Неточные совпадения
Еще
отец, нарочно громко заговоривший с Вронским, не кончил своего
разговора, как она была уже вполне готова смотреть на Вронского, говорить с ним, если нужно, точно так же, как она говорила с княгиней Марьей Борисовной, и, главное, так, чтобы всё до последней интонации и улыбки было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она как будто чувствовала над собой в эту минуту.
Левину хотелось поговорить с ними, послушать, что они скажут
отцу, но Натали заговорила с ним, и тут же вошел в комнату товарищ Львова по службе, Махотин, в придворном мундире, чтобы ехать вместе встречать кого-то, и начался уж неумолкаемый
разговор о Герцеговине, о княжне Корзинской, о думе и скоропостижной смерти Апраксиной.
В
разговоре их всё было сказано; было сказано, что она любит его и что скажет
отцу и матери, что завтра он приедет утром.
Но Базаров отвечал ему нехотя и небрежно и однажды, заметив, что
отец в
разговоре понемножку подо что-то подбирается, с досадой сказал ему: «Что ты все около меня словно на цыпочках ходишь?
— Была бы несчастнейшее создание — верю, бабушка, — и потому, если Марфенька пересказала вам мой
разговор, то она должна была также сказать, что я понял ее и что последний мой совет был — не выходить из вашей воли и слушаться
отца Василья…
— За помешанного? Оттуда? Кто бы это такой и откуда? Все равно, довольно. Катерина Николаевна! клянусь вам всем, что есть святого,
разговор этот и все, что я слышал, останется между нами… Чем я виноват, что узнал ваши секреты? Тем более что я кончаю мои занятия с вашим
отцом завтра же, так что насчет документа, который вы разыскиваете, можете быть спокойны!
Разговор шел по-китайски, письменно, чрез
отца Аввакума и Гошкевича.
Вскоре она заговорила со мной о фрегате, о нашем путешествии. Узнав, что мы были в Портсмуте, она живо спросила меня, не знаю ли я там в Southsea церкви Св. Евстафия. «Как же, знаю, — отвечал я, хотя и не знал, про которую церковь она говорит: их там не одна. — Прекрасная церковь», — прибавил я. «Yes… oui, oui», — потом прибавила она. «Семь, — считал
отец Аввакум, довольный, что
разговор переменился, — я уж кстати и «oui» сочту», — шептал он мне.
По приезде адмирала епископ сделал ему визит. Его сопровождала свита из четырех миссионеров, из которых двое были испанские монахи, один француз и один китаец, учившийся в знаменитом римском училище пропаганды. Он сохранял свой китайский костюм, чтоб свободнее ездить по Китаю для сношений с тамошними христианами и для обращения новых. Все они завтракали у нас;
разговор с епископом, итальянцем, происходил на французском языке, а с китайцем
отец Аввакум говорил по-латыни.
Тогда не нужно было денег, и можно было не взять и третьей части того, что давала мать, можно было отказаться от имения
отца и отдать его крестьянам, — теперь же недоставало тех 1500 рублей в месяц, которые давала мать, и с ней бывали уже неприятные
разговоры из-за денег.
На другой день после своего
разговора с Бахаревым Привалов решился откровенно обо всем переговорить с Ляховским. Раз, он был опекуном, а второе, он был
отец Зоси; кому же было ближе знать даже самое скверное настоящее. Когда Привалов вошел в кабинет Ляховского, он сидел за работой на своем обычном месте и даже не поднял головы.
Чтобы замять этот неприятный
разговор, Надежда Васильевна стала расспрашивать Привалова о его мельнице и хлебной торговле. Ее так интересовало это предприятие, хотя от Кости о нем она ничего никогда не могла узнать: ведь он с самого начала был против мельницы, как и
отец. Привалов одушевился и подробно рассказал все, что было им сделано и какие успехи были получены; он не скрывал от Надежды Васильевны тех неудач и разочарований, какие выступали по мере ближайшего знакомства с делом.
Из этих дружеских отношений между
отцом и дочерью постепенно выработался совершенно особенный склад жизни на половине Василья Назарыча: другие
разговоры, интересы и даже самый язык.
Затем молча, общим поклоном откланявшись всем бывшим в комнате, Дмитрий Федорович своими большими и решительными шагами подошел к окну, уселся на единственный оставшийся стул неподалеку от
отца Паисия и, весь выдвинувшись вперед на стуле, тотчас приготовился слушать продолжение им прерванного
разговора.
Хотя обдорский монашек после сего
разговора воротился в указанную ему келейку, у одного из братий, даже в довольно сильном недоумении, но сердце его несомненно все же лежало больше к
отцу Ферапонту, чем к
отцу Зосиме.
Его встречают одними циническими насмешками, подозрительностью и крючкотворством из-за спорных денег; он слышит лишь
разговоры и житейские правила, от которых воротит сердце, ежедневно „за коньячком“, и, наконец, зрит
отца, отбивающего у него, у сына, на его же сыновние деньги, любовницу, — о господа присяжные, это отвратительно и жестоко!
Появление Дмитрия Федоровича заняло не более каких-нибудь двух минут, и
разговор не мог не возобновиться. Но на этот раз на настойчивый и почти раздражительный вопрос
отца Паисия Петр Александрович не почел нужным ответить.
Он представил его человеком слабоумным, с зачатком некоторого смутного образования, сбитого с толку философскими идеями не под силу его уму и испугавшегося иных современных учений о долге и обязанности, широко преподанных ему практически — бесшабашною жизнию покойного его барина, а может быть и
отца, Федора Павловича, а теоретически — разными странными философскими
разговорами с старшим сыном барина, Иваном Федоровичем, охотно позволявшим себе это развлечение — вероятно, от скуки или от потребности насмешки, не нашедшей лучшего приложения.
Страшная, неистовая злоба закипела вдруг в сердце Мити: «Вот он, его соперник, его мучитель, мучитель его жизни!» Это был прилив той самой внезапной, мстительной и неистовой злобы, про которую, как бы предчувствуя ее, возвестил он Алеше в
разговоре с ним в беседке четыре дня назад, когда ответил на вопрос Алеши: «Как можешь ты говорить, что убьешь
отца?»
(Тут прокурор описал семейную встречу в монастыре,
разговоры с Алешей и безобразную сцену насилия в доме
отца, когда подсудимый ворвался к нему после обеда.)
Катерина Васильевна покраснела. Ей было неприятно, что
отец завел
разговор о ее чувствах. Но, кроме отцовской любви, было и другое известное обстоятельство, по которому
отец не был виноват: если не о чем говорить, но есть в комнате кошка или собака, заводится
разговор о ней: если ни кошки, ни собаки нет, то о детях. Погода, уж только третья, крайняя степень безресурсности.
Беглые замечания, неосторожно сказанные слова стали обращать мое внимание. Старушка Прово и вся дворня любили без памяти мою мать, боялись и вовсе не любили моего
отца. Домашние сцены, возникавшие иногда между ними, служили часто темой
разговоров m-me Прово с Верой Артамоновной, бравших всегда сторону моей матери.
Отец мой строго взглянул на меня и замял
разговор. Граф геройски поправил дело, он сказал, обращаясь к моему
отцу, что «ему нравятся такие патриотические чувства».
Отцу моему они не понравились, и он мне задал после его отъезда страшную гонку. «Вот что значит говорить очертя голову обо всем, чего ты не понимаешь и не можешь понять; граф из верности своему королю служил нашему императору». Действительно, я этого не понимал.
Я не имел к нему никакого уважения и отравлял все минуты его жизни, особенно с тех пор, как я убедился, что, несмотря на все мои усилия, он не может понять двух вещей: десятичных дробей и тройного правила. В душе мальчиков вообще много беспощадного и даже жестокого; я с свирепостию преследовал бедного вольфенбюттельского егеря пропорциями; меня это до того занимало, что я, мало вступавший в подобные
разговоры с моим
отцом, торжественно сообщил ему о глупости Федора Карловича.
Результатом этого
разговора было то, что я, мечтавший прежде, как все дети, о военной службе и мундире, чуть не плакавший о том, что мой
отец хотел из меня сделать статского, вдруг охладел к военной службе и хотя не разом, но мало-помалу искоренил дотла любовь и нежность к эполетам, аксельбантам, лампасам.
За обедом дедушка сидит в кресле возле хозяйки. Матушка сама кладет ему на тарелку лучший кусок и затем выбирает такой же кусок и откладывает к сторонке, делая глазами движение, означающее, что этот кусок заповедный и предназначается Настасье. Происходит общий
разговор, в котором принимает участие и
отец.
— Вот тебе на, убежал! — восклицает матушка, — обиделся! Однако как же это… даже не простился! А все ты! — укоряет она
отца. — Иуда да Иуда… Сам ты Иуда! Да и ты, дочка любезная, нашла
разговор! Ищи сама себе женихов, коли так!
Наконец вожделенный час ужина настает. В залу является и
отец, но он не ужинает вместе с другими, а пьет чай. Ужин представляет собою повторение обеда, начиная супом и кончая пирожным. Кушанье подается разогретое, подправленное; только дедушке к сторонке откладывается свежий кусок.
Разговор ведется вяло: всем скучно, все устали, всем надоело. Даже мы, дети, чувствуем, что масса дневных пустяков начинает давить нас.
Разговор делается общим.
Отец рассказывает, что в газетах пишут о какой-то необычной комете, которую ожидают в предстоящем лете; дядя сообщает, что во французского короля опять стреляли.
Отец избегал
разговоров об ней, но матушка, которая вообще любила позлословить, называла ее не иначе, как тиранкой и распутницей.
— Так по-людски не живут, — говорил старик
отец, — она еще ребенок, образования не получила, никакого
разговора, кроме самого обыкновенного, не понимает, а ты к ней с высокими мыслями пристаешь, молишься на нее. Оттого и глядите вы в разные стороны. Только уж что-то рано у вас нелады начались; не надо было ей позволять гостей принимать.
«Да, говорите себе что хотите, — думал про себя
отец нашей красавицы, не пропускавший ни одного слова из
разговора двух негоциантов, — а у меня десять мешков есть в запасе».
Помню один важный
разговор, который имел со мной
отец.
Во время перерыва, за чайным столом, уставленным закусками и водкой, зашел общий
разговор, коснувшийся, между прочим, школьной реформы. Все единодушно осуждали ее с чисто практической точки зрения: чем виноваты дети,
отцы которых волею начальства служат в Ровно? Путь в университет им закрыт, а университет тогда представлялся единственным настоящим высшим учебным заведением.
Однажды
отец с матерью долго ночью засиделись у Рыхлинских. Наконец сквозь дремоту я услышал грохот нашей брички во дворе, а через некоторое время совсем проснулся от необычайного ощущения:
отец и мать, оба одетые, стояли в спальне и о чем-то горячо спорили, забыв, очевидно, и о позднем часе, и о спящих детях.
Разговор шел приблизительно такой...
Решительный
разговор с
отцом Галактион думал повести не раньше, как предварительно съездив в Заполье и устроив там все. Но вышло совершенно наоборот.
— И ведать нечего,
отец, — уныло повторял Ермилыч. — Раздавят нас, как лягушек.
Разговор короткий. Одним словом — силища.
Вот с
отцом у Галактиона вышел с первого раза крупный
разговор. Старик стоял за место для будущей мельницы на Шеинской курье, где его взяли тогда суслонские мужики, а Галактион хотел непременно ставить мельницу в так называемом Прорыве, выше Шеинской курьи версты на три, где Ключевая точно была сдавлена каменными утесами.
Галактион провел целый день у
отца. Все время шел деловой
разговор. Михей Зотыч не выдал себя ни одним словом, что знает что-нибудь про сына. Может быть, тут был свой расчет, может быть, нежелание вмешиваться в чужие семейные дела, но Галактиону
отец показался немного тронутым человеком. Он помешался на своих мельницах и больше ничего знать не хотел.
Этот случайный
разговор с писарем подействовал на Галактиона успокоивающим образом. Кажется, ничего особенного не было сказано, а как-то легче на душе. Именно в таком настроении он поехал на другой день утром к
отцу. По дороге встретился Емельян.
Вспыхнувшая пьяная энергия сразу сменилась слезливым настроением, и Харитон Артемьич принялся жаловаться на сына Лиодора, который от рук отбился и на него,
отца, бросился как-то с ножом. Потом он повторил начатый еще давеча
разговор о зятьях.
Она скрыла от мужа свой
разговор с
отцом. Дело было довольно крупное.
К
отцу побежала, — с
отцом разговорМеня успокоил, родные!
Нюрочка слушала, затаив дыхание, чтобы не проронить ни одного святого слова, и не чувствовала, как у ней по лицу катились слезы; ей делалось и страшно и хорошо от этих
разговоров, но дома она по какому-то инстинкту ничего не говорила
отцу.
Артем теперь ухаживал за
отцом и даже вел бесконечные
разговоры на тему о своей земле.
Припомнив все, слышанное мною в разное время от Параши, и вырывавшиеся иногда слова у матери во время горячих
разговоров с
отцом, я составил себе довольно ясное понятие о свойствах людей, с которыми она жила.
Из рассказов их и
разговоров с другими я узнал, к большой моей радости, что доктор Деобольт не нашел никакой чахотки у моей матери, но зато нашел другие важные болезни, от которых и начал было лечить ее; что лекарства ей очень помогли сначала, но что потом она стала очень тосковать о детях и доктор принужден был ее отпустить; что он дал ей лекарств на всю зиму, а весною приказал пить кумыс, и что для этого мы поедем в какую-то прекрасную деревню, и что мы с
отцом и Евсеичем будем там удить рыбку.
После этого начался
разговор у моего
отца с кантонным старшиной, обративший на себя все мое внимание: из этого
разговора я узнал, что
отец мой купил такую землю, которую другие башкирцы, а не те, у которых мы ее купили, называли своею, что с этой земли надобно было согнать две деревни, что когда будет межеванье, то все объявят спор и что надобно поскорее переселить на нее несколько наших крестьян.
Отец мой любил всегда разговаривать с хозяевами домов, в которых мы кормили или ночевали, а я любил слушать их
разговоры.
Она заняла и заговорила мою бабушку, тетушку и
отца своими ласковыми речами, а моя мать увела Чичаговых в свою спальную, и у них начались самые одушевленные и задушевные
разговоры.