Неточные совпадения
Серые глава адвоката старались не смеяться, но они
прыгали от неудержимой радости, и Алексей Александрович видел, что тут была не одна радость
человека, получающего выгодный заказ, — тут было торжество и восторг, был блеск, похожий
на тот зловещий блеск, который он видал в глазах жены.
Там слышен был железный шум пролетки; высунулась из-за угла, мотаясь, голова лошади, танцевали ее передние ноги; каркающий крик повторился еще два раза, выбежал
человек в сером пальто, в фуражке, нахлобученной
на бородатое лицо, — в одной его руке блестело что-то металлическое, в другой болтался небольшой ковровый саквояж;
человек этот невероятно быстро очутился около Самгина, толкнул его и
прыгнул с панели в дверь полуподвального помещения с новенькой вывеской над нею...
А сзади солдат,
на краю крыши одного из домов,
прыгали, размахивая руками, точно обжигаемые огнем еще невидимого пожара, маленькие фигурки
людей,
прыгали, бросая вниз,
на головы полиции и казаков, доски, кирпичи, какие-то дымившие пылью вещи. Был слышен радостный крик...
Он отбрасывал их от себя, мял, разрывал руками,
люди лопались в его руках, как мыльные пузыри;
на секунду Самгин видел себя победителем, а в следующую — двойники его бесчисленно увеличивались, снова окружали его и гнали по пространству, лишенному теней, к дымчатому небу; оно опиралось
на землю плотной, темно-синей массой облаков, а в центре их пылало другое солнце, без лучей, огромное, неправильной, сплющенной формы, похожее
на жерло печи, —
на этом солнце
прыгали черненькие шарики.
Он не заметил, откуда выскочила и, с разгона, остановилась
на углу черная, тонконогая лошадь, — остановил ее Судаков, запрокинувшись с козел назад, туго вытянув руки; из-за угла выскочил
человек в сером пальто,
прыгнул в сани, — лошадь помчалась мимо Самгина, и он видел, как серый
человек накинул
на плечи шубу, надел мохнатую шапку.
Ночь была прозрачно светлая, — очень высоко, почти в зените бедного звездами неба, холодно и ярко блестела необыкновенно маленькая луна, и все вокруг было невиданно: плотная стена деревьев, вылепленных из снега, толпа мелких, черных
людей у паровоза,
люди покрупнее тяжело
прыгали из вагона в снег, а вдали — мохнатые огоньки станции, похожие
на золотых пауков.
После первого акта публика устроила Алине овацию, Варвара тоже неистово аплодировала, улыбаясь хмельными глазами; она стояла в такой позе, как будто ей хотелось
прыгнуть на сцену, где Алина, весело показывая зубы, усмехалась так, как будто все
люди в театре были ребятишками, которых она забавляла.
Несколько
человек, должно быть — молодых, судя по легкости их прыжков, запутались среди лошадей, бросаясь от одной к другой, а лошади подскакивали к ним боком, и солдаты, наклоняясь, смахивали
людей с ног
на землю, точно для того чтоб лошади
прыгали через них.
Дальше пол был, видимо, приподнят, и за двумя столами, составленными вместе, сидели лицом к Самгину
люди солидные, прилично одетые, а пред столами бегал небольшой попик, черноволосый, с черненьким лицом, бегал, размахивая, по очереди, то правой, то левой рукой, теребя ворот коричневой рясы, откидывая волосы ладонями, наклоняясь к
людям, точно желая
прыгнуть на них; они кричали ему...
На улице Самгин почувствовал себя пьяным. Дома
прыгали, точно клавиши рояля; огни, сверкая слишком остро, как будто бежали друг за другом или пытались обогнать черненькие фигурки
людей, шагавших во все стороны. В санях, рядом с ним, сидела Алина, теплая, точно кошка. Лютов куда-то исчез. Алина молчала, закрыв лицо муфтой.
Самгин еще в начале речи Грейман встал и отошел к двери в гостиную, откуда удобно было наблюдать за Таисьей и Шемякиным, — красавец, пошевеливая усами, был похож
на кота, готового
прыгнуть. Таисья стояла боком к нему, слушая, что говорит ей Дронов. Увидав по лицам
людей, что готовится взрыв нового спора, он решил, что
на этот раз с него достаточно, незаметно вышел в прихожую, оделся, пошел домой.
Все молчали, глядя
на реку: по черной дороге бесшумно двигалась лодка,
на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный
человек осторожно шевелил веслами, а другой, с длинным шестом в руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом в отражение огня
на воде; отражение чудесно меняло формы, становясь похожим то
на золотую рыбу с множеством плавников, то
на глубокую, до дна реки, красную яму, куда
человек с шестом хочет
прыгнуть, но не решается.
— Не надо, не надо стрелять, — остановил его Дерсу. — Его мешай нету. Ворона тоже хочу кушай. Его пришел посмотреть,
люди есть или нет. Нельзя — его улетит. Наша ходи, его тогда
на землю
прыгай, чего-чего остался — кушай.
Все время мы шли левым берегом по зверовой тропе. Таких троп здесь довольно много. Они слабо протоптаны и часто теряются в кустах. Четвероногие по ним идут свободно, но для
человека движение затруднительно. Надо иметь большую сноровку, чтобы с ношей за плечами
прыгать с камня
на камень и карабкаться по уклону более чем в 40 градусов.
Время от времени я выглядывал в дверь и видел старика, сидевшего
на том же месте, в одной и той же позе. Пламя костра освещало его старческое лицо. По нему
прыгали красные и черные тени. При этом освещении он казался выходцем с того света, железным
человеком, раскаленным докрасна. Китаец так ушел в свои мысли, что, казалось, совершенно забыл о нашем присутствии.
Они
прыгали по тропе и близко допускали к себе
человека, но, когда подбегали к ним собаки, с шумом поднимались с земли и садились
на ближайшие кусты и деревья.
А когда мужчины вздумали бегать взапуски,
прыгать через канаву, то три мыслителя отличились самыми усердными состязателями мужественных упражнений: офицер получил первенство в прыганье через канаву, Дмитрий Сергеич,
человек очень сильный, вошел в большой азарт, когда офицер поборол его: он надеялся быть первым
на этом поприще после ригориста, который очень удобно поднимал
на воздухе и клал
на землю офицера и Дмитрия Сергеича вместе, это не вводило в амбицию ни Дмитрия Сергеича, ни офицера: ригорист был признанный атлет, но Дмитрию Сергеичу никак не хотелось оставить
на себе того афронта, что не может побороть офицера; пять раз он схватывался с ним, и все пять раз офицер низлагал его, хотя не без труда.
То вдруг он
прыгал на одной ноге, а тетушка, глядя
на него, говорила с важным видом: «Да, ты должен
прыгать, потому что ты теперь уже женатый
человек».
Чуть показывался с Тверской, или из Столешникова переулка, или от гостиницы «Дрезден», или из подъезда генерал-губернаторского дома генерал, часовой два раза ударял в колокол, и весь караул — двадцать
человек с офицером и барабанщиком во главе — стремглав,
прыгая со ступенек, выстраивался фронтом рядом с будкой и делал ружьями «
на караул» под барабанный бой…
Слышен собачий визг. Очумелов глядит в сторону и видит: из дровяного склада купца Пичугина,
прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака. За ней гонится
человек в ситцевой крахмальной рубахе и расстегнутой жилетке. Он бежит за ней и, подавшись туловищем вперед, падает
на землю и хватает собаку за задние лапы. Слышен вторично собачий визг и крик: «Не пущай!» Из лавок высовываются сонные физиономии, и скоро около дровяного склада, словно из земли выросши, собирается толпа.
Он был добрый
человек. Я купил ведро водки, и когда Soldat были пьяны, я надел сапоги, старый шинель и потихоньку вышел за дверь. Я пошел
на вал и хотел
прыгнуть, но там была вода, и я не хотел спортить последнее платье: я пошел в ворота.
Мы проехали по всем бульварам, побывали
на Девичьем поле, перепрыгнули чрез несколько заборов (сперва я боялся
прыгать, но отец презирал робких
людей, — и я перестал бояться), переехали дважды чрез Москву-реку — и я уже думал, что мы возвращаемся домой, тем более что сам отец заметил, что лошадь моя устала, как вдруг он повернул от меня в сторону от Крымского броду и поскакал вдоль берега.
Дельцы окинули друг друга с ног до головы проницательными взглядами, как
люди, которые видятся в первый раз и немного не доверяют друг другу. Нина Леонтьевна держала в руках серебряную цепочку,
на которой
прыгала обезьяна Коко — ее любимец.
— Так! — продолжал Рыбин сурово и важно. — Я тоже думаю, что знал. Не смерив — он не
прыгает,
человек серьезный. Вот, ребята, видали? Знал
человек, что и штыком его ударить могут, и каторгой попотчуют, а — пошел. Мать
на дороге ему ляг — перешагнул бы. Пошел бы, Ниловна, через тебя?
Однажды в детстве, помню, нас повели
на аккумуляторную башню.
На самом верхнем пролете я перегнулся через стеклянный парапет, внизу — точки-люди, и сладко тикнуло сердце: «А что, если?» Тогда я только еще крепче ухватился за поручни; теперь — я
прыгнул вниз.
— Конечно, летаю, — ответил он. — Но только с каждым годом все ниже и ниже. Прежде, в детстве, я летал под потолком. Ужасно смешно было глядеть
на людей сверху: как будто они ходят вверх ногами. Они меня старались достать половой щеткой, но не могли. А я все летаю и все смеюсь. Теперь уже этого нет, теперь я только
прыгаю, — сказал Ромашов со вздохом. — Оттолкнусь ногами и лечу над землей. Так, шагов двадцать — и низко, не выше аршина.
Зашли в лес — и долго там проплутали; потом очень плотно позавтракали в деревенском трактире; потом лазали
на горы, любовались видами, пускали сверху камни и хлопали в ладоши, глядя, как эти камни забавно и странно сигают, наподобие кроликов, пока проходивший внизу, невидимый для них,
человек не выбранил их звонким и сильным голосом; потом лежали, раскинувшись,
на коротком сухом мохе желто-фиолетового цвета; потом пили пиво в другом трактире, потом бегали взапуски,
прыгали на пари: кто дальше?
Но он лучше многих
прыгает через деревянную кобылу и вертится
на турнике, он отличный строевик, в танцах у него ритм и послушность всех мускулов, а лучше его фехтуют
на рапирах только два
человека во всем училище: юнкер роты его величества Чхеидзе и курсовой офицер третьей роты поручик Темирязев…
Подойдя к окну своей спальни, он тихо отпирал его и одним прыжком
прыгал в спальню, где, раздевшись и улегшись, засыпал крепчайшим сном часов до десяти, не внушая никакого подозрения Миропе Дмитриевне, так как она знала, что Аггей Никитич всегда любил спать долго по утрам, и вообще Миропа Дмитриевна последнее время весьма мало думала о своем супруге, ибо ее занимала собственная довольно серьезная мысль: видя, как Рамзаев —
человек не особенно практический и расчетливый — богател с каждым днем, Миропа Дмитриевна вздумала попросить его с принятием, конечно, залогов от нее взять ее в долю, когда он
на следующий год будет брать новый откуп; но Рамзаев наотрез отказал ей в том, говоря, что откупное дело рискованное и что он никогда не позволит себе вовлекать в него своих добрых знакомых.
А
люди носились по палубе всё быстрее, выскочили классные пассажиры, кто-то
прыгнул за борт, за ним — другой, и еще; двое мужиков и монах отбивали поленьями скамью, привинченную к палубе; с кормы бросили в воду большую клетку с курами; среди палубы, около лестницы
на капитанский мостик, стоял
на коленях мужик и, кланяясь бежавшим мимо него, выл волком...
Прыгая через грязь, спешно бежали в разные стороны мужчины и женщины, полы чуек [Чуйка — долгий, суконный кафтан халатного покроя, армяк или шуба без висячего ворота, с халатным, косым воротником, иногда с чёрными снурами и кистями — Ред.] и юбки развевались, как паруса, и
люди напоминали опрокинутые ветром лодки
на сердитых волнах озера.
Дни два ему нездоровилось,
на третий казалось лучше; едва переставляя ноги, он отправился в учебную залу; там он упал в обморок, его перенесли домой, пустили ему кровь, он пришел в себя, был в полной памяти, простился с детьми, которые молча стояли, испуганные и растерянные, около его кровати, звал их гулять и
прыгать на его могилу, потом спросил портрет Вольдемара, долго с любовью смотрел
на него и сказал племяннику: «Какой бы
человек мог из него выйти… да, видно, старик дядя лучше знал…
Пыльные, потные
люди, весело и шумно перекликаясь, бегут обедать, многие спешат
на берег и, быстро сбросив серые одежды,
прыгают в море, — смуглые тела, падая в воду, тотчас становятся до смешного маленькими, точно темные крупинки пыли в большой чаше вина.
Стоит Нунча
на солнце, зажигая веселые мысли и желание нравиться ей, — пред красивой женщиной стыдно быть незаметным
человеком и всегда хочется
прыгнуть выше самого себя. Много доброго сделано было Нунчей, много сил разбудила она и влила в жизнь. Хорошее всегда зажигает желание лучшего.
Со всех сторон к яслям наклоняются седые обнаженные головы, суровые лица, всюду блестят ласковые глаза. Вспыхнули бенгальские огни, всё темное исчезло с площади — как будто неожиданно наступил рассвет. Дети поют, кричат, смеются,
на лицах взрослых — милые улыбки, можно думать, что они тоже хотели бы
прыгать и шуметь, но — боятся потерять в глазах детей свое значение
людей серьезных.
Всё вокруг Ильи — дома, мостовая, небо — вздрагивало,
прыгало, лезло
на него чёрной, тяжёлой массой. Он рвался вперёд и не чувствовал усталости, окрылённый стремлением не видеть Петруху. Что-то серое, ровное выросло пред ним из тьмы и повеяло
на него отчаянием. Он вспомнил, что эта улица почти под прямым углом повёртывает направо,
на главную улицу города… Там
люди, там схватят…
Люди в безумии страха метались по плоту; он колебался под их ногами и от этого плыл быстрее. Было слышно, как вода плещет
на него и хлюпает под ним. Крики рвали воздух,
люди прыгали, взмахивали руками, и лишь стройная фигура Саши неподвижно и безмолвно стояла
на краю плота.
Вот, извиваясь ужом, то
прыгая на плечи, то проскальзывая между ног
людей, работает всем своим сухим, но гибким и жилистым телом крестный…
Петля разрывалась там и тут, её снова связывали и всё крепче, более узко, стягивали; огонь свирепо метался,
прыгал, его тело пухло, надувалось, извиваясь, как змея, желая оторвать от земли пойманную
людьми голову, и, обессилев, устало и угрюмо падало
на соседние овины, ползало по огородам, таяло, изорванное и слабое.
— Ну, какое сравнение разговаривать, например, с ними, или с простодушным Ильею Макаровичем? — спрашивала Дора. — Это —
человек, он живет, сочувствует, любит, страдает, одним словом, несет жизнь; а те, точно кукушки, по чужим гнездам
прыгают; точно ученые скворцы сверкочат: «Дай скворушке кашки!» И еще этакие-то кукушки хотят, чтобы все их слушали. Нечего сказать, хорошо бы стало
на свете! Вышло бы, что ни одной твари
на земле нет глупее, как
люди.
— И у нас тоже не лучше, брат! Что делать, приходится терпеть… Ух какой злой ветер бывает!.. Тут, брат, не заснешь… Я все
на одной ножке
прыгаю, чтобы согреться. А
люди смотрят и говорят: «Посмотрите, какой веселенький воробушек!» Ах, только бы дождаться тепла… Да ты уж опять, брат, спишь?
— Мать… мать… мать… — перекатывалось по рядам. Папиросы пачками
прыгали в освещенном ночном воздухе, и белые зубы скалились
на ошалевших
людей с коней. По рядам разливалось глухое и щиплющее сердце пение...
— Что Ганувер? — спросил,
прыгая на мол, Дюрок у
человека, нас встретившего. — Вы нас узнали? Надеюсь. Идемте, Эстамп. Иди с нами и ты, Санди, ничего не случится с твоим суденышком. Возьми деньги, а вы, Том, проводите молодого
человека обогреться и устройте его всесторонне, затем вам предстоит путешествие. — И он объяснил, куда отвести судно. — Пока прощай, Санди! Вы готовы, Эстамп? Ну, тронемся и дай бог, чтобы все было благополучно.
Сменялась и эта картина, и шевелилось передо мною какое-то огромное, ослизшее, холодное чудовище, с мириадами газовых глаз
на черном шевелящемся теле, по которому ползли, скакали,
прыгали и спотыкались куда-то вечно спешащие
люди; слышались сиплые речи, детские голоса, распевающие под звуки разбитых шарманок, и темный угол моей комнаты, в окне которой слабо мерцал едва достигавший до нее свет уличного фонаря.
Как пробужденная от сна, вскочила Ольга, не веруя глазам своим; с минуту пристально вглядывалась в лицо седого ловчего и наконец воскликнула с внезапным восторгом: «так он меня не забыл? так он меня любит? любит! он хочет бежать со мною, далеко, далеко…» — и она
прыгала и едва не целовала шершавые руки охотника, — и смеялась и плакала… «нет, — продолжала она, немного успокоившись, — нет! бог не потерпит, чтоб
люди нас разлучили, нет, он мой, мой
на земле и в могиле, везде мой, я купила его слезами кровавыми, мольбами, тоскою, — он создан для меня, — нет, он не мог забыть свои клятвы, свои ласки…»
По двору скакал Тихон
на большом чёрном коне, не в силах справиться с ним; конь не шёл в ворота,
прыгал, кружился, вскидывая злую морду, разгоняя
людей, — его, должно быть, пугал пожар, ослепительно зажжённый в небе солнцем; вот он, наконец, выскочил, поскакал, но перед красной массой котла шарахнулся в сторону, сбросив Тихона, и возвратился во двор, храпя, взмахивая хвостом.
Положение его в это мгновение походило
на положение
человека, стоящего над страшной стремниной, когда земля под ним обрывается, уж покачнулась, уж двинулась, в последний раз колышется, падает, увлекает его в бездну, а между тем у несчастного нет ни силы, ни твердости духа отскочить назад, отвесть свои глаза от зияющей пропасти; бездна тянет его, и он
прыгает, наконец, в нее сам, сам ускоряя минуту своей же погибели.
Он был похож
на человека, который после длительной и тяжкой болезни только что встал
на ноги, или похож был
на узника, вчера выпущенного из тюрьмы, — все в жизни было для него ново, приятно, все возбуждало в нем шумное веселье — он
прыгал по земле, как ракета-шутиха.
Под Казанью села
на камень, проломив днище, большая баржа с персидским товаром; артель грузчиков взяла меня перегружать баржу. Был сентябрь, дул верховый ветер, по серой реке сердито
прыгали волны, ветер, бешено срывая их гребни, кропил реку холодным дождем. Артель,
человек полсотни, угрюмо расположилась
на палубе пустой баржи, кутаясь рогожами и брезентом; баржу тащил маленький буксирный пароход, задыхаясь, выбрасывая в дождь красные снопы искр.
У меня ноги тряслись и потемнело в глазах. Сквозь красноватый туман я видел свирепые рожи, волосатые дыры ртов
на них и едва сдерживал злое желание бить этих
людей. А они орали
прыгая вокруг нас.