Неточные совпадения
Все эти; господа принадлежат к той категории, которую определяет Неуеденов в «Праздничном сне»: «Другой сунется в службу, в какую бы то ни
на есть» послужит без году неделю, повиляет хвостом, видит — не тяга, умишка-то не хватает, учился-то плохо, двух перечесть не умеет, лень-то прежде его
родилась, а побарствовать-то хочется: вот он и пойдет бродить по
улицам до по гуляньям, — не объявится ли какая дура с деньгами»…
— Врожденных вкусов нет, как и способностей. Иначе бы таланты зарождались только среди изысканного высокообразованного общества, а художники
рождались бы только от художников, а певцы от певцов, а этого мы не видим. Впрочем, я не буду спорить. Ну, не цветочница, так что-нибудь другое. Я, например, недавно видал
на улице, в магазинной витрине сидит барышня и перед нею какая-то машинка ножная.
На улицах быстро темнело. По шоссе бегали с визгом еврейские ребятишки. Где-то
на завалинках у ворот, у калиток, в садах звенел женский смех, звенел непрерывно и возбужденно, с какой-то горячей, животной, радостной дрожью, как звенит он только ранней весной. И вместе с тихой, задумчивой грустью в душе Ромашова
рождались странные, смутные воспоминания и сожаления о никогда не бывшем счастье и о прошлых, еще более прекрасных вёснах, а в сердце шевелилось неясное и сладкое предчувствие грядущей любви…
И какие лица увидел он тут!
На улице как будто этакие и не встречаются и не выходят
на божий свет: тут, кажется, они
родились, выросли, срослись с своими местами, тут и умрут. Поглядел Адуев пристально
на начальника отделения: точно Юпитер-громовержец; откроет рот — и бежит Меркурий с медной бляхой
на груди; протянет руку с бумагой — и десять рук тянутся принять ее.
Но вид деревни, в которой старушка
родилась и провела свою молодость вплоть до замужества, соблазнил ее: она вошла
на улицу.
Когда ребенок
родился, она стала прятать его от людей, не выходила с ним
на улицу,
на солнце, чтобы похвастаться сыном, как это делают все матери, держала его в темном углу своей хижины, кутая в тряпки, и долгое время никто из соседей не видел, как сложен новорожденный, — видели только его большую голову и огромные неподвижные глаза
на желтом лице.
Он пошёл переулками, а когда видел, что встречу идут люди, то переходил
на другую сторону
улицы и старался спрятаться в тень. У него
родилось и упорно росло предчувствие встречи с Яковом, Ольгой или с кем-либо другим из их компании.
В первое время все занимало меня, все было ново, точно я вновь
родился. Я мог спать
на земле, мог ходить босиком, — а это чрезвычайно приятно; мог стоять в толпе простого народа, никого не стесняя, и когда
на улице падала извозчичья лошадь, то я бежал и помогал поднять ее, не боясь запачкать свое платье. А главное, я жил
на свой собственный счет и никому не был в тягость!
Ирина. Думаем, к осени уже будем там. Наш родной город, мы
родились там…
На Старой Басманной
улице…
Положим, что, плывучи
на пароходах в третьем классе и питаясь булками да чаем, еще и можно было кое-как протащиться и с этими деньгами; но теперь у Бенни
рождался вопрос: чего же ради им плыть вниз? чего подниматься вверх, когда ведь опять будет все то же самое: трактир,
улица, извозчики, кабак да сбор
на церковь?
Неуеденов. Да ведь, Капочка, у них совести очень мало. Другой сунется в службу, в какую бы то ни
на есть, послужит без году неделю, повиляет хвостом, видит: не тяга — умишка-то не хватает, учился-то плохо, двух перечесть не умеет, лень-то прежде его
родилась, а побарствовать-то хочется: вот он и пойдет бродить по
улицам да по гуляньям, — не объявится ли какая дура с деньгами. Так нешто честно это?
Мне грустно, чувство одиночества и отчужденности от этих людей скипается в груди тяжким комом. В грязные окна бьется вьюга — холодно
на улице! Я уже видал таких людей, как эти, и немного понимаю их, — знаю я, что почти каждый переживает мучительный и неизбежный перелом души:
родилась она и тихо выросла в деревне, а теперь город сотнями маленьких молоточков ковал
на свой лад эту мягкую, податливую душу, расширяя и суживая ее.
— Здесь,
на Нижней
улице,
родился, — отвечал Рыжов.
Не скажу, чтобы и уличная жизнь казалась мне «столичной»; езды было много, больше карет, чем в губернском городе; но еще больше простых ванек. Ухабы, грязные и узкие тротуары, бесконечные переулки, маленькие дома — все это было, как и у нас. Знаменитое катанье под Новинским напомнило, по большому счету, такое же катанье
на Масленице в Нижнем, по Покровке —
улице, где я
родился в доме деда. Он до сих пор еще сохранился.
В городе, где Юрасов
родился и вырос, у домов и
улиц есть глаза, и они смотрят ими
на людей, одни враждебно и зло, другие ласково, — а здесь никто не смотрит
на него и не знает о нем.
У папы
на Верхне-Дворянской
улице был свой дом, в нем я и
родился. Вначале это был небольшой дом в четыре комнаты, с огромным садом. Но по мере того как росла семья, сзади к дому делались все новые и новые пристройки, под конец в доме было уже тринадцать — четырнадцать комнат. Отец был врач, притом много интересовался санитарией; но комнаты, — особенно в его пристройках, — были почему-то с низкими потолками и маленькими окнами.