Неточные совпадения
— Ее? Да ка-а-ак же! — протянула
Соня жалобно и с страданием сложив вдруг
руки. — Ах! вы ее… Если б вы только знали. Ведь она совсем как ребенок… Ведь у ней ум совсем как помешан… от горя. А какая она умная была… какая великодушная… какая добрая! Вы ничего, ничего не знаете… ах!
Глаза его горели лихорадочным огнем. Он почти начинал бредить; беспокойная улыбка бродила на его губах. Сквозь возбужденное состояние духа уже проглядывало страшное бессилие.
Соня поняла, как он мучается. У ней тоже голова начинала кружиться. И странно он так говорил: как будто и понятно что-то, но… «но как же! Как же! О господи!» И она ломала
руки в отчаянии.
Он взял ее
руку.
Соня слабо улыбнулась.
— Иссосали мы тебя,
Соня… Поля, Леня, Коля, подите сюда… Ну, вот они,
Соня, все, бери их… с
рук на
руки… а с меня довольно!.. Кончен бал! Г’а!.. Опустите меня, дайте хоть помереть спокойно…
— Ох, нет, нет, нет! — И
Соня бессознательным жестом схватила его за обе
руки, как бы упрашивая, чтобы нет.
Кроме того, у него было в виду и страшно тревожило его, особенно минутами, предстоящее свидание с
Соней: он должен был объявить ей, кто убил Лизавету, и предчувствовал себе страшное мучение, и точно отмахивался от него
руками.
В лихорадке и в бреду провела всю ночь
Соня. Она вскакивала иногда, плакала,
руки ломала, то забывалась опять лихорадочным сном, и ей снились Полечка, Катерина Ивановна, Лизавета, чтение Евангелия и он… он, с его бледным лицом, с горящими глазами… Он целует ей ноги, плачет… О господи!
— Ох, нет!.. Бог этого не попустит! — вырвалось, наконец, из стесненной груди у
Сони. Она слушала, с мольбой смотря на него и складывая в немой просьбе
руки, точно от него все и зависело.
— Я ничего не брала у вас, — прошептала в ужасе
Соня, — вы дали мне десять рублей, вот возьмите их. —
Соня вынула из кармана платок, отыскала узелок, развязала его, вынула десятирублевую бумажку и протянула
руку Лужину.
Соня проговорила это точно в отчаянии, волнуясь и страдая и ломая
руки. Бледные щеки ее опять вспыхнули, в глазах выразилась мука. Видно было, что в ней ужасно много затронули, что ей ужасно хотелось что-то выразить, сказать, заступиться. Какое-то ненасытимое сострадание, если можно так выразиться, изобразилось вдруг во всех чертах лица ее.
Прошло минут пять. Он все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец, подошел к ней, глаза его сверкали. Он взял ее обеими
руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу.
Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел, как совсем сумасшедший.
Соня развернула книгу и отыскала место.
Руки ее дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и все не выговаривалось первого слога.
— О, молчите, молчите! — вскрикнула
Соня, всплеснув
руками. — От бога вы отошли, и вас бог поразил, дьяволу предал!..
Лицо
Сони вдруг страшно изменилось: по нем пробежали судороги. С невыразимым укором взглянула она на него, хотела было что-то сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв
руками лицо.
Со всех сторон полетели восклицания. Раскольников молчал, не спуская глаз с
Сони, изредка, но быстро переводя их на Лужина.
Соня стояла на том же месте, как без памяти: она почти даже не была и удивлена. Вдруг краска залила ей все лицо; она вскрикнула и закрылась
руками.
— Что же, что же делать? — истерически плача и ломая
руки, повторяла
Соня.
Вдруг подле него очутилась
Соня. Она подошла едва слышно и села с ним рядом. Было еще очень рано, утренний холодок еще не смягчился. На ней был ее бедный, старый бурнус и зеленый платок. Лицо ее еще носило признаки болезни, похудело, побледнело, осунулось. Она приветливо и радостно улыбнулась ему, но, по обыкновению, робко протянула ему свою
руку.
Соня осмотрелась кругом. Все глядели на нее с такими ужасными, строгими, насмешливыми, ненавистными лицами. Она взглянула на Раскольникова… тот стоял у стены, сложив накрест
руки, и огненным взглядом смотрел на нее.
И выхватив у
Сони бумажку, Катерина Ивановна скомкала ее в
руках и бросила наотмашь прямо в лицо Лужина. Катышек попал в глаз и отскочил на пол. Амалия Ивановна бросилась поднимать деньги. Петр Петрович рассердился.
Опять он закрыл
руками лицо и склонил вниз голову. Вдруг он побледнел, встал со стула, посмотрел на
Соню, и, ничего не выговорив, пересел машинально на ее постель.
Во все время этой сцены Андрей Семенович то стоял у окна, то ходил по комнате, не желая прерывать разговорa; когда же
Соня ушла, он вдруг подошел к Петру Петровичу и торжественно протянул ему
руку.
—
Соня! Дочь! Прости! — крикнул он и хотел было протянуть к ней
руку, но, потеряв опору, сорвался и грохнулся с дивана, прямо лицом наземь; бросились поднимать его, положили, но он уже отходил.
Соня слабо вскрикнула, подбежала, обняла его и так и замерла в этом объятии. Он умер у нее в
руках.
Соня даже
руки ломала, говоря, от боли воспоминания.
Почти то же самое случилось теперь и с
Соней; так же бессильно, с тем же испугом, смотрела она на него несколько времени и вдруг, выставив вперед левую
руку, слегка, чуть-чуть, уперлась ему пальцами в грудь и медленно стала подниматься с кровати, все более и более от него отстраняясь, и все неподвижнее становился ее взгляд на него.
Соня остановилась в сенях у самого порога, но не переходила за порог и глядела как потерянная, не сознавая, казалось, ничего, забыв о своем перекупленном из четвертых
рук шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, [Омбрелька — зонтик (фр. ombrelle).] ненужной ночью, но которую она взяла с собой, и о смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного цвета пером.
Соня упала на ее труп, обхватила ее
руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими
руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
— Ка-а-к! — вскрикнула вдруг, опомнившись, Катерина Ивановна и, точно сорвалась, бросилась к Лужину, — как! Вы ее в покраже обвиняете? Это Соню-то? Ах, подлецы, подлецы! — И бросившись к
Соне, она, как в тисках, обняла ее иссохшими
руками.
Раскольников встал и начал ходить по комнате. Прошло с минуту.
Соня стояла, опустив
руки и голову, в страшной тоске.
Знаешь,
Соня, вот я взял опять образ (он взял его и вертел в
руках), и знаешь, мне ужасно хочется теперь, вот сию секунду, ударить его об печку, об этот самый угол.
— Поздравляю, тетя
Соня, — говорил Нехлюдов, целуя
руки Софьи Ивановны, — простите, замочил вас.
В первый же раз, когда я остался без пары, — с концом песни я протянул
руку Мане Дембицкой. Во второй раз, когда осталась Лена, — я подал
руку ее сестре раньше, чем она успела обнаружить свой выбор, и когда мы, смеясь, кружились с
Соней, у меня в памяти осталось лицо Лены, приветливо протягивавшей мне обе
руки. Увидев, что опоздала, она слегка покраснела и осталась опять без пары. Я пожалел, что поторопился… Теперь младшая сестра уже не казалась мне более приятной.
(В глубине сцены
Соня повязывает платок на голове Двоеточия. Смех. Из леса, около ковра с закусками, выходит Замыслов, берет бутылку вина и стаканы и идет к Басову, за ним идет Двоеточие, отмахиваясь
руками oт
Сони.)
Зимин (жмет ее
руку). Хорошо! Я буду помнить это,
Соня… буду! Ну, до свиданья, славная моя!
(
Соня выходит из леса и стоит несколько секунд за копной. В
руках у нее цветы, она хочет осыпать ими мать и Варвару Михайловну. Слышит слова матери, делает движение к ней и, повернувшись, неслышно уходит.)
Соня (отбегая в сторону и приставляя
руки ко рту, кричит). Не ждите нас, поезжайте! Мы пешком… Что? До свиданья!
(Идет направо. Басов потягивается и мурлычет песенку. В глубине сцены Саша,
Соня и Пустобайка собирают вещи. На левой стороне, около копны сена, появляется Варвара Михайловна, в
руках у нее букет.)
Соня (удерживая его за
руку). Нет, скажи… ты без меня — что?
(Марья Львовна молча гладит
руку Варвары Михайловны. Влас и
Соня тоже около нее. Рюмин нервно встряхивает головой.)
Соня. Илья Ильич — наш помощник, правая
рука. (Нежно.) Давайте, крестненький, я вам еще налью.
Соня. Иди, дядя Ваня. (Берет Войницкого под
руку.) Пойдем. Папа и ты должны помириться. Это необходимо.
Соня(берет его под
руку и идет вместе). Когда же вы приедете к нам?
Соня(крепко пожимает
руку). Благодарю!
Войницкий(
Соне, проведя
рукой по ее волосам). Дитя мое, как мне тяжело! О, если б ты знала, как мне тяжело!
Никому никогда не отказывавшая в своем религиозном усердии,
Соня, худая, сутуловатая, босая, в одной рубашке, голыми коленями становилась на холодном полу спальной и, приказав Дуне следовать ее примеру, исступленным от молитвенного экстаза голосом, ударяя
рукою в грудь, шептала вдохновенно слова всех молитв, которые только знала.
Черная фигура мелькнула еще раз и опустилась, словно присела за постелью
Сони. Только конец ее черной одежды предательски торчит теперь из-за спинки кровати, и Дуне кажется, что бледные
руки незнакомки поднялись над
Соней и легли ей на плечи, на горло, на грудь…
Николай Ростов возвратился с войны домой и встречается с
Соней. «Он поцеловал ее
руку и назвал ее вы —
Соня, Но глаза их, встретившись, сказали друг другу ты и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы».
Соня, положив кудрявую голову на
руки, спит сладко, безмятежно и крепко, словно она уснула час тому назад. Уснула она нечаянно, пока другие искали копейку.
Входит Желтухин под
руку с
Соней.
Те же, Серебряков, Марья Васильевна, Войницкий под
руку с Еленой Андреевной,
Соня и Юля входят.