Неточные совпадения
Сия обширная и богатая губерния обитаема была множеством полудиких
народов, признавших еще недавно владычество
российских государей.
— Это, конечно, главная линия раскола, — продолжал Радеев еще более певуче и мягко. — Но намечается и еще одна, тоже полезная: заметны юноши, которые учатся рассуждать не только лишь о печалях
народа, а и о судьбах
российского государства, о Великом сибирском пути к Тихому океану и о прочем, столь же интересном.
У Николая Силыча в каждом почти классе было по одному такому, как он называл, толмачу его; они обыкновенно могли говорить с ним, что им было угодно, — признаваться ему прямо, чего они не знали, разговаривать, есть в классе, уходить без спросу; тогда как козлищи, стоявшие по углам и на коленях, пошевелиться не смели, чтобы не стяжать нового и еще более строгого наказания: он очень уж уважал ум и ненавидел глупость и леность, коими, по его выражению, преизбыточествует
народ российский.
Восклицание «уж так нынче
народ слаб стал!» составляет в настоящее время модный припев градов и весей
российских. Везде, где бы вы ни были, — вы можете быть уверены, что услышите эту фразу через девять слов на десятое. Вельможа в раззолоченных палатах, кабатчик за стойкой, земледелец за сохою — все в одно слово вопиют: «Слаб стал
народ!» То же самое услышали мы и на постоялом дворе.
— Нет, Иван Андреич, неправда! Он и люди его толка — против глупости, злобы и жадности человечьей! Это люди — хорошие, да; им бы вот не пришло в голову позвать человека, чтобы незаметно подпоить да высмеять его; время своё они тратят не на игру в карты, на питьё да на еду, а на чтение добрых и полезных книг о несчастном нашем
российском государстве и о жизни
народа; в книгах же доказывается, отчего жизнь плоха и как составить её лучше…
Великий
народ российский!..
Так, например, у самого Карамзина мы находим, что вся история
народа пожертвована строгому и последовательному проведению одной идеи — об образовании и развитии государства
российского.
В одном из писем к издателям, из Звенигорода, сказано, что «посредством «Собеседника» можно рассеять в
народе познания, тем паче что книга сия заключает в себе
российскую историю, каковой еще не бывало, и для одного уже сего сочинения всякой с жадностию покупает «Собеседник»«.
Все благомыслящие люди читают ее с удовольствием и утверждают, что старанием какой-то любительницы муз
российские словесные науки придут вскоре в такое совершенство, какому удивляемся мы у других
народов» (стр. 145).
Кто бы вздумал искать при одном из скромных Княжеских Дворов Германии, в тихом семействе Ангальт-Церстского Дома, — кто бы вздумал искать там причины нашего благоденствия и славы
народа Российского?
Да не оскорбится тем справедливая гордость
народа Российского!
И сие великое движение пылкой души, сии в восторге произнесенные слова: «Сохрани Боже, чтобы какой-нибудь
народ был счастливее
Российского!» — не суть ли излияние и торжество страстной добродетели, которая, избрав себе предмет в мире, стремится к нему с пламенною ревностию, и самую жизнь в рассуждении его ни за что считает?
Сохрани Боже, чтобы, по совершении сего законодательства, какой-нибудь
народ на земле был счастливее
Российского!
Сим предметом еще не ограничились труды их: Монархиня желала, чтобы они исследовали все исторические монументы в нашей Империи; замечали следы
народов, которые от стран Азии преходили Россию, сами исчезли, но оставили знаки своего течения, подобно рекам иссохшим; желала, чтобы они в развалинах, среди остатков древности, как бы забытых времен, искали откровений прошедшего; чтобы они в нынешних многочисленных
народах Российских узнавали их неизвестных предков, разбирая языки, происхождение и смесь оных; чтобы они, наблюдая обычаи, нравы, понятия сих людей, сообщили Историку и Моралисту новые сведения, а Законодателю новые средства благодеяния.
Я воображаю сии едва вообразимые пространства со всеми их жителями, и думаю: «Екатерина, подобно Божеству, согласила все словом Своим; отдаленные берега Ледовитого моря представляют тот же государственный порядок, которому на берегах величественной Волги или Невы удивляемся;
народы столь различные правятся единым уставом; части, столь несходные, всеобщим «Учреждением» Монархини приведены в целое, и бесчисленные страны
Российские составили разные семейства единого отечества!» Сия мысль восхищает дух мой!
Он был несчастлив во всех предприятиях — Она во всем счастлива; он с каждым шагом вперед — отступал назад — Она беспрерывными шагами текла к своему великому предмету; писала уставы на мраморе, неизгладимыми буквами; творила вовремя и потому для вечности, и потому никогда дел Своих не переделывала — и потому
народ Российский верил необходимости Ее законов, непременных, подобно законам мира.
Повелев собраться Государственным Чинам или Депутатам из всех судилищ, из всех частей Империи, чтобы они предложили свои мысли о полезных уставах для государства, Великая говорит: «Наше первое желание есть видеть
народ Российский столь счастливым и довольным, сколь далеко человеческое счастие и довольствие может на сей земле простираться.
Едва произнес Ее имя, и мне кажется, что все бесчисленные
народы царств
Российских готовы внимать словам моим: ибо все обожали Великую.
И два ума, два характера, столь между собою различные, составляют впоследствии удивительную гармонию для счастия
народа Российского!
Созвание (по выражению объяснителя к сочинениям Державина) «депутатов из всех
народов, составляющих
Российскую империю, от дальнейших краев Сибири, камчадалов, тунгусов, от каждой области по два человека, даже якутов и пр.» — оставило памятник по себе и в следующих стихах певца Екатерины (Державин, I, стр. 144...
Тут уже Сумароков пришел в истинное негодование и от души высказал, что этот [«подлый]
народ[«] не стоит чести смотреть трагедии
российского Корнеля и Расина и что [сей подлый
народ есть необразованная скотина, не признающая даже] таких авторитетов, как г. Вольтер и он, г.
Холмский надел шлем. Легионы княжеские взывали: «Слава и долголетие Иоанну!»
Народ еще безмолвствовал. Заиграли на трубах — и в единое мгновение высокий эшафот разрушился. На месте его возвеялось белое знамя Иоанново, и граждане наконец воскликнули: «Слава государю
российскому!»
Вывезти бы вам хоть одного в наши
российские пределы, утвердили бы мы в России корень священства, утолили бы душевный глад многого
народа.
Даже сам боцман Федотов, уже на что всегда лаявшийся на все иностранные порты, хотя он в них дальше ближайшего от пристани кабака никогда и не заглядывал, и находивший, что чужим городам против
российских не «выстоять», и что только в России водка настоящая и есть бани, а у этих «подлецов», под которыми Федотов разумел представителей всех наций без разбора, ни тебе настоящей водки, ни тебе бань, — и тот даже находил, что в Гонолуле ничего себе и что
народ даром что вроде арапов, а обходительный, приветливый и угостительный.
— А теперь уже не воротились к старому? Все, как прежде, только в еще более
российских формах. Для
народа разницы нет, измываются ли над ним становые с урядниками, или комиссары с Гребенкиными… То же рабство, та же тупая реакция.
Разорваны были власть и
народ,
народ и интеллигенция, разорваны были народности, объединенные в
Российскую империю.
В день коронации был дан первый великолепный спектакль на итальянском языке: он состоял из оперы «Clemenzo di Tiddo» (Титово милосердие) и «Le Russia affletta et riconsolata» (Опечаленная и вновь утешенная Россия), большая аллегорическая интермедия, смысла которой пояснять не нужно, потому что он виден из самого заголовка пьесы. После следовал балет «Радость
народа, появление Астреи на
российском горизонте и восстановлении золотого века».
— Они считают за стыд говорить на родном языке. У какого
народа кроме
российского это бывает?
Под № 30.436 в опубликованном Полном Собрании Законов
Российской империи напечатано: «Как ничто не может иметь большого влияния над простым
народом, как презрение или посмеяние над заблуждениями, в кои совращать его ищут, и что именно средство сие употребляют как раскольники разных сект, так и субботники в отношении православной веры, то именовать субботников жидами и оглашать, что они подлинно суть жиды, ибо настоящее их наименование субботников, или придерживающихся Моисееву закону, не дает
народу точного о секте сей понятия и не производит в нем того к ней отвращения, какое может производимо быть убеждением, что обращать стараются их в жидовство».
В свободное от работы время Баранщиков не раз ходил в бедном греческом платье в
российский гостиный двор и искал покровительства у приезжавших туда русских купцов, Но все русские купцы были тоже
народ тертый и, как Булгаковский домоправитель, совсем не верили «скаскам» Баранщикова и помощи ему не оказали.