Я писал декорации, переписывал роли, суфлировал, гримировал, и на меня было возложено также устройство
разных эффектов вроде грома, пения соловья и т. п.
Неточные совпадения
Полозова хватило, как обухом по лбу. Ждать смерти, хоть скоро, но неизбежно, скоро ли, да и наверное ли? и услышать: через полчаса ее не будет в живых — две вещи совершенно
разные. Кирсанов смотрел на Полозова с напряженным вниманием: он был совершенно уверен в
эффекте, но все-таки дело было возбуждающее нервы; минуты две старик молчал, ошеломленный: — «Не надо! Она умирает от моего упрямства! Я на все согласен! Выздоровеет ли она?» — «Конечно», — сказал Кирсанов.
Он зашел в балаган и купил или даром взял бубенчики, положил их в карман и, погромыхивая ими, пошел еще с большим
эффектом; зашел в палатку, где продавали вино и где были
разные пьяные люди.
„Николай Карлович“ (как его всегда звали в публике) был типичный продукт своего времени, талантливый дилетант, из тогдашних прожигателей жизни, с барским тоном и замашками; но комедиант в полном смысле, самоуверенный, берущийся за все, прекрасный исполнитель светских ролей (его в „Кречинском“ ставили выше Самойлова и Шуйского), каратыгинской школы в трагедиях и мелодрамах, прибегавший к
разным „штучкам“ в мимических
эффектах, рассказчик и бонмотист (острослов), не пренебрегавший и куплетами в дивертисментах, вроде...
Какой бы огромный
эффект на весь мир получился, если бы эта интеллигенция, вместо того, чтобы требовать себе Константинополя и
разных других лакомых кусочков, заявила бы во всеуслышание: конец войне! никаких аннексий, никаких контрибуций!
Палтусов любил все, отзывающееся старой Москвой, любил не один «город», но
разные урочища Москвы, находил ее живописной и богатой
эффектами, выискивал уголки, пригорки, пункты, откуда открывается какая-нибудь красивая и своеобразная картина.