Неточные совпадения
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных
соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка
русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Франц Иваныч Лежёнь (Lejeune), мой
сосед и орловский помещик, не совсем обыкновенным образом достиг почетного звания
русского дворянина.
«Извините, любезный
сосед, — сказал он тем
русским наречием, которое мы без смеха доныне слышать не можем, — извините, что я вам помешал… я желал поскорее с вами познакомиться.
На другой день, ровно в двенадцать часов, гробовщик и его дочери вышли из калитки новокупленного дома и отправились к
соседу. Не стану описывать ни
русского кафтана Адриана Прохорова, ни европейского наряда Акулины и Дарьи, отступая в сем случае от обычая, принятого нынешними романистами. Полагаю, однако ж, не излишним заметить, что обе девицы надели желтые шляпки и красные башмаки, что бывало у них только в торжественные случаи.
Он был тепло одет, в широкий, мерлушечий, черный, крытый тулуп, и за ночь не зяб, тогда как
сосед его принужден был вынести на своей издрогшей спине всю сладость сырой ноябрьской
русской ночи, к которой, очевидно, был не приготовлен.
Между тем как в среде
русских шла оживленная беседа на тему, для чего собственно нужен Берлин (многие предлагали такое решение: для человекоубивства), мне привелось передать моему беловолосому
соседу какое-то кушанье.
— А как любит
русских, если б вы знали! — рассказывал мне
сосед по креслу, — представьте себе, прихожу я на днях к ней. — Так и так, говорю, позвольте поблагодарить за наслаждение… В Петербурге, говорю, изволили в семьдесят четвертом году побывать… — Так вы, говорит,
русский? Скажите, говорит,
русским, что они — душки! Все, все
русские — душки! а немцы — фи! И еще скажите
русским, что они (
сосед наклонился к моему уху и шепнул что-то, чего я, признаюсь, не разобрал)… Это, говорит, меня один кирасир научил!
— Уж я обо всем с домашними условился: мундир его припрячем подале, и если чего дойдет, так я назову его моим сыном.
Сосед мой, золотых дел мастер, Франц Иваныч, стал было мне отсоветывать и говорил, что мы этак беду наживем; что если французы дознаются, что мы скрываем у себя под чужим именем
русского офицера, то, пожалуй, расстреляют нас как шпионов; но не только я, да и старуха моя слышать об этом не хочет. Что будет, то и будет, а благодетеля нашего не выдадим.
По счастью, близкий
сосед, не нововводитель, не агроном, а умный
русский помещик, увидя пожар, прискакивает с своими людьми и пожарными инструментами и спасает от конечной погибели село и дом своего
соседа.
В Петербурге можно жить несколько лет с кем-нибудь на одной лестнице и не знать своих
соседей даже в лицо, но в провинции, в каком-нибудь Пеньковском заводе, в неделю знаешь всех не только в лицо, a, nolens volens, [Волей-неволей (лат.).] совершенно незаметно узнаешь всю подноготную, решительно все, что только можно знать, даже немного более того, потому что вообще засидевшийся в провинции
русский человек чувствует непреодолимую слабость к красному словцу, особенно когда дело касается своего ближнего.
«Так это
сосед Ваньковских», — подумал я, а на первый взгляд он мне показался иностранцем. Я ожидал, что это какой-нибудь итальянский певец, музыкант или француз-путешественник, потому что в произношении его и в самых оборотах речи слышалось что-то нерусское, как будто бы он думал на каком-то иностранном языке, а на
русский только переводил.
На другой день Ариадна представила меня
русскому семейству: «сын известного профессора, наш
сосед по имению».
Даже смотря на Россию только с правительственной точки зрения, не думаете ли вы, что не мешало бы познакомиться поближе с этим неудобным
соседом, который дает чувствовать себя во всей Европе, — тут штыками, там шпионами?
Русское правительство простирается до Средиземного моря своим покровительством Оттоманской Порте, до Рейна своим покровительством немецким своякам и дядям, до Атлантического океана своим покровительством порядку во Франции.
А когда на двадцати пяти тысячах мест станут двадцать пять тысяч
русских помещичьих домиков, да в них перед окнами на балкончиках задымятся двадцать пять тысяч самоваров и поедет
сосед к
соседу с семейством на тройках, заложенных по-русски, с валдайским колокольчиком под дутою, да с бубенцами, а на козлах отставной денщик в тверском шлыке с павлиньими перьями заведет: «Не одну во поле дороженьку», так это будет уже не Литва и не Велико-Польша, а Россия.
Удэхейцы на реке Ботчи вымерли, но среди
соседей их на Копи и Самарге долго еще ходили рассказы о том, как «омо лоца» (один
русский) попал к удэхейцам и как от него погибло все стойбище.
Завещаю, чтобы
русский народ всегда находился в дружбе с своими
соседями. Это возвысит богатство народа, а бесполезные войны ведут лишь к уменьшению народонаселения.
Припоминаю один инцидент, который впоследствии был связующим звеном с моим изучением нашего раскола старообрядчества. На вечернем журфиксе у священника Раевского я познакомился с одним
русским химиком. Мы разговорились, и он мне как"бытописателю"рассказал про курьезных
соседей своих по отелю — депутатов старообрядцев из Белой Криницы, живущих в Вене по делу об освобождении их от воинской повинности.
Однажды весною, в 1889 году, я зашел по какому-то делу в помещение Общества
русских студентов. Лица у всех были взволнованные и смущенные, а из соседней комнаты доносился плач, — судя по голосу, мужчины, но такой заливчатый, с такими судорожными всхлипываниями, как плачут только женщины. И это было страшно. Я вошел в ту комнату и остановился на пороге. Рыдал совершенно обезумевший от горя Омиров. Я спросил
соседа, в чем дело. Он удивленно оглядел меня.
Горя чувством мщения за неудачи витебского жонда, он переносился с отдельным отрядом из потаенного места на другое, жил в лесах, скрывался у друзей
соседей, у ксендзов, палил
русские деревни, наводил страх на витебскую окраину.
Таковы были взаимные отношения обитателей замка Гельмст с их близкими
соседями в то время, когда до этой твердыни дошел слух о появлении неподалеку
русских дружинников.
— Никак нет. Не извольте беспокоиться… А только на прошлой неделе жулики тут у
соседей шарили. Ваших примерно лет невинной старушке в
русской печке пятки прижгли и ограбили. Вам в случае чего помирать — раз плюнуть, а мне и за вас и за Кушку отвечать… Больно много наваливаете.
— На все необходимы не только отвага, но и ум… Об этом-то я и хотел посоветоваться с тобой и еще кое с кем и послал герольдов собрать на совет всех
соседей… Один из моих рейтаров попался в лапы
русских и лишь хитростью спасся и пришел ползком в замок… Он говорит, что они уже близко… Надо нам тоже приготовиться к встрече. Полно нам травить, пора палить! А? Какова моя мысль! Даром, что в старом парнике созрела.
— На все необходимы не только отвага, но и ум… Об этом-то я и хотел посоветоваться с тобою и еще кой с кем и послал герольдов собрать на совет всех
соседей… Один из моих рейтаров попался в лапы
русских и лишь хитростью спасся и пришел ползком в замок… Он говорит, что они уже близко… Надо нам тоже приготовляться к встрече. Полно нам травить, пора палить! А? Какова мысль! Даром, что в старом парнике созрела.
Несмотря на угрозы, они насилу могли допытаться у ослабленного от ран пленника, что он послан был владетельным рыцарем Доннершварцем в погоню за бежавшим из замка Гельмст
русским, что старый гроссмейстер фон-Ферзен готов уже напасть на них и отомстить им за
соседей; что он уже соединился со всеми вассалами своими и
соседями и что число их велико.
Окутанный снегами, он и в жестокий мороз отворяет свое дорогое окошечко и через него любуется светом божиим, ночным небом, усыпанным очами ангелов, глазеет на мимоходящих и едущих, слушает сплетни
соседей, прислушивается с каким-то умилительным соучастием к скрипучему оттиску шагов запоздалого путника по зимней дороге, к далекому, замирающему в снежной пустыне звону колокольчика — звукам, имеющим грустную прелесть для сердца
русского.
Ермак Тимофеевич не заставил себя долго ждать. Через несколько дней он с сотнями своих отборных удальцов прибыл в «строгановское царство». Вместе с есаулом Иваном Кольцом он ранее явился к Семену Иоаникиевичу Строганову, принявшему их уже вместе со своими племянниками, и повторил перед ними свое и своих удальцов желание бросить разбойное дело и послужить делу
русскому — охране рубежа России от неверных и диких
соседей.
Несмотря на угрозы, они насилу могли допытаться у ослабевшего от ран пленника, что он послан был владетельным рыцарем Доннершварцем в погоню за бежавшим из замка Гельмст
русским; что старый гроссмейстер фон Ферзен готов уже напасть на них и отомстить им за
соседей; что он уже соединился со всеми вассалами своими и
соседями и что число их велико.
Тут-то Петр и оказал великую помощь своему народу, сокращая срок учения, заставляя немедленно проходить практическую школу, не оставляя долго
русских людей в страдальческом положении учеников, употребляя неимоверные усилия, чтобы относительно внешних, по крайней мере, средств не только уравнять свой народ с образованными
соседями, но и дать ему превосходство над ними, что и было сделано устройством войска и флота, блестящими победами и внешними приобретениями, так как именно это вдруг дало
русскому народу почетное место в Европе, подняло его дух, избавило от вредного принижения при виде опередивших его в цивилизации народов.
— Не смей я даже наказывать преступников — кричат: тиран, деспот! Исполнение закона с моей стороны — насилие; исполнение трактатов, поддержка политических связей с
соседями — измена. Вы знаете, как справедливо требование Польши о вознаграждении ее за переход
русских войск через ее владения…
Злобная зависть к
соседу, в чем-либо возвышающемуся, материально или духовно, положена в основание
русской революционной демократии.