Неточные совпадения
— Я люблю, — продолжал Раскольников, но с таким видом, как будто вовсе не об уличном пении
говорил, — я люблю, как поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех
прохожих бледно-зеленые и больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают…
Путь же взял он по направлению к Васильевскому острову через В—й проспект, как будто торопясь туда за делом, но, по обыкновению своему, шел, не замечая дороги, шепча про себя и даже
говоря вслух с собою, чем очень удивлял
прохожих.
Они оба вели себя так шумно, как будто кроме них на улице никого не было. Радость Макарова казалась подозрительной; он был трезв, но
говорил так возбужденно, как будто желал скрыть, перекричать в себе истинное впечатление встречи. Его товарищ беспокойно вертел шеей, пытаясь установить косые глаза на лице Клима. Шли медленно, плечо в плечо друг другу, не уступая дороги встречным
прохожим. Сдержанно отвечая на быстрые вопросы Макарова, Клим спросил о Лидии.
Про Захара и
говорить нечего: этот из серого фрака сделал себе куртку, и нельзя решить, какого цвета у него панталоны, из чего сделан его галстук. Он чистит сапоги, потом спит, сидит у ворот, тупо глядя на редких
прохожих, или, наконец, сидит в ближней мелочной лавочке и делает все то же и так же, что делал прежде, сначала в Обломовке, потом в Гороховой.
Она повествует ему о подвигах наших Ахиллов и Улиссов, об удали Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича, о Полкане-богатыре, о Калечище
прохожем, о том, как они странствовали по Руси, побивали несметные полчища басурманов, как состязались в том, кто одним духом выпьет чару зелена вина и не крякнет; потом
говорила о злых разбойниках, о спящих царевнах, окаменелых городах и людях; наконец, переходила к нашей демонологии, к мертвецам, к чудовищам и к оборотням.
— Если бы не семья, не дети, —
говорил он мне, прощаясь, — я вырвался бы из России и пошел бы по миру; с моим Владимирским крестом на шее спокойно протягивал бы я
прохожим руку, которую жал император Александр, — рассказывая им мой проект и судьбу художника в России.
Но когда мы выходим из нашей келейности и с дерзостью начинаем утверждать, что разговор об околоплодной жидкости есть единственный достойный женщины разговор — alors la police intervient et nous dit: halte-la, mesdames et messieurs! respectons la morale et n'embetons pas les passants par des mesquineries inutiles! [тогда вмешивается полиция и
говорит нам: стойте-ка, милостивые государыни и милостивые государи! давайте уважать нравственность и не будем досаждать
прохожим никчемными пустяками! (франц.)]
Мальчик без штанов. Нескладно что-то ты
говоришь, немчура. Лучше, чем похабничать-то, ты мне вот что скажи: правда ли, что у вашего царя такие губернии есть, в которых яблоки и вишенье по дорогам растут и
прохожие не рвут их?
— Всё одно, — пробормотал
прохожий, пролезая между колес столпившихся повозок; — видно, тоже харбуза купить повечерять, вишь что
говорят люди.
— А что тебе мои просьбы и советы? Если дочь родная не послушала. Я кричу ей: «Не можешь ты родную мать свою бросить, что ты?» А она: «Удавлюсь»,
говорит. В Казань уехала, учиться в акушерки хочет. Ну, хорошо… Хорошо… А как же я? А я — вот так… К чему мне прижаться?.. А — к
прохожему…
Учтиво брали они
прохожего за шиворот и
говорили ему...
— Я уж и без твоего боярского приказа хотела с ним об этом словечко перемолвить; да
говорят, будто бы здесь есть какой-то
прохожий, который и Кудимыча за пояс заткнул. Так не прикажешь ли, Тимофей Федорович, ему поклониться? Он теперь на селе у приказчика Фомы пирует с молодыми.
Кустами обросшая плотина, дорожки, протоптанные
прохожими, помольцами и хозяевами, переходы через воду из жердочек — все
говорит о чем-то давно знакомом, близком сердцу.
Василиса.
Прохожий… тоже!
Говорил бы — проходимец… всё ближе к правде-то…
Положив бронзовые кисти рук на колена свои, приподняв голову, он смотрит в лицо
прохожего, стоящего под каштаном,
говоря ему...
— Митрополит! —
говорили остановившиеся
прохожие, снимали шапки и кланялись возку, из окна которого митрополит в черной рясе с широкими рукавами и в белом клобуке с бриллиантовым крестом благословлял на обе стороны народ. Oн eхал к Кремлю.
— Ну, вот! — вскричал Буркин, — ведь прохожий-то правду
говорил. Эх, жаль, что я не дал ему красненькой.
— И ведь, поди ж ты, что выдумали! —
говорил Василий, которого я видеть не мог, но слышал весьма явственно; он, вероятно, сидел тут же, возле окна, с товарищем, за парой чая — и, как это часто случается с людьми в запертом покое,
говорил громко, не подозревая, что каждый
прохожий на улице слышит каждое слово. — Что выдумали? Зарыли их в землю!
Простите за тривиальное словцо, но мне было не до высокого слога… потому что ведь все, что только ни было в Петербурге, или переехало, или переезжало на дачу; потому что каждый почтенный господин солидной наружности, нанимавший извозчика, на глазах моих тотчас же обращался в почтенного отца семейства, который после обыденных должностных занятий отправляется налегке в недра своей фамилии, на дачу; потому что у каждого
прохожего был теперь уже совершенно особый вид, который чуть-чуть не
говорил всякому встречному: «Мы, господа, здесь только так, мимоходом, а вот через два часа мы уедем на дачу».
«А что,
говорю, тетка, не видала ли тут какого
прохожего?» — «Не видала, касатик, никакого, разве мы за ними смотрим?
Село Уклеево лежало в овраге, так что с шоссе и со станции железной дороги видны были только колокольня и трубы ситценабивных фабрик. Когда
прохожие спрашивали, какое это село, то им
говорили...
И
говорит равнодушно, потому что привыкла. Почему-то и летом и зимой одинаково он ходит в шубе и только в очень жаркие дни не выходит, сидит дома. Обыкновенно, надевши шубу и подняв воротник, запахнувшись, он гуляет по деревне, по дороге на станцию, или сидит с утра до вечера на лавочке около церковных ворот. Сидит и не пошевельнется.
Прохожие кланяются ему, но он не отвечает, так как по-прежнему не любит мужиков. Когда его спрашивают о чем-нибудь, то он отвечает вполне разумно и вежливо, но кратко.
В тот день, когда его хоронили, учения в гимназии не было. Товарищи и ученики несли крышку и гроб, и гимназический хор всю дорогу до кладбища пел «Святый Боже». В процессии участвовали три священника, два дьякона, вся мужская гимназия и архиерейский хор в парадных кафтанах. И, глядя на торжественные похороны, встречные
прохожие крестились и
говорили...
Яков проводил его до станции молча, потом вернулся домой и запряг лошадь, чтобы везти Матвея в Лимарово. Он решил, что свезет его в Лимаровский лес и оставит там на дороге, а потом будет
говорить всем, что Матвей ушел в Веденяпино и не возвращался, и все тогда подумают, что его убили
прохожие. Он знал, что этим никого не обманешь, но двигаться, делать что-нибудь, хлопотать было не так мучительно, как сидеть и ждать. Он кликнул Дашутку и вместе с ней повез Матвея. А Аглая осталась убирать в кухне.
Прохожий. Известно. Да только не могли они меня обвинить. Прокурор на суде мне такое слово сказал: вы,
говорит, украли деньги. А я сейчас ему в ответ: крадут воры, я
говорю. А мы для партии экспроприацию совершили. Так он и не мог мне ответа дать. Туды, сюды, ничего не мог ответить. Ведите,
говорит, его в тюрьму, значит в заточение свободной жизни.
Прохожий. А так что пришли к нему, к толстопузому. Давай,
говорим, деньги. А то вот: ливольвер. Он туды, сюды. Вынул две тысячи триста рублей.
Игнат (к
прохожему). А видал ты, я чай, виды. Ох хороша на тебе бонжурка. Хформенная бонжурка, и где ты такую достал. (Показывает на его оборванную куртку.) Ты ее не оправляй, она и так хороша. В годочках она, значит, ну да что ж делать? Кабы у меня такая же была, и меня бы бабы любили. (К Марфе.) Верно
говорю?
Михайла. Вот и хорошо. А то что, обижаться. Я
говорю. Спасибо ему. Я тебя, Марфа, во как уважаю. (К
прохожему.) Ты что думаешь? (Обнимает Марфу.) Я мою старуху так уважаю, во как уважаю. Старуха моя, одно слово, первый сорт. Я ее ни на кого не променяю.
Прохожий.
Говорю, что хотите делайте. Я ничего не боюсь и могу пострадать за убеждения. Кабы вы были люди образованные, вы бы могли понимать…
Прохожий, 40 лет, вертлявый, худой,
говорит значительно. В пьяном виде особенно развязен.
— Знаю, пане! Стрельчихин лес, с Стрельчихой и
говорить буду. Ее лес, ей и отвечать стану. А ты-то что? Лакей! Фициант! Тебя не знаю. Проходи,
прохожий! Марш!
Меня совсем не видно, и редкие
прохожие, какие-нибудь крестьяне из Альбано,
говорят громко, не стесняясь.
А скажи ему то же самое
прохожая богомолка или отставной солдат, — и он с полною верою станет исполнять все ими сказанное, он не станет притворяться фаталистом и
говорить: «Бог не захочет, ничего не будет». Вот про бараки ему давно уже наговорили всевозможных ужасов идущие с Волги рабочие, — и он старательно обходит наш барак за сотню сажен.
— Беда с этими господами! —
говорил он
прохожим. — Нет уж больше моей возможности, замучился! Образованные, деликатные — поди-кась угоди!
И он стал мечтать о том, как завтра же вечером он будет стоять на углу переулка и
говорить каждому
прохожему...
— Известно, люблю! —
говорит прохожий, сипло хихикая. — Ах ты, милый мой, любезный! Чай, долго теперь будешь вспоминать странника!
— Постой, куда ты? —
говорит прохожий, хватая его за руку. — Э-э-э… ишь ты какой! На кого же ты меня покидаешь?
— Ну, теперь ступай, —
говорит прохожий, отпуская руку. — Иди и бога моли, что жив остался.
Сидеть бы ему на завалинке около села или жить у ворот монастыря, — в хибарочке «старцем»; молиться, думать,
говорить — не с «гостями», а с
прохожими, со странниками, — и самому быть странником.
Я сижу за работой, приходит тихо Илья Васильевич и, очевидно не желая отрывать меня от дела,
говорит, что давно дожидают
прохожие и женщина.
Город все время жил в страхе и трепете. Буйные толпы призванных солдат шатались по городу, грабили
прохожих и разносили казенные винные лавки. Они
говорили: «Пускай под суд отдают, — все равно помирать!» Вечером за лагерями солдаты напали на пятьдесят возвращавшихся с кирпичного завода баб и изнасиловали их. На базаре шли глухие слухи, что готовится большой бунт запасных.
Опять этот «
Прохожий». Собственно
говоря, этот драматический отрывок очарователен по замыслу, но как он надоел мне и Ольге, играющим в нем.
Первое время Егор Егорович подумал, не ошибается ли Минкина, что подозрительный
прохожий и граф — одно и то же лицо, но смена помощника управляющего, о «злоупотреблениях» которого в защиту графа
говорил неизвестному Воскресенский, подтверждала это предположение, да и костюм, описанный Настасьей Федоровной, в котором она узнала Алексея Андреевича, был именно костюмом
прохожего.
— Нуте-ка, где ваш
прохожий? Покажите мне его, я с ним
поговорю, — сказал священник.
А потом? где б ни появилась она, везде указывали бы на нее пальцами; каждый
прохожий, лохмотник, враги мои смели бы
говорить: вот бывшая жена кабинет-министра Волынского!
— Да, тот, чтоб ему пусто было, прохожий-то насказал, — старик отер глаза и начал
говорить покойнее, — ссучите,
говорит, из мертвого сала свечку да зажгите ее ночью на огороде, без этого,
говорит, струмента нельзя. А эта… Не успеет,
говорит, свечка догореть, дождь ее и зальет. Мы так и сделали.
— Поспорь, я тебе выцарапаю глаза! Сто человек мне это сказывали. Спроси любого
прохожего. Все ее хвалят, все ее любят… О! она и сызмала была такая добрая… А Волынской?.. Кабы это случилось?.. Почему ж и не так? Ведь она ему ровнюшка!.. Мариорица княжна… Милая Мариорица!.. Вася, дурачок, миленький, друг мой, что ж ты не
говоришь ничего, глухой?
— Разно
говорят, ваше превосходительство… Одни бают, что Егорка кучер в кабаке от
прохожего слышал, а другие, что странник в людскую заходил, поведал.
В голосе Ранеева слышалось какое-то ожесточение; забывшись, он
говорил громко и потрясал рукой, так что
прохожие смотрели на него как на чудака.