Неточные совпадения
— Не могу, — отвечал Левин. — Ты постарайся, войди в в меня, стань
на точку зрения деревенского жителя. Мы в деревне стараемся привести свои
руки в такое положение, чтоб удобно было ими
работать; для этого обстригаем ногти, засучиваем иногда рукава. А тут люди нарочно отпускают ногти, насколько они могут держаться, и прицепляют в виде запонок блюдечки, чтоб уж ничего нельзя было делать
руками.
Когда приходил к нему мужик и, почесавши
рукою затылок, говорил: «Барин, позволь отлучиться
на работу, пóдать
заработать», — «Ступай», — говорил он, куря трубку, и ему даже в голову не приходило, что мужик шел пьянствовать.
Переведя дух и прижав
рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься
на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница
на ту пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то не встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней
работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем не было, но… над ними еще два этажа».
Она почти не могла
работать;
руки у ней так и скользили
на колени.
Он сел пить кофе против зеркала и в непонятной глубине его видел свое очень истощенное, бледное лицо, а за плечом своим — большую, широколобую голову, в светлых клочьях волос, похожих
на хлопья кудели; голова низко наклонилась над столом, пухлая красная
рука работала вилкой в тарелке, таская в рот куски жареного мяса. Очень противная
рука.
Петроград встретил оттепелью, туманом, все
на земле было окутано мокрой кисеей, она затрудняла дыхание, гасила мысли, вызывала ощущение бессилия. Дома ждала неприятность: Агафья, сложив, как всегда,
руки на груди, заявила, что уходит
работать в госпиталь сиделкой.
— В нашей воле отойти ото зла и творить благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись от себя и от темных дел мира сего! Возьми в
руки плуг и, не озираясь, иди,
работай на борозде, отведенной тебе судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
В коляске, запряженной парой черных зверей, ноги которых
работали, точно рычаги фантастической машины, проехала Алина Телепнева, рядом с нею — Лютов, а напротив них, под спиною кучера, размахивал
рукою толстый человек, похожий
на пожарного.
Самгин пошел мыться. Но, проходя мимо комнаты, где
работал Кумов, — комната была рядом с ванной, — он, повинуясь толчку изнутри, тихо приотворил дверь. Кумов стоял спиной к двери, опустив
руки вдоль тела, склонив голову к плечу и напоминая фигуру повешенного.
На скрип двери он обернулся, улыбаясь, как всегда, глуповатой и покорной улыбкой, расширившей стиснутое лицо его.
Зарево над Москвой освещало золотые главы церквей, они поблескивали, точно шлемы равнодушных солдат пожарной команды. Дома похожи
на комья земли, распаханной огромнейшим плугом, который, прорезав в земле глубокие борозды, обнаружил в ней золото огня. Самгин ощущал, что и в нем прямолинейно
работает честный плуг, вспахивая темные недоумения и тревоги. Человек с палкой в
руке, толкнув его, крикнул...
«…Рабочие опустили
руки, и — жизнь остановилась. Да, силой, двигающей жизнью, является сила рабочих… В Петербурге часть студентов и еще какие-то люди
работают на почте, заменяя бастующих…»
Через день в кабинете Прозорова, где принимал клиентов и
работал Самгин, Елена, полулежа с папиросой в
руке на кожаном диване, рассказывала ему...
«Меланхолихой» звали какую-то бабу в городской слободе, которая простыми средствами лечила «людей» и снимала недуги как
рукой. Бывало, после ее леченья, иного скоробит
на весь век в три погибели, или другой перестанет говорить своим голосом, а только кряхтит потом всю жизнь; кто-нибудь воротится от нее без глаз или без челюсти — а все же боль проходила, и мужик или баба
работали опять.
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных от рабства, несмотря
на то что это повело за собой вражду голландских фермеров и что земледелие много пострадало тогда, и страдает еще до сих пор, от уменьшения
рук. До 30 000 черных невольников обработывали землю, но сделать их добровольными земледельцами не удалось: они
работают только для удовлетворения крайних своих потребностей и затем уже ничего не делают.
На юге вообще
работать не охотники; но уж так лениться, что нигде ни признака труда, — это из
рук вон.
— Нельзя, — сказал Нехлюдов, уже вперед приготовив свое возражение. — Если всем разделить поровну, то все те, кто сами не
работают, не пашут, — господа, лакеи, повара, чиновники, писцы, все городские люди, — возьмут свои паи да и продадут богатым. И опять у богачей соберется земля. А у тех, которые
на своей доле, опять народится народ, а земля уже разобрана. Опять богачи заберут в
руки тех, кому земля нужна.
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов
на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины,
работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под
руку.
Ляховский чувствовал, как он проваливается точно в какую-то пропасть. Ведь все дела были
на руках у Альфонса Богданыча, он все
на свете знал, везде поспевал вовремя, и вдруг Альфонса Богданыча не стало… Кого Ляховский найдет теперь
на его место? Вдобавок, он сам не мог
работать по-прежнему. Фамилия Пуцилло-Маляхинский придавила Ляховского, как гора. Впереди — медленное разорение…
Целый день мы
работали не покладая
рук, даже не останавливаясь
на обед, и все же прошли не больше 10 км. Бурелом, наледи, кочковатые болота, провалы между камней, занесенные снегом, создавали такие препятствия, что за 8 часов пути нам удалось сделать только 4,5 км, что составляет в среднем 560 м/ч. К вечеру мы подошли к гребню Сихотэ-Алиня. Барометр показывал 700 м.
Человек осужден
на работу, он должен
работать до тех пор, пока опустится
рука, сын вынет из холодных пальцев отца струг или молот и будет продолжать вечную работу. Ну, а как в ряду сыновей найдется один поумнее, который положит долото и спросит...
Летом с пяти, а зимой с семи часов вся квартира
на ногах. Закусив наскоро, хозяйки и жильцы, перекидывая
на руку вороха разного барахла и сунув за пазуху туго набитый кошелек, грязные и оборванные, бегут
на толкучку,
на промысел. Это съемщики квартир, которые сами
работают с утра до ночи. И жильцы у них такие же. Даже детишки вместе со старшими бегут
на улицу и торгуют спичками и папиросами без бандеролей, тут же сфабрикованными черт знает из какого табака.
Матери опять не хотят нас пускать ночевать в саду. Бог знает, что у них
на уме… Но те, что приходят «
на двор» с просьбами, кланяются, целуют
руки… А те, что
работают у себя
на полях, — кажутся такими умелыми и серьезными, но замкнутыми и недоступными…
— Пошел вон! — сказал отец. Крыжановский поцеловал у матери
руку, сказал: «святая женщина», и радостно скрылся. Мы поняли как-то сразу, что все кончено, и Крыжановский останется
на службе. Действительно,
на следующей день он опять, как ни в чем не бывало,
работал в архиве. Огонек из решетчатого оконца светил
на двор до поздней ночи.
При таких условиях сахалинский чиновник должен или
работать через силу, как говорится, до ошаления, или же, махнув
рукой, взвалить громадную часть своей работы
на писарей-каторжных, как оно и бывает чаще всего.
Быстро опущенный гроб хлюпнул в воду. Комья глины стучат по крыше, гроб дрожит, вода брызжет, а каторжные,
работая лопатами, продолжают говорить про что-то свое, и Келбокиани, с недоумением глядя
на нас и разводя
руками, жалуется...
Эти юрты сделаны из дешевого материала, который всегда под
руками, при нужде их не жалко бросить; в них тепло и сухо, и во всяком случае они оставляют далеко за собой те сырые и холодные шалаши из коры, в которых живут наши каторжники, когда
работают на дорогах или в поле.
Людей не жалели, и промыслы
работали «сильной
рукой», то есть высылали
на россыпь тысячи рабочих.
— А Ганька
на что? Он грамотный и все разнесет по книгам… Мне уж надоело
на Ястребова
работать: он
на моей шкуре выезжает. Будет, насосался… А Кишкин задарма отдает сейчас Сиротку, потому как она ему совсем не к
рукам. Понял?.. Лучше всего в аренду взять. Платить ему двухгривенный с золотника.
На оборот денег добудем, и все как по маслу пойдет. Уж я вот как теперь все это дело знаю: наскрозь его прошел. Вся Кедровская дача у меня как
на ладонке…
— Вот что, друг, — заговорил Кишкин, положив
руку на плечо Турке, — кто из фотьянских стариков жив, которые
работали при казне?.. Значит, сейчас после воли?
Первый ученик Ecole polytechnique каждый день должен был спускаться по стремянке с киркой в
руках и с блендочкой
на кожаном поясе
на глубину шестидесяти сажен и
работать там наравне с другими; он представлял в заводском хозяйстве ценность, как мускульная сила, а в его знаниях никто не нуждался.
— Ломаный я человек, родитель, — отвечал Артем без запинки. — Ты думаешь, мне это приятно без дела слоняться? Может, я в другой раз и жисти своей не рад…
Поработаю — спина отымается,
руки заболят, ноги точно чужие сделаются. Завидно
на других глядеть, как добрые люди над работой убиваются.
— Все это так и есть, как я предполагал, — рассказывал он, вспрыгнув
на фундамент перед окном, у которого
работала Лиза, — эта сумасшедшая орала, бесновалась, хотела бежать в одной рубашке по городу к отцу, а он ее удержал. Она выбежала
на двор кричать, а он ей зажал
рукой рот да впихнул назад в комнаты, чтобы люди у ворот не останавливались; только всего и было.
От полотняной сорочки и батистовой кофты до скромного жаконетного платья и шелковой мантильи
на ней все было сшито ее собственными
руками. Лиза с жадностью училась
работать у Неонилы Семеновны и
работала,
рук не покладывая и ни в чем уже не уступая своей учительнице.
Старик сбросил чемарку и ловко
заработал руками, взбираясь
на заборчик.
На дворе залаяла собачонка и, выскочив в подворотню наружу, села против ворот и жалостно взвыла.
— А ты никогда не мой себе представить… ну, представь сейчас хоть
на секунду… что твоя семья вдруг обеднела, разорилась… Тебе пришлось бы
зарабатывать хлеб перепиской или там, скажем, столярным или кузнечным делом, а твоя сестра свихнулась бы, как и все мы… да, да, твоя, твоя родная сестра… соблазнил бы ее какой-нибудь болван, и пошла бы она гулять… по
рукам… что бы ты сказал тогда?
«С богом,
на перебой,
работайте, молодцы», — проговорил кормщик, налегши обеими
руками и всем телом
на рукоятку тяжелого кормового весла; спустя ее до самого дна кормы и таким образом подняв нижний конец, он перекинул весло
на другую сторону и повернул нос лодки поперек Волги.
— Это наша общая цель, генерал, и мы будем
работать в этом направлении, — ораторствовал Прейн, шагая по кабинету с заложенными за спину
руками. — Нам нужно дорожить каждым хорошим человеком в таком громадном деле, и я беру
на себя смелость обратить ваше особенное внимание, что нам прежде всего важно привлечь к этой работе освежающие элементы.
На небольших заводах летом работы приостанавливаются, потому что все население страдует, заготовляя сено; только такие громадные заводы, как Кукарский и Баламутский,
работали насквозь целый год, потому что располагали десятками тысяч рабочих
рук.
Мать, закрыв окно, медленно опустилась
на стул. Но сознание опасности, грозившей сыну, быстро подняло ее
на ноги, она живо оделась, зачем-то плотно окутала голову шалью и побежала к Феде Мазину, — он был болен и не
работал. Когда она пришла к нему, он сидел под окном, читая книгу, и качал левой
рукой правую, оттопырив большой палец. Узнав новость, он быстро вскочил, его лицо побледнело.
—
На то и перепел, чтобы в сети попасть! — отозвался хохол. Он все больше нравился матери. Когда он называл ее «ненько», это слово точно гладило ее щеки мягкой, детской
рукой. По воскресеньям, если Павлу было некогда, он колол дрова, однажды пришел с доской
на плече и, взяв топор, быстро и ловко переменил сгнившую ступень
на крыльце, другой раз так же незаметно починил завалившийся забор.
Работая, он свистел, и свист у него был красиво печальный.
В середине, в освещенном месте, стоял верстак,
на котором по временам пан Тыбурций или кто-либо из темных личностей
работали столярные поделки; был среди «дурного общества» и сапожник, и корзинщик, но, кроме Тыбурция, все остальные ремесленники были или дилетанты, или же какие-нибудь заморыши, или люди, у которых, как я замечал, слишком сильно тряслись
руки, чтобы работа могла идти успешно.
— Хорошо вам, Алексей Васильич, так-ту говорить! Известно, вы без горя живете, а мне, пожалуй, и задавиться — так в ту же пору; сами, чай, знаете, каково мое житье! Намеднись вон работала-работала
на городничиху, целую неделю
рук не покладывала, а пришла нонче за расчетом, так"как ты смеешь меня тревожить, мерзавка ты этакая! ты, мол, разве не знаешь, что я всему городу начальница!". Ну, и ушла я с тем… а чем завтра робят-то накормлю?
Пришел и я, ваше благородие, домой, а там отец с матерью ругаются:
работать, вишь, совсем дома некому; пошли тут брань да попреки разные… Сам вижу, что за дело бранят, а перенести
на себе не могу; окроме злости да досады, ничего себе в разум не возьму; так-то тошно стало, что взял бы, кажется, всех за одним разом зарубил, да и
на себя, пожалуй,
руку наложить, так в ту же пору.
— Да, но без работы скверно; не знаешь, куда деваться. В нумере у себя сидеть, сложивши
руки, — тоска!
На улицу выйдешь — еще пуще тоска! Словно улица-то новая; в обыкновенное время идешь и не примечаешь, а тут вдруг… магазины, экипажи, народ… К товарке одной — вместе
работаем — иногда захожу, да и она уж одичала. Посидим, помолчим и разойдемся.
— Сделайте милость, Михайло Сергеич; вы менее, чем кто-либо, имеете право судить об этом: вы никогда не
зарабатывали себе своей
рукой куска хлеба, и у вас не было при этом
на руках капризной женщины.
Сам он читать не может; я написала, во-первых, под твою
руку письмо, что ты все это время был болен и потому не писал, а что теперь тебе лучше и ты вызываешь меня, чтоб жениться
на мне, но сам приехать не можешь, потому что должен при журнале
работать — словом, сочинила целую историю…
Заря охватила уже полнеба, когда Адуев сел в лодку. Гребцы в ожидании обещанной награды поплевали
на руки и начали было по-давешнему привскакивать
на местах, изо всей мочи
работая веслами.
Невдалеке от нас
на садовой скамейке сидел часовой с ружьем в
руках, кругом гуляла публика, кандальники
работали в цветниках, а один из них самым спокойным манером намыливал лицо часовому, брал у него из
рук бритву и брил его.
Увидав Панскую и желая
заработать «
на чай», Дементий пытается снять ротонду селедочными
руками, но случайно вошедший один из главных сотрудников К.М. Даниленко, еще совсем юный, выручает и проводит Панскую в кабинет редактора.
— Максимушка, — сказал он, —
на кого же я денежки-то копил?
На кого тружусь и
работаю? Не уезжай от меня, останься со мною. Ты еще молод, не поспел еще в ратный строй. Не уезжай от меня! Вспомни, что я тебе отец! Как посмотрю
на тебя, так и прояснится
на душе, словно царь меня похвалил или к
руке пожаловал, а обидь тебя кто, — так, кажется, и съел бы живого!