Неточные совпадения
Катавасов, войдя в свой вагон, невольно кривя душой,
рассказал Сергею Ивановичу свои наблюдения над добровольцами, из которых оказывалось, что они были отличные
ребята. На большой станции в городе опять пение и крики встретили добровольцев, опять явились с кружками сборщицы и сборщики, и губернские дамы поднесли букеты добровольцам и пошли за ними в буфет; но всё это было уже гораздо слабее и меньше, чем в Москве.
Нехлюдов посидел несколько времени с стариком, который
рассказал ему про себя, что он печник, 53 года работает и склал на своем веку печей что и счету нет, а теперь собирается отдохнуть, да всё некогда. Был вот в городе, поставил
ребят на дело, а теперь едет в деревню домашних проведать. Выслушав рассказ старика, Нехлюдов встал и пошел на то место, которое берег для него Тарас.
По временам Иохим собирал
ребят вокруг себя в кучу и начинал
рассказывать им веселые присказки и сказки.
Бегут сани, стучит конское копыто о мерзлую землю, мелькают по сторонам хмурые деревья, и слышит Аграфена ласковый старушечий голос, который так любовно наговаривает над самым ее ухом: «Петушок, петушок, золотой гребешок, маслена головушка, шелкова бородушка, выгляни в окошечко…» Это баушка Степанида сказку
рассказывает ребятам, а сама Аграфена совсем еще маленькая девчонка.
Поеду к Пармену Семенову, к Лучкову, к Тришину, уговорю пускать к нам
ребят; вы человек народный,
рассказывайте им попонятнее гигиенические законы, говорите о лечении шарлатанов и все такое.
Рассказал, что он из деревни Васильевского, в 12 верстах от города, что он отделенный от отца и братьев и живет теперь с женой и двумя
ребятами, из которых старший только ходил в училище, а еще не помогал ничего.
—
Ребята! — сказал, подбегая к ним, один молодец, — атаман опять начал
рассказывать про свое житье на Волге. Все бросили и песни петь, и сказки слушать, сидят вокруг атамана. Пойдем поскорее, а то места не найдем!
— Ведь я охотой за брата пошел, —
рассказывал Авдеев. — У него
ребята сам-пят! А меня только женили. Матушка просить стала. Думаю: что мне! Авось попомнят мое добро. Сходил к барину. Барин у нас хороший, говорит: «Молодец! Ступай». Так и пошел за брата.
Слушал я вчера, как он на заводе
ребят про песни спрашивал и поговорки, а после, в горнице, за чаем
рассказывал мне...
— Ладно, брат, там разберут; вишь, нашел какого знакомого? Федот Кузьмич! Слышь! — смеясь, отвечал Федот Кузьмич. — Крепче держи его,
ребята! Там
рассказывай, как придем; там вас разберут, что куда принадлежит.
— Нет, вишь ты, пришли это они с нашими
ребятами… те остались дома, а эти в Сосновку пришли; они все
рассказали…
— Ну вот еще, будешь нам
рассказывать! Он, вестимо он! Ах, он…
Ребята, давай мне его сюда, давай сюда!.. Ступай, догоняй; всего одна дорога; да живо… испуган зверь, далеко бежит… Ну!
Ребята подозревали во мне религиозного сектанта и добродушно подшучивали надо мною, говоря, что от меня даже родной отец отказался, и тут же
рассказывали, что сами они редко заглядывают в храм божий и что многие из них по десяти лет на духу не бывали, и такое свое беспутство оправдывали тем, что маляр среди людей все равно что галка среди птиц.
Матросы оказались добрыми
ребятами, все они были земляки мне, исконные волгари; к вечеру я чувствовал себя своим человеком среди них. Но на другой день заметил, что они смотрят на меня угрюмо, недоверчиво. Я тотчас догадался, что черт дернул Баринова за язык и этот фантазер что-то
рассказал матросам.
И снова начал
рассказывать о несправедливой жизни, — снова сгрудился базарный народ большой толпой, полицейский теряется в ней, затирают его. Вспоминаю Костю и заводских
ребят, чувствую гордость в себе и великую радость — снова я силён и как во сне… Свистит полицейский, мелькают разные лица, горит множество глаз, качаются люди жаркой волной, подталкивают меня, и лёгок я среди них. Кто-то за плечо схватил, шепчет мне в ухо...
Когда наступала моя очередь укладывать крендели, — стоя у стола я
рассказывал ребятам все, что знал и что — на мой взгляд — они тоже должны были знать. Чтобы заглушить ворчливый шум работы, нужно было говорить громко, а когда меня слушали хорошо, я, увлекаясь, повышал голос и, будучи застигнут хозяином в такой момент «подъема духа», получил от него прозвище и наказание.
И Прошка
рассказал несколько случаев, хотя и относившихся к более или менее отдаленному прошлому, о том, как один студент побил трех «
ребят» на этом самом перекрестке, как другой вырвал нож голою рукой и при этом успел еще «накласть» нападавшему и свалить его еле живого в канаву, где тот пролежал, пока пришли дачные дворники, и т. д.
«Слушайте, говорит,
ребята, что я стану
рассказывать, да запоминайте хорошенько.
— Да, он худа не делал.
Рассказывать, бывало, когда что зачнет про Филарета Милостивого либо про другое что, то все на доброту сворачивает и против богачества складно говорит.
Ребята его много которые слушали.
— Верно! — соглашается Гнедой. — Это я зря, не надо ругаться.
Ребята! — дёргаясь всем телом, кричит он. Вокруг него летает лохмотье кафтана, и кажется, что вспыхнул он тёмным огнём. — Ребятушки, я вам
расскажу по порядку, слушай! Первое — работал. Господь небесный, али я не работал? Бывало, пашу — кости скрипят, земля стонет — работал — все знают, все видели! Голодно, братцы! Обидно — все командуют! Зиму жить — холодно и нету дров избу вытопить, а кругом — леса без края! Ребятёнки мрут, баба плачет…
— А коли ты посланником прислан, так басен-то не плети!.. — резко сказала Василию Борисычу мать Нонна, игуменья гордеевская, кидая на него гневные взоры. — Не малым
ребятам сказки
рассказываешь!.. Послуха поставь, очевидца, да Святым Писанием слова его укрепи!.. Вот что!..
— Греби, греби,
ребята, после
расскажешь! — говорит рулевой. — Понатужься!
Пришли они намедни с фабрики,
рассказывают:
ребята сговорились, — если докторов в Заречье пришлют, всех их разнести.
Тут мы, молодыми
ребятами, бывало проводили целые ночи до бела света, слушая того, кто нам казался умнее, — кто обладал бульшими против других сведениями и мог
рассказать нам о Канте, о Гегеле, о «чувствах высокого и прекрасного» и о многом другом, о чем теперь совсем и не слыхать речей в садах нынешнего Киева.
— Сейчас у меня с моей дамой, пока мы плясали, был разговор, —
рассказывал медик, когда все трое вышли на улицу. — Речь шла об ее первом романе. Он, герой — какой-то бухгалтер в Смоленске, имеющий жену и пятерых
ребят. Ей было 17 лет и жила она у папаши и мамаши, торгующих мылом и свечами.
Фельдшер вздохнул и задумался. А китаец тихим, бесстрастным голосом
рассказывал, что у него тоже есть «мадама» и трое
ребят, что все они живут в Мукдене. А Мукден, как мухами, набит китайцами, бежавшими и выселенными из занятых русскими деревень. Все очень вздорожало, за угол фанзы требуют по десять рублей в месяц, «палка» луку стоит копейку, пуд каоляна — полтора рубля. А денег взять негде.
1 марта. — Вчера вызывали Шерстобитова на бюро, он все отрицал, но Темка и другие
ребята на мои ловкие вопросы понемногу
рассказали все его художества. На следующий день, то есть сегодня, хотели вызвать жену Шерстобитова и сказали ему это. Он вылетел бомбой из бюро, побежал домой, повесил петлю на гвоздь и хотел вешаться; так застала его жена, войдя из кухни. Тогда он с кухонным ножом выскочил на двор, но поцарапал слегка руку и бросил нож.
Дневник! Я
расскажу тебе на ухо то, что меня мучает: я б-о-ю-с-ь своей аудитории. Перед тем как идти к
ребятам, что-то жалобно сосет в груди. Я неплохо готовлюсь к занятиям, днями и вечерами просиживаю в читальне Московского комитета, так что это не боязнь сорваться, не ответить на вопросы, а другое. Но что? Просто как-то неудобно: вот я, интеллигентка, поварилась в комсомоле, начиталась книг и иду учить рабочих
ребят. Пробуждать в них классовое сознание. Правильно ли это?
Ребята дружно смеялись, и дружно все встали за Лельку, — и приезжие, и местные.
Рассказывали о ее энергии и непримиримости, об умении организовать молодежь и зажечь ее энтузиазмом. Обида Лельки потонула в радости слышать такой хороший и единодушный товарищеский отзыв.
2 марта. — Трагедия превратилась в комедию.
Ребята из бюро мне
рассказывали, что все это Шерстобитов разыграл нарочно, чтобы запугать жену, и чтоб она о нем ничего не
рассказывала в бюро. Но она под напором
ребят много
рассказала о нем, даже чего я не подозревала.
Ребята, отражая волнение взрослых, собирались в сумерки на гумне и на задворках и
рассказывали страшные сказки о мертвецах, чернея большими расширенными глазами; и уже давно звал их домой знакомый и приятно-сердитый голос, а они не решались высвободить из-под себя босые ноги и промчаться сквозь прозрачную пугающую мглу.