ощупью впотьмах слезать с лестницы. У нижней двери я помедлила. Три фигуры неслышно скользнули
по крепостной
площади, носившей следы запустения более, чем другие места в этом мертвом царстве.
— Поминают ли здесь добром Ивана Прокофьича? — спросил он возбужденно. — Ведь он живот положил за своих однообщественников! И базарную-то
площадь он добыл от помещика, чуть не пять лет в ходоках состоял. А они его тем отблагодарили, что
по приговору
сослали, точно конокрада или пропойцу.
Не таков ли и этот фон Раббек? Таков или не таков, но делать было нечего. Офицеры приоделись, почистились и гурьбою пошли искать помещичий дом. На
площади, около церкви, им сказали, что к господам можно
пройти низом — за церковью спуститься к реке и идти берегом до самого сада, а там аллеи доведут куда нужно, или же верхом — прямо от церкви
по дороге, которая в полуверсте от деревни упирается в господские амбары. Офицеры решили идти верхом.
— Как быть, мой отец! Мудрецы и философы моего мастерства не требуют, а требуют его празднолюбцы. Я
хожу на
площади, стою у ристалищ, верчусь на пирах, бываю в загородных рощах, где гуляют молодые богачи, а больше все
по ночам бываю в домах у веселых гетер…
Пройдя весь Невский проспект, шествие направилось к Зимнему дворцу, следовало
по Дворцовой набережной, мимо пресловутого ледяного дома, и, обогнув Эрмитажную канавку, выдвинулось на Дворцовую
площадь.
— А знаешь ли, говорит, что ты теперь весь в моих руках? Захочу —
по миру пушу, на весь век несчастным сделаю. В Сибирь могу
сослать!.. В остроге насидишься!.. Руду будешь копать, каналья ты этакая, спину на
площади вздуют.
Говорил ли Мина Силыч — все безмолвствовали, поучал ли он — все плакали;
проходил ли просто
по улице или
площади — всяк, стар и млад, глядел вслед Мине Силычу с обнаженною головою, и тихий благоговейный шепот повторял о нем, что он «яко ковчег, позлащенный духом, несется, отец наш, над волнами моря житейского, и все мы им одним и спасемся, яко ковчегом, от потопа греховного и вечныя смерти».