Неточные совпадения
— Надо. Отцы жертвовали на церкви,
дети — на революцию. Прыжок — головоломный, но… что же, брат, делать? Жизнь верхней корочки несъедобного каравая, именуемого Россией, можно озаглавить так: «История головоломных прыжков русской интеллигенции». Ведь это только господа патентованные историки обязаны специальностью своей доказывать, что существуют некие преемственность, последовательность и другие ведьмы, а — какая у нас преемственность? Прыгай, коли не хочешь
задохнуться.
Ребенок кричит,
ребенок, наконец, не может кричать,
задыхается: «Папа, папа, папочка, папочка!» Дело каким-то чертовым неприличным случаем доходит до суда.
Дед с матерью шли впереди всех. Он был ростом под руку ей, шагал мелко и быстро, а она, глядя на него сверху вниз, точно по воздуху плыла. За ними молча двигались дядья: черный гладковолосый Михаил, сухой, как дед; светлый и кудрявый Яков, какие-то толстые женщины в ярких платьях и человек шесть
детей, все старше меня и все тихие. Я шел с бабушкой и маленькой теткой Натальей. Бледная, голубоглазая, с огромным животом, она часто останавливалась и,
задыхаясь, шептала...
Я слыхал даже, что ее хотели присудить к наказанию, но, слава богу, прошло так; зато уж
дети ей проходу не стали давать, дразнили пуще прежнего, грязью кидались; гонят ее, она бежит от них с своею слабою грудью,
задохнется, они за ней, кричат, бранятся.
— Мама,
дети! Смотрите, Кусака играет! — кричала Леля и,
задыхаясь от смеха, просила: — Еще, Кусачка, еще! Вот так! Вот так…
Уже с первых минут стало ясно, что дочь уступит матери в легкости и силе, — Нунча бежала так свободно и красиво, точно сама земля несла ее, как мать
ребенка, — люди стали бросать из окон и с тротуаров цветы под ноги ей и рукоплескали, одобряя ее криками; в два конца она опередила дочь на четыре минуты с лишком, и Нина, разбитая, обиженная неудачей, в слезах и
задыхаясь, упала на ступени паперти, — не могла уже бежать третий раз.
Этого Елена уже больше не выдержала: думала было она первоначально достать где-нибудь жаровню с угольями, поставить ее в свою комнату и
задохнуться вместе с
ребенком, — но за что же она и по какому праву прекратит его молодую жизнь?
— Убир-райтесь вы к черту, — завопил вдруг не своим голосом Вельчанинов, точно как бы что сорвалось в нем, — убир-райтесь с вашею подпольною дрянью, сам вы подпольная дрянь — пугать меня вздумал — мучитель
ребенка, — низкий человек, — подлец, подлец, подлец! — выкрикивал он, себя не помня и
задыхаясь на каждом слове.
— Ручку! Ручку святую! — проговорил он,
задыхаясь. — Сон! Прекрасный сон!
Дети, разбудите меня!
— Отзовись, неведомый! — гудел и надрывался дрожащий колокол. — Отзовись, могучий и жалостливый! Взгляни на прекрасную землю: печальна она, как вдовица, и плачут ее голодные, обиженные
дети. Каждый день всходит над землей солнце и в радости совершает круг свой, но весь великий свет его не может рассеять великой тьмы, которой полно страдающее сердце человека. Потеряна правда жизни, и во лжи
задыхаются несчастные
дети прекрасной земли. Отзовись, неведомый! Отзовись, могучий и жалостливый!
— Ага! Вот ты как! Так вот как! — заспешила она, волнуясь и
задыхаясь, — полюбуйтесь на нее,
дети! Хороша! Нечего сказать! Преступница! Дрянная злюка! Лгунья! Воровка! Ага! Осмелилась! Ну, да ладно — получишь свое, поделом получишь! Поделом! Марш со мною сейчас к Екатерине Ивановне! И духу твоего завтра же не будет у нас, мерзкая девчонка!
Еще бы! Не нужно быть доктором, чтоб видеть, можно ли теперь тащить
ребенка или нет. У него еще страшные припадки. Воздух до сих пор сырой. Пока доедешь до теплых краев,
ребенок успеет двадцать пять раз
задохнуться. Вагон не комната, а Володя не собачка: его не укутаешь.
С этими словами,
задыхаясь и сверкая глазами, разгневанный герцог всхлипнул и потом отечески обнял молодую красавицу и, почувствовав, что она падает, поднял ее, как
дитя, на руки, поцеловал в темя и с этою ношей возвратился назад в двери замка.
Детям дали лошадь — настоящую, живую лошадь, и они поехали кататься и веселиться. Ехали, ехали, гнали под гору, на гору. Добрая лошадка обливалась потом,
задыхалась, везла, и всё везла, слушалась; а
дети кричали, храбрились, хвастались друг перед другом, кто лучше правит, и подгоняет, и скачет. И им казалось, как и всегда кажется, что когда скакала лошадка, что это они сами скакали, и они гордились своей скачкой.
Это была плохая ночь. Когда Валя заснул, с Григорием Аристарховичем сделался припадок астмы. Он
задыхался, и толстая, белая грудь судорожно поднималась и опускалась под ледяными компрессами. Только к утру он успокоился, и измученная Настасья Филипповна заснула с мыслью, что муж ее не переживет потери
ребенка.
Дети не верят в то, что скоро платье их намокнет, ручонки намахаются, что они станут
задыхаться, захлебнутся и пойдут ко дну.