Неточные совпадения
Хлестаков.
Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения
со мною.
Меня, конечно, назовут странным, но уж у
меня такой характер. (Глядя в глаза ему, говорит про себя.)А попрошу-ка
я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный
со мною случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы
мне дать триста рублей взаймы?
— Вы найдете опору, ищите ее не во
мне, хотя
я прошу вас верить в мою дружбу, — сказала она
со вздохом. — Опора наша есть любовь, та любовь, которую Он завещал нам. Бремя Его легко, — сказала она с тем восторженным взглядом, который так знал Алексей Александрович. — Он поддержит вас и поможет вам.
—
Я прошу тебя,
я умоляю тебя, — вдруг совсем другим, искренним и нежным тоном сказала она, взяв его зa руку, — никогда не говори
со мной об этом!
Она
попросила Левина и Воркуева пройти в гостиную, а сама осталась поговорить о чем-то с братом. «О разводе, о Вронском, о том, что он делает в клубе, обо
мне?» думал Левин. И его так волновал вопрос о том, что она говорит
со Степаном Аркадьичем, что он почти не слушал того, что рассказывал ему Воркуев о достоинствах написанного Анной Аркадьевной романа для детей.
Я подошел к пьяному господину, взял его довольно крепко за руку и, посмотрев ему пристально в глаза,
попросил удалиться, — потому, прибавил
я, что княжна давно уж обещалась танцевать мазурку
со мною.
О,
я прошу тебя: не мучь
меня по-прежнему пустыми сомнениями и притворной холодностью:
я, может быть, скоро умру,
я чувствую, что слабею
со дня на день… и, несмотря на это,
я не могу думать о будущей жизни,
я думаю только о тебе…
Когда
я принес манишку Карлу Иванычу, она уже была не нужна ему: он надел другую и, перегнувшись перед маленьким зеркальцем, которое стояло на столе, держался обеими руками за пышный бант своего галстука и пробовал, свободно ли входит в него и обратно его гладко выбритый подбородок. Обдернув
со всех сторон наши платья и
попросив Николая сделать для него то же самое, он повел нас к бабушке.
Мне смешно вспомнить, как сильно пахло от нас троих помадой в то время, как мы стали спускаться по лестнице.
— Сделайте же одолжение, — раздражительно продолжал Раскольников, — позвольте вас
просить поскорее объясниться и сообщить
мне, почему вы удостоили
меня чести вашего посещения… и… и…
я тороплюсь,
мне некогда,
я хочу
со двора идти…
Паратов. Нет,
со мной, господа, нельзя,
я строг на этот счет. Денег у него нет, без моего разрешения давать не велено, а у
меня как
попросит, так
я ему в руки французские разговоры, на счастье нашлись у
меня; изволь прежде страницу выучить, без того не дам… Ну и учит сидит. Как старается!
Лариса. Да
я ничего и не требую от тебя,
я прошу только пожалеть
меня. Ну, хоть поплачь
со мной вместе!
— Кто
просил тебя писать на
меня доносы? разве ты приставлен ко
мне в шпионы?» — «
Я? писал на тебя доносы? — отвечал Савельич
со слезами.
Упрямец! ускакал!
Нет ну́жды,
я тебя нечаянно сыскал,
И просим-ка
со мной, сейчас, без отговорок:
У князь-Григория теперь народу тьма,
Увидишь человек нас сорок,
Фу! сколько, братец, там ума!
Всю ночь толкуют, не наскучат,
Во-первых, напоят шампанским на убой,
А во-вторых, таким вещам научат,
Каких, конечно, нам не выдумать с тобой.
— Как ты торжественно отвечаешь!
Я думала найти его здесь и предложить ему пойти гулять
со мною. Он сам
меня все
просит об этом. Тебе из города привезли ботинки, поди примерь их:
я уже вчера заметила, что твои прежние совсем износились. Вообще ты не довольно этим занимаешься, а у тебя еще такие прелестные ножки! И руки твои хороши… только велики; так надо ножками брать. Но ты у
меня не кокетка.
—
Я же
просил тебя повидаться
со мной. Сомова говорила тебе?
— Судостроитель, мокшаны строю, тихвинки и вообще всякую мелкую посуду речную. Очень
прошу прощения: жена поехала к родителям, как раз в Песочное, куда и нам завтра ехать. Она у
меня — вторая, только весной женился. С матерью поехала с моей,
со свекровью, значит. Один сын — на войну взят писарем, другой — тут помогает
мне. Зять, учитель бывший, сидел в винопольке — его тоже на войну, ну и дочь с ним, сестрой, в Кресте Красном. Закрыли винопольку. А говорят — от нее казна полтора миллиарда дохода имела?
— Если б
я знала,
я бы
попросила ее, — перебила обиженным голосом Ольга, выпуская его руку из своей. —
Я думала, что для тебя нет больше счастья, как побыть
со мной.
— К чему вы это
мне говорите?
Со мной это вовсе не у места! А
я еще
просила вас оставить разговор о любви, о страстях…
— Проворно! Значит, и вперед
прошу не жаловать! — прошептал он злобно. — Что ж это, однако: что она такое? Это даже любопытно становится. Играет, шутит
со мной?
—
Я прошу вас только, не говорите
мне об этом теперь, не тревожьте
меня — чтоб
со мной не случилось опять вчерашнего припадка!.. Вы видите,
я едва держусь на ногах… Посмотрите на
меня, возьмите мою руку…
— Окружили
меня со всех сторон; от всего приходят в восторг: от кружева, от платья, от серег; даже
просили показать ботинки… — Софья улыбнулась.
— Это голос страсти,
со всеми ее софизмами и изворотами! — сказал он, вдруг опомнившись. — Вера, ты теперь в положении иезуита. Вспомни, как ты
просила вчера, после своей молитвы, не пускать тебя!.. А если ты будешь проклинать
меня за то, что
я уступил тебе, на кого тогда падет ответственность?
«Уроки
я вам, говорит, найду непременно, потому что
я со многими здесь знаком и многих влиятельных даже лиц
просить могу, так что если даже пожелаете постоянного места, то и то можно иметь в виду… а покамест простите, говорит,
меня за один прямой к вам вопрос: не могу ли
я сейчас быть вам чем полезным?
На мой настойчивый вопрос он сознался, что у него есть и теперь занятие — счеты, и
я с жаром
попросил его
со мной не церемониться.
Я простился
со всеми: кто хочет проводить
меня пирогом, кто прислал рыбу на дорогу, и все
просят непременно выкушать наливочки, холодненького… Беда с непривычки! Добрые приятели провожают с открытой головой на крыльцо и ждут, пока сядешь в сани, съедешь
со двора, — им это ничего. Пора, однако, шибко пора!
Он
просил меня купить этой кожи себе и товарищам по поручению и сам отправился
со мной.
— «О, лжешь, — думал
я, — хвастаешь, а еще полудикий сын природы!»
Я сейчас же вспомнил его: он там ездил с маленькой каретой по городу и однажды целую улицу прошел рядом
со мною,
прося запомнить нумер его кареты и не брать другой.
Это костромское простодушие так нравилось
мне, что
я Христом Богом
просил других не учить Фаддеева, как обращаться
со мною.
—
Я говорю:
я и не
прошу тебя
со мной разговаривать.
«Узнав, что вы посещаете острог, интересуясь одной уголовной личностью,
мне захотелось повидаться с вами.
Просите свидания
со мной. Вам дадут, а
я передам вам много важного и для вашей протеже и для нашей группы. Благодарная вам Вера Богодуховская».
— Вы, вероятно, испугались перспективы провести
со мной скучных полчаса? Теперь вы искупите свою вину и неделикатность тем, что проскучаете
со мной целый час… Да, да, Александр
просил сейчас же известить его, как вы приедете, — он теперь в своем банке, — а
я нарочно пошлю за ним через час. Что, испугались?
И насчет брата Дмитрия тоже, особенно
прошу тебя, даже и не заговаривай
со мной никогда больше, — прибавил он вдруг раздражительно, — все исчерпано, все переговорено, так ли?
— Страшный стих, — говорит, — нечего сказать, подобрали. — Встал
со стула. — Ну, — говорит, — прощайте, может, больше и не приду… в раю увидимся. Значит, четырнадцать лет, как уже «впал
я в руки Бога живаго», — вот как эти четырнадцать лет, стало быть, называются. Завтра
попрошу эти руки, чтобы
меня отпустили…
— Ах, как это жаль, — воскликнул с волнением Алеша, — что
я не знал ваших этих с ним отношений раньше, а то бы
я сам давно уже пришел к вам вас
просить пойти к нему
со мной вместе.
Затем, представив свои соображения, которые
я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается, главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь, в сию даже минуту, и когда его
попросили объяснить, в чем же усматривается теперь, в сию-то минуту, то старик доктор
со всею прямотой своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного пола и должен был очень много думать о том, что теперь о нем скажут дамы», — заключил старичок своим своеобразным языком.
Китайцы зарезали свинью и убедительно
просили меня провести у них завтрашний день. Наши продовольственные запасы истощились совсем, а перспектива встретить Новый год в более культурной обстановке, чем обыкновенный бивак, улыбалась моим стрелкам.
Я согласился принять приглашение китайцев, но взял
со своих спутников обещание, что пить много вина они не будут. Мои спутники сдержали данное слово, и
я ни одного из них не видел в нетрезвом состоянии.
— Не стану
я вас, однако, долее томить, да и
мне самому, признаться, тяжело все это припоминать. Моя больная на другой же день скончалась. Царство ей небесное (прибавил лекарь скороговоркой и
со вздохом)! Перед смертью
попросила она своих выйти и
меня наедине с ней оставить. «Простите
меня, говорит,
я, может быть, виновата перед вами… болезнь… но, поверьте,
я никого не любила более вас… не забывайте же
меня… берегите мое кольцо…»
Я втайне лелеял мысль, что на этот раз Дерсу поедет
со мной в Хабаровск.
Мне очень жаль было с ним расставаться.
Я заметил, что последние дни он был ко
мне как-то особенно внимателен, что-то хотел сказать, о чем-то спросить и, видимо, не решался. Наконец, преодолев свое смущение, он
попросил патронов. Из этого
я понял, что он решил уйти.
— Садись ко
мне на колени, моя милая Жюли. — Он стал ласкать ее, она успокоилась. — Как
я люблю тебя в такие минуты! Ты славная женщина. Ну, что ты не соглашаешься повенчаться
со мною? сколько раз
я просил тебя об этом! Согласись.
Знаешь, мой милый, об чем бы
я тебя
просила: обращайся
со мною всегда так, как обращался до сих пор; ведь это не мешало же тебе любить
меня, ведь все-таки мы с тобою были друг другу ближе всех.
— Пойдемте. Делайте потом
со мною, что хотите, а
я не останусь.
Я вам скажу после, почему. — Маменька, — это уж было сказано вслух: — у
меня очень разболелась голова:
Я не могу сидеть здесь.
Прошу вас!
—
Я ходила по Невскому, Вера Павловна; только еще вышла, было еще рано; идет студент,
я привязалась к нему. Он ничего не сказал а перешел на другую сторону улицы. Смотрит,
я опять подбегаю к нему, схватила его за руку. «Нет,
я говорю, не отстану от вас, вы такой хорошенький». «А
я вас
прошу об этом, оставьте
меня», он говорит. «Нет, пойдемте
со мной». «Незачем». «Ну, так
я с вами пойду. Вы куда идете?
Я уж от вас ни за что не отстану». — Ведь
я была такая бесстыдная, хуже других.
Нет, вперед лучше буду
просить «миленького» брать билеты и в оперу ездить буду с миленьким: миленький никогда этого не сделает, чтоб
я осталась без билета, а ездить
со мною он всегда будет рад, ведь он у
меня такой милый, мой миленький.
Что за детская выходка?» Словно угадавши мои мысли, она вдруг бросила на
меня быстрый и пронзительный взгляд, засмеялась опять, в два прыжка соскочила
со стены и, подойдя к старушке,
попросила у ней стакан воды.
Со мной были две красненькие ассигнации,
я отдал одну ему; он тут же послал поручика за книгами и отдал ему мое письмо к обер-полицмейстеру, в котором
я, основываясь на вычитанной
мною статье,
просил объявить
мне причину ареста или выпустить
меня.
— Кто? Человек ваш пьян, отпустите его спать, а ваша Дарья… верно, любит вас больше, чем вашего мужа — да она и
со мной приятельница. Да и что же за беда? Помилуйте, ведь теперь десятый час, — вы хотели
мне что-нибудь поручить,
просили подождать…
Я спросил бумаги и написал письмо к Гверцони, написал
я его
со всей свежестью досады и
просил его прочесть «Теймс» Гарибальди;
я ему писал о безобразии этой апотеозы Гарибальди рядом с оскорблениями Маццини.
—
Я вас
попрошу покамест одеться: вы поедете
со мной.
Стансфильд назвал
меня. Она тотчас обратилась с речью ко
мне и
просила остаться, но
я предпочел ее оставить в tete a tete
со Стансфильдом и опять ушел наверх. Через минуту пришел Стансфильд с каким-то крюком или рванью. Муж француженки изобрел его, и она хотела одобрения Гарибальди.
…Пора было ехать. Гарибальди встал, крепко обнял
меня, дружески простился
со всеми — снова крики, снова ура, снова два толстых полицейских, и мы, улыбаясь и
прося, шли на брешу; снова «God bless you, Garibaldi, for ever», [Бог да благословит вас, Гарибальди, навсегда (англ.).] и карета умчалась.
Вася Васильев принес как-то только что полученный № 6 «Народной воли», и поздно ночью его читали вслух, не стесняясь Василия Яковлевича. Когда Мишла прочел напечатанное в этом номере стихотворение П.
Я. (Якубовича) «Матери», Василий Яковлевич
со слезами на глазах
просил его списать, но Вася Васильев отдал ему весь номер.