Неточные совпадения
— А! вот вы куда забрались! —
раздался в это мгновение голос Василия Ивановича, и старый штаб-лекарь предстал перед молодыми людьми, облеченный в домоделанный полотняный пиджак и
с соломенною, тоже домоделанною, шляпой на голове. — Я вас искал, искал… Но вы отличное выбрали место и прекрасному предаетесь занятию. Лежа на «земле», глядеть в «
небо»… Знаете ли — в этом есть какое-то особенное значение!
Кругом безмолвие; в глубоком смирении
с неба смотрели звезды, и шаги Старцева
раздавались так резко и некстати. И только когда в церкви стали бить часы и он вообразил самого себя мертвым, зарытым здесь навеки, то ему показалось, что кто-то смотрит на него, и он на минуту подумал, что это не покой и не тишина, а глухая тоска небытия, подавленное отчаяние…
Я отвернулся и быстрыми шагами стал спускаться
с холма, на котором лежит Колотовка. У подошвы этого холма расстилается широкая равнина; затопленная мглистыми волнами вечернего тумана, она казалась еще необъятней и как будто сливалась
с потемневшим
небом. Я сходил большими шагами по дороге вдоль оврага, как вдруг где-то далеко в равнине
раздался звонкий голос мальчика. «Антропка! Антропка-а-а!..» — кричал он
с упорным и слезливым отчаянием, долго, долго вытягивая последний слог.
Весь наш двор и кухня были, конечно, полны рассказами об этом замечательном событии. Свидетелем и очевидцем его был один только будочник, живший у самой «фигуры». Он видел, как
с неба слетела огненная змея и села прямо на «фигуру», которая вспыхнула вся до последней дощечки. Потом
раздался страшный треск, змея перепорхнула на старый пень, а «фигура» медленно склонилась в зелень кустов…
Все сидят, задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг
раздается отдаленный звук, точно
с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный.
Вдруг над самой головой его
с страшным, оглушительным треском разломалось
небо; он нагнулся и притаил дыхание, ожидая, когда на его затылок и спину посыпятся обломки. Глаза его нечаянно открылись, и он увидел, как на его пальцах, мокрых рукавах струйках, бежавших
с рогожи, на тюке и внизу на земле вспыхнул и раз пять мигнул ослепительно-едкий свет.
Раздался новый удар, такой же сильный и ужасный.
Небо уже не гремело, не грохотало и издавало сухие, трескучие, похожие на треск сухого дерева, звуки.
Так прошло семь или восемь минут. Маня все стояла у шкафа, и червячок все ворочался около ее губок, как вдруг
раздался страшный удар грома и
с треском раскатился по
небу. Маня слабо вскрикнула, быстро бросила на пол чашку и, забыв всякую застенчивость, сильно схватилась за мою руку.
Владимир. Вам нечего бояться: моя мать нынче же умрет. Она желает
с вами примириться, не для того, чтобы жить вашим именем; она не хочет сойти в могилу, пока имеет врага на земле. Вот вся ее просьба, вся ее молитва к богу. Вы не хотели. Есть на
небе судия. Ваш подвиг прекрасен; он показывает твердость характера; поверьте, люди будут вас за это хвалить, и что за важность, если посреди тысячи похвал
раздастся один обвинительный голос. (Горько улыбается.)
Не знаю, долго ли бы простоял я тут или долго ли бы мне позволили простоять. Но
раздался густой, протяжный, одинокий звук колокола
с другой стороны; звук колокола заставляет трепетать; он слишком силен для человеческого уха, слишком силен для сердца; в нем есть доля угрызения совести и печальный упрек; он зовет, но не просит; он напоминает о
небе, но пренебрегает землею.
Замеченный Аграфеной Петровной, быстро вскочил Самоквасов
с завалины и еще быстрее пошел, но не в домик Марьи Гавриловны, где уже
раздавались веселые голоса проснувшихся гостей, а за скитскую околицу. Сойдя в Каменный Вражек, ушел он в перелесок. Там в тени кустов раскинулся на сочной благовонной траве и долго, глаз не сводя, смотрел на глубокое синее
небо, что в безмятежном покое лучезарным сводом высилось над землею. Его мысли вились вокруг Фленушки да Дуни Смолокуровой.
Девушка в красном подошла к моему окну, и в это самое время нас осветило на мгновение белым сиянием…
Раздался наверху треск, и мне показалось, что что-то большое, тяжелое сорвалось на
небе с места и
с грохотом покатилось на землю… Оконные стекла и рюмки, стоявшие перед графом, содрогнулись и издали свой стеклянный звук… Удар был сильный…
Он стоял и слушал, как переливались эти звуки, как окрылялись они парящею в
небеса силой, словно грозно молящие стоны и вопли целого народа, и как потом стали стихать, стихать понемногу, переходя в более мягкие, нежные тоны — и вдруг, вместе
с этим переходом,
раздался страстно-певучий, густой и полный контральто Цезарины...
— Отче наш! — со стоном, закрыв лицо руками, прерывая шепот молодой баронессы,
раздался детский, чистый голосок
с кормы, и ясные голубые глаза Дуни поднялись к
небу.
И вдруг я увидела то, чего никогда не забуду. Извилистая золотая стрела молнии, сорвавшись
с неба, ударила в соседний утес, и громадный кусок глыбы оторвался от скалы и полетел в бездну, прямо в объятия ревущего горного потока. В ту же минуту отчаянный крик
раздался по ту сторону утеса… Ответный крик вырвался из моей груди, и я потеряла сознание.
Обошли кругом. Взвилась в
небо ракета… И
с кремлевской стены
раздался грохот пушки. Несколько минут не простыл воздух от сотрясений меди и пороха… Толпа забродила по площади, начала кочевать по церквам, спускаться и подниматься на Ивана Великого; заслышался гул разговора, как только смолк благовест.