Неточные совпадения
Василий Иванович засмеялся и сел. Он очень походил лицом на своего сына, только лоб у него был ниже и уже, и рот немного шире, и он беспрестанно двигался, поводил плечами, точно платье ему под мышками
резало, моргал, покашливал и шевелил
пальцами, между тем как сын его отличался какою-то небрежною неподвижностию.
Еще две-три встречи с дьяконом, и Клим поставил его в ряд с проповедником о трех
пальцах, с человеком, которому нравится, когда «
режут правду», с хромым ловцом сома, с дворником, который нарочно сметал пыль и сор улицы под ноги арестантов, и озорниковатым старичком-каменщиком.
Деревенски мужики —
Хамы, свиньи, дураки.
Эх, — ка́лина, эх, — ма́лина.
Пальцы режут, зубы рвут.
В службу царскую нейдут.
Не хочут! Калина, ой — малина.
Круглые воротнички его белой рубашки немилосердно подпирали ему уши и
резали щеки, а накрахмаленные рукавчики закрывали всю руку вплоть до красных и кривых
пальцев, украшенных серебряными и золотыми кольцами с незабудками из бирюзы.
Вот каждый, взявши по дыне, обчистил ее чистенько ножиком (калачи все были тертые, мыкали немало, знали уже, как едят в свете; пожалуй, и за панский стол хоть сейчас готовы сесть), обчистивши хорошенько, проткнул каждый
пальцем дырочку, выпил из нее кисель, стал
резать по кусочкам и класть в рот.
Сверх того, у меня был удивительный ларчик, или шкафик, оклеенный
резной костью, в котором находилось восемь ящичков, наполненных моими сокровищами, то есть окаменелостями, чертовыми
пальцами и другими редкими камешками, всегда называемыми мною штуфами.
Ромашов, который теперь уже не шел, а бежал, оживленно размахивая руками, вдруг остановился и с трудом пришел в себя. По его спине, по рукам и ногам, под одеждой, по голому телу, казалось, бегали чьи-то холодные
пальцы, волосы на голове шевелились, глаза
резало от восторженных слез. Он и сам не заметил, как дошел до своего дома, и теперь, очнувшись от пылких грез, с удивлением глядел на хорошо знакомые ему ворота, на жидкий фруктовый сад за ними и на белый крошечный флигелек в глубине сада.
— Видите-с. А так как при самых благоприятных обстоятельствах раньше пятидесяти лет, ну тридцати, такую
резню не докончишь, потому что ведь не бараны же те-то, пожалуй, и не дадут себя
резать, — то не лучше ли, собравши свой скарб, переселиться куда-нибудь за тихие моря на тихие острова и закрыть там свои глаза безмятежно? Поверьте-с, — постучал он значительно
пальцем по столу, — вы только эмиграцию такою пропагандой вызовете, а более ничего-с!
«Да вот, господин дохтур,
резал я хлеб для артели, так
палец маненечко попортил, руду никак не уймешь».
И талантливо содействует вновь воскресший бродяга: засунул четыре
пальца в рот и высвистывает пронзительно,
режет воздух под ногами у пляшущего.
У стены, под окнами, за длинным столом сидят, мерно и однообразно покачиваясь, восемнадцать человек рабочих, делая маленькие крендели в форме буквы «в» по шестнадцати штук на фунт; на одном конце стола двое
режут серое, упругое тесто на длинные полосы, привычными
пальцами щиплют его на равномерные куски и разбрасывают вдоль стола под руки мастеров, — быстрота движений этих рук почти неуловима.
Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак и, усевшись перед столом, насыпал соль, приготовил две головки луку, взял в руки нож и, сделавши значительную мину, принялся
резать хлеб. Разрезавши хлеб на две половины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то белевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал
пальцем. «Плотное! — сказал он сам про себя. — Что бы это такое было?»
— Не пойму я братца! — жаловалась на него матушка. — Каждый день нарочно для него
режем индейку и голубей, сама своими руками делаю компот, а он скушает тарелочку бульону да кусочек мясца с
палец и идет из-за стола. Стану умолять его, чтоб ел, он воротится к столу и выпьет молочка. А что в нем, в молоке-то? Те же помои! Умрешь от такой еды… Начнешь его уговаривать, а он только смеется да шутит… Нет, не нравятся ему, голубчику, наши кушанья!
И в самом деле он великий начетчик, старинные книги как свои пять
пальцев знал; имея же острую память, многое из них целыми страницами читал наизусть, так, бывало, и
режет…
Так порешив, стали смекать, по скольку на брата придется; по
пальцам считали, на бирках
резали, чурочками да щепочками метали; наконец добрались, что с каждого по целковому да по шестидесяти копеек надо.
— Не бойся, новенькая, — ласково обратилась она к Дуне. — Никто тебе
пальца резать не будет. А что оспу, может быть, привьют, так это пустое. Ничуть не больно. Всем прививали. И мне, и Любе, и Орешкиной.
Я очень сконфузился. Стал приглядываться. Верно! Все держат вилку и ножик концами
пальцев, легко и красиво, и только мы с Мишею держим их в кулаках, как будто собираемся
резать крепкую подошву.
Грохотали удары роликов и колодок, со звенящим стуком падали колодки в ящики, гудели вентиляторы; иногда, как развернувшиеся бичи, воздух
резали разбойничьи свисты парней резерва, гнавших вагонетки: свистели, засунув два
пальца в рот, чтоб сторонились.