Неточные совпадения
И, накинув на голову тот самый зеленый драдедамовый платок, о котором упоминал в своем рассказе покойный Мармеладов, Катерина Ивановна протеснилась сквозь беспорядочную и
пьяную толпу жильцов, все еще толпившихся в комнате, и с воплем и со
слезами выбежала на улицу — с неопределенною целью где-то сейчас, немедленно и во что бы то ни стало найти справедливость.
— Очень глупо, а — понятно! Митрофанов
пьяный — плачет, я — пою, — оправдывался он, крепко и стыдливо закрыв глаза, чтоб удержать
слезы. Не открывая глаз, он пощупал спинку стула и осторожно, стараясь не шуметь, сел. Теперь ему не хотелось, чтоб вышла Варвара, он даже боялся этого, потому что
слезы все-таки текли из-под ресниц. И, торопливо стирая их платком, Клим Самгин подумал...
«Идиоты!» — думал Клим. Ему вспоминались безмолвные
слезы бабушки пред развалинами ее дома, вспоминались уличные сцены, драки мастеровых, буйства
пьяных мужиков у дверей базарных трактиров на городской площади против гимназии и снова
слезы бабушки, сердито-насмешливые словечки Варавки о народе,
пьяном, хитром и ленивом. Казалось даже, что после истории с Маргаритой все люди стали хуже: и богомольный, благообразный старик дворник Степан, и молчаливая, толстая Феня, неутомимо пожиравшая все сладкое.
— Интересуюсь понять намеренность студентов, которые убивают верных слуг царя, единственного защитника народа, — говорил он пискливым, вздрагивающим голосом и жалобно, хотя, видимо, желал говорить гневно. Он мял в руках туго накрахмаленный колпак, издавна
пьяные глаза его плавали в желтых
слезах, точно ягоды крыжовника в патоке.
Я было вышел; на той стороне тротуара раздался сиплый,
пьяный рев ругавшегося прохожего; я постоял, поглядел и тихо вернулся, тихо прошел наверх, тихо разделся, сложил узелок и лег ничком, без
слез и без мыслей, и вот с этой-то самой минуты я и стал мыслить, Андрей Петрович!
— Как будто вы не знаете, — сказал Шубинский, начинавший бледнеть от злобы, — что ваша вина вдесятеро больше тех, которые были на празднике. Вот, — он указал пальцем на одного из прощенных, — вот он под
пьяную руку спел мерзость, да после на коленках со
слезами просил прощения. Ну, вы еще от всякого раскаяния далеки.
Затем происходила умопомрачительная сцена прощания,
слезы, скандалы. Уже многие из арестантов успели подвыпить, то и дело буйство,
пьяные драки… Наконец конвою удается угомонить партию, выстроить ее и двинуть по Владимирке в дальний путь.
Полуянов в какой-нибудь месяц страшно изменился, начиная с того, что уже по необходимости не мог ничего пить. С лица спал
пьяный опух, и он казался старше на целых десять лет. Но всего удивительнее было его душевное настроение, складывавшееся из двух неравных частей: с одной стороны — какое-то детское отчаяние, сопровождавшееся
слезами, а с другой — моменты сумасшедшей ярости.
Осторожно вынув раму, дед понес ее вон, бабушка распахнула окно — в саду кричал скворец, чирикали воробьи;
пьяный запах оттаявшей земли налился в комнату, синеватые изразцы печи сконфуженно побелели, смотреть на них стало холодно. Я
слез на пол с постели.
Подходя к почтовому двору, нашел я еще собрание поселян, окружающих человека в разодранном сюртуке, несколько, казалося,
пьяного, кривляющегося на предстоящих, которые, глядя на него, хохотали до
слез.
— Помнишь место-то?.. — тихо проговорила баушка Лукерья, кивая головой в сторону черневшей «
пьяной конторы». — Много тут наших варнацких
слез пролито…
Вечером в волости все трое сидели обнявшись и горланили песни.
Пьяный Палач плакал
слезами умиления.
Через полчаса она вернулась: Терешка спал в машинной мертвецки
пьяный, и Лукерья, заливаясь
слезами, от души желала, чтобы завтра исправник хорошенько отодрал его. Старая Ганна слушала сноху и качала головой. Закричавший в задней избе ребенок заставил Лукерью уйти, наконец, к себе.
Тогда запирались наглухо двери и окна дома, и двое суток кряду шла кошмарная, скучная, дикая, с выкриками и
слезами, с надругательством над женским телом, русская оргия, устраивались райские ночи, во время которых уродливо кривлялись под музыку нагишом
пьяные, кривоногие, волосатые, брюхатые мужчины и женщины с дряблыми, желтыми, обвисшими, жидкими телами, пили и жрали, как свиньи, в кроватях и на полу, среди душной, проспиртованной атмосферы, загаженной человеческим дыханием и испарениями нечистой кожи.
— Первая из них, — начал он всхлипывающим голосом и утирая кулаком будто бы
слезы, — посвящена памяти моего благодетеля Ивана Алексеевича Мохова; вот нарисована его могила, а рядом с ней и могила madame Пиколовой. Петька Пиколов, супруг ее (он теперь, каналья, без просыпу день и ночь пьет), стоит над этими могилами
пьяный, плачет и говорит к могиле жены: «Ты для меня трудилась на поле чести!..» — «А ты, — к могиле Ивана Алексеевича, — на поле труда и пота!»
По праздникам молодежь являлась домой поздно ночью в разорванной одежде, в грязи и пыли, с разбитыми лицами, злорадно хвастаясь нанесенными товарищам ударами, или оскорбленная, в гневе или
слезах обиды,
пьяная и жалкая, несчастная и противная.
У многих из них появились
слезы на глазах, но поспешивший в коридор смотритель, в отставном военном вицмундире и с сильно
пьяной рожей, велел, во-первых, арестантам разойтись по своим местам, а потом, войдя в нумер к Лябьеву, объявил последнему, что петь в тюрьме не дозволяется.
Сидит в углу толсторожая торговка Лысуха, баба отбойная, бесстыдно гулящая; спрятала голову в жирные плечи и плачет, тихонько моет
слезами свои наглые глаза. Недалеко от нее навалился на стол мрачный октавист Митропольский, волосатый детина, похожий на дьякона-расстригу, с огромными глазами на
пьяном лице; смотрит в рюмку водки перед собою, берет ее, подносит ко рту и снова ставит на стол, осторожно и бесшумно, — не может почему-то выпить.
Любка
пьяными руками пыталась поднять его с пола,
слёзы её капали на шею и затылок ему, и он слышал завывающий голос...
И вдруг восторг его гас, как гаснет свеча от сильного порыва ветра.
Пьяное лицо вздрагивало, глаза, краснея, наливались
слезами, и губы растягивались в пугливую улыбку.
Во всём человек особенный, кузнец и
пьяный был не страшен, он просто снимал с головы шапку, ходил по улице, размахивая ею, высоким заунывным голосом пел песни, улыбался, качал головой, а
слёзы текли из его глаз обильнее, чем у трезвого.
Мы втроем ужинали. Доктор и Мария Викторовна пили красное вино, шампанское и кофе с коньяком; они чокались и пили за дружбу, за ум, за прогресс, за свободу, и не
пьянели, а только раскраснелись и часто хохотали без причины, до
слез. Чтобы не показаться скучным, и я тоже пил красное вино.
И сознавал себя благодетелем, о чем,
пьяный, заявлял со
слезами.
Отцы стравливали детей, как бойцовых петухов; полупьяные, они стояли плечо в плечо друг с другом, один — огромный, неуклюжий, точно куль овса, из его красных, узеньких щелей под бровями обильно текли
слёзы пьяного восторга; другой весь подобрался, точно готовясь прыгнуть, шевелил длинными руками, поглаживая бёдра свои, глаза его почти безумны. Пётр, видя, что борода отца шевелится на скулах, соображает...
— Крику — не верь,
слезам — не верь. — Она, пошатываясь, вылезла из комнаты, оставив за собою
пьяный запах, а Петром овладел припадок гнева, — сорвав с ног сапоги, он метнул их под кровать, быстро разделся и прыгнул в постель, как на коня, сцепив зубы, боясь заплакать от какой-то большой обиды, душившей его.
Друг человеческий был пастырем и водителем компании кутивших промышленников, и всюду, куда бы он ни являлся со своим
пьяным стадом, грохотала музыка, звучали песни, то — заунывные, до
слёз надрывавшие душу, то — удалые, с бешеной пляской; от музыки оставались в памяти слуха только глухо бухающие удары в большой барабан и тонкий свист какой-то отчаянной дудочки.
Через несколько дней я принес рано утром булки знакомому доценту, холостяку, пьянице, и еще раз увидал Клопского. Он, должно быть, не спал ночь, лицо у него было бурое, глаза красны и опухли, — мне показалось, что он пьян. Толстенький доцент,
пьяный до
слез, сидел, в нижнем белье и с гитарой в руках, на полу среди хаоса сдвинутой мебели, пивных бутылок, сброшенной верхней одежды, — сидел, раскачиваясь, и рычал...
В самой отдаленной и даже темной комнате, предназначенной собственно для хранения гардероба старухи, Юлия со
слезами рассказала хозяйке все свое горькое житье-бытье с супругом, который, по ее словам, был ни более ни менее, как
пьяный разбойник, который, конечно, на днях убьет ее, и что она, только не желая огорчить папеньку, скрывала все это от него и от всех; но что теперь уже более не в состоянии, — и готова бежать хоть на край света и даже ехать к папеньке, но только не знает, как это сделать, потому что у ней нет ни копейки денег: мерзавец-муж обобрал у ней все ее состояние и промотал, и теперь у ней только брильянтовые серьги, фермуар и брошки, которые готова она кому-нибудь заложить, чтоб только уехать к отцу.
— Чтоб возблагодарить-с, за гостеприимство возблагодарить! Слишком понимаю-с! Алексей Иванович, дорогой, совершенный, — ухватил он его вдруг за руку обеими своими руками и с
пьяным чувством, чуть не со
слезами, как бы испрашивая прощения, выкрикивал: — Алексей Иванович, не кричите, не кричите! Умри я, провались я сейчас
пьяный в Неву — что ж из того-с, при настоящем значении дел-с? А к господину Погорельцеву и всегда поспеем-с…
— Как она меня!.. — с изумлением продолжал он через несколько секунд, оставаясь в старой позе, на ларе, на коленях и упираясь руками в пологий подоконник. — В полицию попала…
пьяная… с каким-то чертом. Скоро как порешила! — Он глубоко вздохнул,
слез с ларя, сел на мешок, обнял голову руками, покачался и спросил меня вполголоса...
Пел Коновалов баритоном, на высоких нотах переходившим в фальцет, как у всех певцов-мастеровых. Подперев щеку рукой, он с чувством выводил заунывные рулады, и лицо его было бледно от волнения, глаза полузакрыты, горло выгнуто вперед. На него смотрели восемь
пьяных, бессмысленных и красных физиономий, и только порой были слышны бормотанье и икота. Голос Коновалова вибрировал, плакал и стонал, — было до
слез жалко видеть этого славного парня поющим свою грустную песню.
Из-под ресниц его выступили
пьяные маленькие
слезы и тотчас исчезли, точно сразу высохли на разгоревшемся лице, — глухим голосом он повторил...
Подойдя ближе к окну, я увидал Капитолину. Наклонившись вниз, упираясь руками в панель, она старалась заглянуть внутрь пекарни, и ее растрепанные волосы рассыпались по плечам и груди. Беленький платок был сбит в сторону, грудь лифа разорвана. Капитолина была пьяна и качалась из стороны в сторону, икая, ругаясь, истерично взвизгивая, дрожащая, растрепанная, с красным,
пьяным, облитым
слезами лицом…
И он расплакался обильными,
пьяными, истерическими
слезами.
Обличительная речь Тихона дала вдруг новое направление
пьяным мыслям Славянова. Он умилился и со
слезами полез целовать солдата.
— Как его не отпустишь, не маленький ребенок. Я и то стараюсь всегда с ним ездить, так не берет. Говорит, что ему надобно в присутственные места. Как же удержать человека, когда он хочет что-нибудь сделать! Сначала я тосковала, плакала, а теперь и
слез недостает. Я его очень боюсь
пьяного, особенно когда он ночью приезжает, начнет шуметь, кричать на людей, на меня: ревнив и жаден делается до невероятности. Теперь все укоряет, что потерял для меня сто тысяч.
У старика текли по щекам тоже
слезы, но как-то очень жалкие, он походил на беспомощного ребенка, обижаемого грубой и
пьяной толпой.
Около постели, вздыхая, перешёптываясь, отирая дешёвые
слезы, стояли девки, уже много набилось людей из села, в углу торчал, потирая лысину, Левон,
пьяный и скучный с похмелья, а на скамье сидел древний старик Лукачёв, тряс жёлтой бородою и шепеляво бормотал, точно молясь...
«Тогда я исторгала грозы.
Теперь исторгну жгучей всех
У
пьяного поэта —
слёзы,
У
пьяной проститутки — смех».
Мужик (
пьяный). Зови мать, зови сюда. Эй ты, Машка! Беги, бабку зови да и деду вели идти. Скажи, я велю, чтобы
слезал с печи. Что он валяется! Молодым сделаем. Ну, живо! Чтобы одна нога здесь, другая там. Стреляй!
И видели они, что возле Настиной могилки, понурив голову и роняя
слезы, сидит дядя Никифор. То был уж не вечно
пьяный, буйный, оборванный Микешка Волк, но тихий, молчаливый горюн, каждый Божий день молившийся и плакавший над племянницыной могилой. Исхудал он, пожелтел, голову седина пробивать стала, но глаза у него были не прежние мутные — умом, тоской, благодушьем светились. Когда вокруг могилы стали набираться званые и незваные поминальщики, тихо отошел он в сторонку.
И на этот раз. дома ожидал ее даровой спектакль. Егорушка валялся на диване в истерическом припадке. Он рыдал, бранился, дрожал, как в лихорадке. По его
пьяному лицу текли
слезы.
Оно не выражало ни боли, ни беспокойства, ни тоски, ничего такого, что выражали ее слова и
слезы… Признаюсь, оттого, вероятно, что я не понимал его, оно казалось мне бессмысленным и
пьяным.
Гляжу, сидит он среди комнаты на полу, поводит глазами, как
пьяный,
слезы по щекам текут и руки трясутся; вынимает он из узла баранки, монисты, пряники и всякие гостинцы и расшвыривает по полу.
Вошла девушка-галошница в кожаном нагруднике. Она шаталась, как
пьяная, прекрасные глаза были полны
слез, грудь судорожно дергалась от всхлипывающих вздохов. Доктор улыбнулся.
Обидно черту стало, хочь плачь, — да у чертей слез-то нету. На-кось, поди, у людей веселье, смех, душа к душе льнет, под ручку, дьяволы,
пьяные ходят, а он, как шакал ночной, один да один по-над горами рыскать должен.