Неточные совпадения
Отец
рассказывал лучше
бабушки и всегда что-то такое, чего мальчик не замечал за собой, не чувствовал в себе. Иногда Климу даже казалось, что отец сам выдумал слова и поступки,
о которых говорит, выдумал для того, чтоб похвастаться сыном, как он хвастался изумительной точностью хода
своих часов,
своим умением играть в карты и многим другим.
Теперь я снова жил с
бабушкой, как на пароходе, и каждый вечер перед сном она
рассказывала мне сказки или
свою жизнь, тоже подобную сказке. А про деловую жизнь семьи, —
о выделе детей,
о покупке дедом нового дома для себя, — она говорила посмеиваясь, отчужденно, как-то издали, точно соседка, а не вторая в доме по старшинству.
Всё лето, исключая, конечно, непогожие дни, я прожил в саду, теплыми ночами даже спал там на кошме [Кошма — большой кусок войлока, войлочный ковер из овечьей или верблюжьей шерсти.], подаренной
бабушкой; нередко и сама она ночевала в саду, принесет охапку сена, разбросает его около моего ложа, ляжет и долго
рассказывает мне
о чем-нибудь, прерывая речь
свою неожиданными вставками...
Они
рассказывали о своей скучной жизни, и слышать это мне было очень печально; говорили
о том, как живут наловленные мною птицы,
о многом детском, но никогда ни слова не было сказано ими
о мачехе и отце, — по крайней мере я этого не помню. Чаще же они просто предлагали мне
рассказать сказку; я добросовестно повторял бабушкины истории, а если забывал что-нибудь, то просил их подождать, бежал к
бабушке и спрашивал ее
о забытом. Это всегда было приятно ей.
Тронутая этим участием и прозорливостью Владимира Петровича,
бабушка Татьяна
рассказала ему подробно
о том, как она, вкупе с
о. Крискентом, хотела устроить такое примирение, воспользовавшись «гласом девственницы», а вместо того только загубила Феню. При этом воспоминании Татьяна Власьевна, конечно, всплакнула и сквозь слезы, вытирая
свои потухшие глаза кончиком передника, проговорила...
По лесу, бывало, идем пешком;
бабушка мне
рассказывает о двенадцатом годе,
о можайских дворянах,
о своем побеге из Москвы,
о том, как гордо подходили французы, и
о том, как потом безжалостно морозили и били французов.
Всегда они говорили
о них в добродушном тоне,
рассказывая нам про
свои первые сценические впечатления, про те времена, когда главная актриса (при мне уже старуха) Пиунова (
бабушка впоследствии известной актрисы) играла все трагические роли в белом канифасовом платье и в красном шерстяном платке, в виде мантии.
Няня-Савишна, с чулком в руках, тихим голосом
рассказывала, сама не слыша и не понимая
своих слов, сотни раз рассказанное
о том, как покойница-княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянскою бабой-молдаванкой, вместо
бабушки.