Неточные совпадения
Р. S. Проклятие пишу, а тебя обожаю! Слышу в груди моей. Осталась струна и звенит. Лучше сердце пополам! Убью себя, а сначала все-таки
пса. Вырву у него три и брошу тебе. Хоть подлец пред тобой, а не вор! Жди трех тысяч. У
пса под тюфяком, розовая ленточка. Не я вор, а вора моего убью. Катя, не гляди презрительно: Димитрий не вор, а убийца! Отца убил и себя погубил, чтобы
стоять и гордости твоей не выносить. И тебя не любить.
— А кому же как не ему и быть у нас господином, — прервала Егоровна. — Напрасно Кирила Петрович и горячится. Не на робкого напал: мой соколик и сам за себя
постоит, да и, бог даст, благодетели его не оставят. Больно спесив Кирила Петрович! а небось поджал хвост, когда Гришка мой закричал ему: вон, старый
пес! — долой со двора!
— Что ему,
псу несытому, делается! ест да пьет, ест да пьет! Только что он мне одними взятками
стоит… ах, распостылый! Весь земский суд, по его милости, на свой счет содержу… смерти на него нет! Умер бы — и дело бы с концом!
Подняв кулаки над спиной ямщика,
Неистово мчится фельдъегерь.
На самой дороге догнав русака,
Усатый помещичий егерь
Махнул через ров на проворном коне,
Добычу у
псов отбивает.
Со всей своей свитой
стоит в стороне
Помещик — борзых подзывает…
— Вы вот что… — начал запыхавшийся дворник еще издали. — Продавайте, что ли, пса-то? Ну никакого сладу с панычом. Ревет, как теля. «Подай да подай собаку…» Барыня послала, купи, говорит, чего бы ни
стоило.
— Да
постой… не к тому я это… Вот, право, репей какой… Ты подумай: ну, что тебе собака? Подобрал другого щенка, выучил
стоять дыбки, вот тебе и снова
пес. Ну? Неправду, что ли, я говорю? А?
Счастлив хоть одним был он, что его Лиске живется хорошо, только никак не мог в толк взять, кто такой добрый человек нашелся, что устроил собачью богадельню, и почему на эти деньги (а
стоит, чай, немало содержать псов-то) не сделали хоть ночлежного угла для голодных и холодных людей, еще более бесприютных и несчастных, чем собаки (потому собака в шубе, — ей и на снегу тепло). Немало он подивился этому.
Лошади сильные, крепкие как львы, вороные и все покрытые серебряною пылью инея, насевшего на их потную шерсть,
стоят тихо, как вкопанные; только седые, заиндевевшие гривы их топорщатся на морозе, и из ноздрей у них вылетают четыре дымные трубы, широко расходящиеся и исчезающие высоко в тихом, морозном воздухе; сани с непомерно высоким передним щитком похожи на адскую колесницу; страшный
пес напоминает Цербера: когда он встает, луна бросает на него тень так странно, что у него вдруг являются три головы: одна смотрит на поле, с которого приехали все эти странные существа, другая на лошадей, а третья — на тех, кто на нее смотрит.
Дьячковская избушка
стояла недалеко от церкви, и Арефа прошел к ней огородом. Осенью прошлого года схватил его игумен Моисей, и с тех пор Арефа не бывал дома. Без него дьячиха управлялась одна, и все у ней было в порядке: капуста, горох, репа. С Охоней она и гряды копала, и в поле управлялась. Первым встретил дьячка верный
пес Орешко: он сначала залаял на хозяина, а потом завизжал и бросился лизать хозяйские руки. На его визг выскочила дьячиха и по обычаю повалилась мужу в ноги.
И, подняв стакан против луны, посмотрел на мутную влагу в нём. Луна спряталась за колокольней, окутав её серебряным туманным светом и этим странно выдвинув из тёплого сумрака ночи. Над колокольней
стояли облака, точно грязные заплаты, неумело вшитые в синий бархат. Нюхая землю, по двору задумчиво ходил любимец Алексея, мордастый
пёс Кучум; ходил, нюхал землю и вдруг, подняв голову в небо, негромко вопросительно взвизгивал.
«
Постой,
Бабушка,
постой немножко, —
Ей кричит она в окошко, —
Пригрожу сама я
псуИ кой-что тебе снесу».
Надо всем этим
стояла огромная человеческая фигура с огромною головою, и она взяла и понесла бешеного
пса.
Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмется шерстью жесткой
Поджавший хвост паршивый
пес.
Стоит буржуй, как
пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как
пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.
А она,
пес,
стоит да ухмыляется ему.
У частокола, прислонясь спиною,
стоял Овцебык и насилу отмахивался палкою от двух
псов, напавших на него с человеческим ожесточением.
Илья. Вас благословить?
Стоите ли вы? Нет, вы подождите моего благословения до тон поры, пока будете жить хорошо. Порадуй меня, Петр! Лучше совсем не жить, чем жить так, как ты живешь. Благословенье отца нужно: без благословенья пропадешь, как
пес. (Уходит. Все провожают его. Афимья уходит за ним.)
— Это так точно, — с довольной улыбкой подтвердил Чапурин. — Сам тех мыслей держусь. Складчи́на последнее дело… Нет того лучше, как всякий Тит за себя
стоит… А эти нонешни акции, да компании, да еще
пес их знает какие там немецкие штуки — всем им одна цена: наплевать.
—
Пес с ними! Пущай анафема Маркушка ими подавится, — молвил Сидор. — Денег-то за ним не сполна шесть целковых осталось, а как засадят недели на две, так по четыре только гривенника поденщину считай, значит, пять рублей шесть гривен. Один гривенник убытку понесу. Так нешто спина гривенника-то не
стоит.
— Сто-ой! Велю
стоять и
стой… Не рвись,
пес поганый! Хочешь в живых быть, так
стой и молчи, покеда велю… Не хочется только кровь проливать, а то давно бы ты у меня издох, паршивый…
Стой!
Но Юрик не мог ничего говорить. Он по-прежнему лежал без признаков жизни, с лицом бледным, как у мертвеца. А над ним
стояли как ни в чем не бывало два виновника его несчастья: и злополучный Востряк, и незнакомый
пес, так неожиданно испугавший шальную лошадь и оказавшийся самой мирной дворняжкой, стерегущей крайнюю избу.
Привязала свита коней к орешнику, король широкой походкой вперед идет, камыш раздвигает, ручья ищет. Ан был, да весь высох… Всмотрелся король в чащобу, видит — незнакомая малая хатка под дубом
стоит, дым не дымит,
пес не скулит, будто и нет никого. Махнул он перчаткой, свита да стража за им пошла. Видят — дверь в сенях пасть раззявила, хочь свисти, хочь стучи, никто, девкин сын, не откликается.
— Сгинь, говорит, сатана, прахом рассыпься! Почему я тебе доверять должна, ежели вся ваша порода на лжи
стоит, ложью сповита? Сызмальства я приучена чертей гнушаться, один от вас грех и погибельная отрава. Чем ты,
пес, других лучше?.. Скройся с моих прекрасных глаз, не то в набат ударю, весь монастырь всполошу.