«Оршава. 29 июня. В Белграде полное осадное положение. Установлен военно-полевой суд. Судьи назначаются Миланом Обреновичем. Лучшие, выдающиеся люди Сербии, закованные в кандалы, сидят в подземных темницах. Редакция
радикальной газеты „Одъек“, находящейся в оппозиции к Милану, закрыта. Все сотрудники и наборщики арестованы. Остальные газеты поют Милану хвалебные гимны. Если не последует постороннее вмешательство, — начнутся казни. В. Гиляровский».
«Московские ведомости» то и дело писали доносы на
радикальную газету, им вторило «Новое время» в Петербурге, и, наконец, уже после 1 марта 1881 года посыпались кары: то запретят розницу, то объявят предупреждение, а в следующем, 1882, году газету закрыли административной властью на шесть месяцев — с апреля до ноября. Но И.И. Родзевич был неисправим: с ноября газета стала выходить такой же, как и была, публика отозвалась, и подписка на 1883 год явилась блестящей.
Неточные совпадения
Московские известия я давал в редакцию по междугородному телефону к часу ночи, и моим единственным помощником был сербский студент Милан Михайлович Бойович, одновременно редактировавший журнал «Искры», приложение к «Русскому слову», и сотрудничавший в
радикальной сербской
газете «Одъек».
Но, несмотря на строгость цензуры, «Курьер» все-таки был в те годы единственной
радикальной московской
газетой, в которой работала молодежь: В.М. Фриче, П.С. Коган, В.М. Шулятиков.
Определенного, хотя бы и маленького, заработка я себе не обеспечил никакой постоянной работой в журналах и
газетах. Редакторство"Библиотеки"поставило меня в двойственный свет в тогдашних более
радикальных кружках, и мне трудно было рассчитывать на помещение статей или даже беллетристики в
радикальных органах. Да вдобавок тогда на журналы пошло гонение; а с газетным миром у меня не было еще тогда никаких личных связей.
Тогда он писал в"Русском вестнике"и получил новую известность за свои"Мелочи архиерейской жизни", которые писал в какой-то
газете. Он таки нашел себе место и хороший заработок; но в нем осталась накипь личного раздражения против
радикального лагеря журналистики.
Всего этого было бы еще недостаточно, чтобы отправиться в страну"заправским"корреспондентом. Но ни я сам, ни редакция
газеты, куда я собирался писать, и не смотрели так серьезно на подобную поездку. Меня успокоивало и то, что я, через посредство Наке, попаду сейчас в круг разноплеменных корреспондентов и испанцев из
радикального лагеря, в чем я и не ошибся.
С нами особенно сошелся один журналист, родом из Севильи, Д.Франсиско Тубино, редактор местной
газеты"Andalusie", который провожал нас потом и в Андалузию. Он был добродушнейший малый, с горячим темпераментом, очень передовых идей и сторонник федеративного принципа, которым тогда были проникнуты уже многие
радикальные испанцы. Тубино писал много о Мурильо, издал о нем целую книгу и среди знатоков живописи выдвинулся тем, что он нашел в севильском соборе картину, которую до него никто не приписывал Мурильо.
Оба эти фельетониста считались тогда очень
радикальными и сотрудничали, кроме
газеты Корша, Суворин — у Стасюлевича, а Буренин — в «Отечественных записках», которые печатали его сатирические вещи, направленные и на победителей Франции — пруссаков (одна сатира начиналась, помню, стихами «Как на выси валерьенской» — Mont Valerien), и на вождя русского консерватизма — Каткова, и на педагогов школы его сотоварища Леонтьева.