Неточные совпадения
Двери размахиваются, и толпа мужиков, баб, мальчишек вторгается в сад. В самом деле, привели Андрея — но в каком виде: без сапог, с разорванным платьем и с
разбитым носом или у него самого, или у другого мальчишки.
Из отворенной
двери вместе с удушающей струей махорки, пьяного перегара и всякого человеческого зловония оглушает смешение самых несовместимых звуков. Среди сплошного гула резнет высокая нота подголоска-запевалы, и грянет звериным ревом хор пьяных голосов, а над ним звон
разбитого стекла, и дикий женский визг, и многоголосая ругань.
К полуночи этот переулок, самый воздух которого был специфически зловонен, гудел своим обычным шумом, в котором прорывались звуки то
разбитого фортепьяно, то скрипки, то гармоники; когда отворялись
двери под красным фонарем, то неслись пьяные песни.
Едва только произнес Фома последнее слово, как дядя схватил его за плечи, повернул, как соломинку, и с силою бросил его на стеклянную
дверь, ведшую из кабинета во двор дома. Удар был так силен, что притворенные
двери растворились настежь, и Фома, слетев кубарем по семи каменным ступенькам, растянулся на дворе.
Разбитые стекла с дребезгом разлетелись по ступеням крыльца.
Грянул выстрел. Звякнула
разбитая ваза, мы замерли от страшной неожиданности. Кто-то в испуге крикнул «доктора», входивший лакей что-то уронил и выбежал из
двери…
Успокоительно прозвучал мягкий голос Соловьева и утонул в новом взрыве слов
разбитого человека. Он внёс с собою вихрь страха, Климков сразу закружился, утонул в шёпоте его тревожной речи, был ослеплён движениями изломанного тела, мельканием трусливых рук и ждал, что вот что-то огромное, чёрное ворвётся в
дверь, наполнит комнату и раздавит всех.
Я вышел на площадь. Красными точками сквозь туман мерцали фонари двух-трех запоздавших торговок съестными припасами. В нескольких шагах от
двери валялся в грязи человек, тот самый, которого «убрали» по мановению хозяйской руки с пола трактира… Тихо было на площади, только сквозь кой-где
разбитые окна «Каторги» глухо слышался гомон, покрывавшийся то октавой Лаврова, оравшего «многую лету», то визгом пьяных «теток...
Храни его бог от тощих деревьев,
разбитых окон, серых стен и
дверей, сбитых рваной клеенкой.
Его большая голова вертелась во все стороны, голос срывался, глаза налились испугом, на щеках блестели капли пота или слез. Трактир был полон, трещали стулья и столы, с улицы теснился в
дверь народ, то и дело звенели жалобно
разбитые стекла, и Семянников плачевно кричал тонким голосом...
— Кто там? — послышался, наконец, из соседней комнаты
разбитый голос, и вслед за тем
дверь из нее отворилась, и в нее выглянул белокурый, мозглявый старичок, с поднятыми вверх тараканьими усами, в худеньком, стареньком беличьем халате.
Мы заткнули
разбитое окно казенной подушкой. Запах несколько уменьшился, или мы притерпелись, но только тоскливое чувство, внушенное нашей беспомощностью, тишиной, бездеятельностью одиночки, из острого стало переходить в тупое, хроническое… Мы стали прислушиваться к тихому жужжанию внешней жизни, прорывавшемуся сквозь крепкие
двери.
Когда кончилась процедура поцелуев, Лариса, как
разбитая, обернулась назад и попятилась: пред нею, в
дверях, стояла совсем одетая Форова.
Уцелели только несколько изб, но и те стояли с
разбитыми стеклами в окнах и с сорванными с петель
дверьми.
Он зашел в «Сербию», сел в угол к столику и спросил коньяку. Андрей Иванович хорошо знал, как он страшен во хмелю, и хотел раньше напиться. В трактире посетителей было мало; стекольщик вставлял стекло в
разбитой стеклянной
двери, буфетчик сидел у выручки и пил чай.
За стеною началось что-то дикое. Глухо звучали удары,
разбитая посуда звенела, падали стулья, и из шума неслись отрывистые, стонущие рыдания Александры Михайловны, похожие на безумный смех. Несколько раз она пыталась выбежать, но
дверь была заперта.
Передняя, в виде узкого коридора, замыкалась
дверью в глубине, а справа другая
дверь вела в контору. Все глядело необыкновенно чисто: и вешалка, и стол с зеркалом, и шкап,
разбитый на клетки, с медными бляшками под каждой клеткой.
Из-за
двери, откуда стреляли выскальзывает полуодетая женщина и быстро пробегает, что-то крича в столовую; за нею, стукнувшись о притолку, выбегает высокий, без пиджака, мужчина и еще раз стреляет ей вслед: со стены сверху валятся осколки
разбитой тарелки.
Вдруг — треск и раскатывающийся звон
разбитого стекла. У входа, в
дверях, стоял Спирька. Рубашка была запачкана грязью, ворот с перламутровыми пуговками оборван, волосы взлохмачены, а в каждой руке он держал по кирпичине. Одна за другою обе полетели в окна. Звон и грохот. Ребята растерялись. А Спирька в пьяном исступлении хватал кирпич за кирпичом из кучи, наваленной для ремонта прямо за
дверью, и метал в окна.
Открытые настежь
двери людских изб, погребов и сараев,
разбитые там и сям бочки и бочонки указывали на то, что дворня разбежалась и что опричники вдосталь похозяйничали во владениях опального боярина.
Зайдите-ка с заднего крыльца — вам бросятся в глаза кучи сора, в которых и завитки огуречной кожи, и
разбитая посуда, и пучки волос; тут же обледенелые потоки помоев, клочки рогожек на
дверях и художнические эскизы мелом национальной школы живописи; вас обдаст удушливый запах, который пропитает в один миг вашу одежду.
Не ожидая из этой
двери появления самого графа, Антон Антонович, нервно
разбитый долгим ожиданием, вздрогнул и остановился, как вкопанный, широко раскрытыми, почти полными ужаса глазами глядя на приближающегося к нему властного хозяина.
Любовники остановились у
дверей ледяного дома. Чудное это здание, уж заброшенное, кое-где распадалось; стража не охраняла его;
двери сломанные лежали грудою. Ветер, проникая в
разбитые окна, нашептывал какую-то волшебную таинственность. Будто духи овладели этим ледяным дворцом. Два ряда елей с ветвями, густо опушенными инеем, казались рыцарями в панцирях матового серебра, с пышным страусовым панашом на головах.