Неточные совпадения
Он садился в угол, к стене, на ручку дивана и, осторожно улыбаясь, смешил девочек
рассказами об
учителях и гимназистах. Иногда Клим возражал ему...
Клим поспешно ушел, опасаясь, что писатель спросит его о напечатанном в журнале
рассказе своем;
рассказ был не лучше других сочинений Катина, в нем изображались детски простодушные мужики, они, как всегда, ожидали пришествия божьей правды, это обещал им сельский
учитель, честно мыслящий человек, которого враждебно преследовали двое: безжалостный мироед и хитрый поп.
Она редко и не очень охотно соглашалась на это и уже не рассказывала Климу о боге, кошках, о подругах, а задумчиво слушала его
рассказы о гимназии, суждения об
учителях и мальчиках, о прочитанных им книгах. Когда Клим объявил ей новость, что он не верит в бога, она сказала небрежно...
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из прежних бесед с
учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь свою в виде повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим
рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а гости не покидали мест своих.
Учились ей мы с Ником у одного
учителя, которого мы любили за его анекдоты и
рассказы; при всей своей занимательности, он вряд мог ли развить особую страсть к своей науке.
Только во сне я читал иной раз собственные стихи или
рассказы. Они были уже напечатаны, и в них было все, что мне было нужно: наш городок, застава, улицы, лавки, чиновники,
учителя, торговцы, вечерние гуляния. Все было живое, и над всем было что-то еще, уже не от этой действительности, что освещало будничные картины не будничным светом. Я с восхищением перечитывал страницу за страницей.
Наконец в Ровно я застал уже только
рассказы об одном
учителе физики.
Когда дело разъяснилось из
рассказов старших учеников
учителям, — совет поставил Кранцу на вид неуместность его шутовских водевилей.
— Да, одной моей хорошей знакомой, в память уважения, дружбы и… Но следующий мой
рассказ непременно будет посвящен вам, дорогой Диодор Иванович, вам, мой добрый и высокоталантливый
учитель!
По вечерам на крыльце дома собиралась большая компания: братья К., их сестры, подростки; курносый гимназист Вячеслав Семашко; иногда приходила барышня Птицына, дочь какого-то важного чиновника. Говорили о книгах, о стихах, — это было близко, понятно и мне; я читал больше, чем все они. Но чаще они рассказывали друг другу о гимназии, жаловались на
учителей; слушая их
рассказы, я чувствовал себя свободнее товарищей, очень удивлялся силе их терпения, но все-таки завидовал им — они учатся!
В эпоху предпринятого мною
рассказа у девицы Замшевой постояльцами были: какой-то малоросс, человек еще молодой, который первоначально всякий день куда-то уходил, но вот уже другой месяц сидел все или, точнее сказать, лежал дома, хотя и был совершенно здоров, за что Татьяной Ивановной и прозван был сибаритом; другие постояльцы: музыкант, старый помещик, две неопределенные личности, танцевальный
учитель, с полгода болевший какою-то хроническою болезнью, и, наконец, молодой помещик Хозаров.
Только одному
учителю нельзя было и заикнуться о «перехвате» денег — Перновскому. Весь класс его ненавидел, и Перновский точно услаждался этой ненавистью. Прежде, по
рассказам тех, кто кончил курс десять лет раньше, таких
учителей совсем и не водилось. В них ученики зачуяли что-то фанатическое и беспощадное. Перновский с первого же года, — его перевели из-за Москвы, — показал, каков он и чего от него ждать…
Учитель словесности уже не так верил в мои таланты. В следующем учебном году я, не смущаясь, однако, приговором казанского профессора, написал нечто вроде продолжения похождений моего героя, и в довольно обширных размерах. Место действия был опять Петербург, куда я не попадал до 1855 года. Все это было сочинено по разным повестям и очеркам, читанным в журналах, гораздо больше, чем по каким-нибудь устным
рассказам о столичной жизни.
В 1885 году, в серии
рассказов «Кой про что», Успенский напечатал
рассказ «Выпрямила», будто бы из записок деревенского
учителя Тяпушкина. Душа была истерзана целым рядом тяжелых явлений тогдашней российской действительности. И вдруг, как ярко светящиеся силуэты на темном фоне, перед глазами начинают проходить неожиданно всплывшие воспоминания, наполняя душу сильным, радостным теплом.
До вечера у Марьи Матвеевны перебывал весь город, все по нескольку раз переслушали
рассказ о сверхъестественном ночном и утреннем происшествии. Являлась даже и какая-то полиция, но от нее это дело скрывали, чтобы, храни бог, не случилось чего худшего. Приходил и
учитель математики, состоящий корреспондентом ученого общества. Он требовал, чтобы ему дали кирпичи, которыми швырял черт или дьявол, — и хотел их послать в Петербург.
Чтобы не наскучить вам дальнейшими
рассказами о моем детстве, не стану подробно описывать вам, как я начал свое учение у одного отставного
учителя народного училища, которого бабушка наняла для меня, как он по временам зашибался и между тем понятливо преподавал мне русский язык и арифметику, как он успел привить мне любовь к литературе. Восьми лет я уже с жаром декламировал тираду из Дмитрия Донского...
Не даром он, по
рассказам, умел не только учеников, но и даже и
учителей своего заведения держать в должном страхе.
Князь Владимир пришел в восторг при получении им еще из Москвы известия о предстоящем переезде на постоянное жительство в Петербург его прежнего
учителя, поверенного и друга Гиршфельда, он встретил его на вокзале, засыпал вопросами, а более всего
рассказами о своем житье-бытье в Петербурге, о своем романе и о его героине.