— Дядюшка Аким говорит, ему, говорит, хочется произвести, говорит, паренечка к нашему, говорит,
рыбацкому делу, — неожиданно сказал Василий, высовывая вперед свежее, румяное лицо свое.
Неточные совпадения
Старику и его дочери привелось прощаться с Анной скорей, чем они предполагали. Не прошло трех
дней, как старушка явилась в Сосновку. Избы были проданы. Петр, Василий и Анна отправлялись на следующее утро в «
рыбацкие слободы». Вечером Кондратий, Дуня и еще несколько родственников проводили старушку за околицу.
— Нет, Васька дома останется взамен Гришки. Отпущу я его на заработки! А самому небось батрака нанимать, нет, жирно будет! Они и без того денег почитай что не несут… Довольно и того, коли один Петрушка пойдет в «
рыбацкие слободы»… Ну, да не об этом толк совсем! Пойдут, стало быть, Васькины рубахи; а я от себя целковика два приложу:
дело ихнее — походное, понадобится — сапожишки купить либо другое что, в чем нужда встренется.
Но в
рыбацком ремесле совсем иное
дело.
Когда мы вернулись с
рыбацкой ловли, было уже темно. На биваке горел большой костер. Ярким трепещущим светом были освещены стволы и кроны деревьев. За
день мы все устали и потому рано легли спать. Окарауливали нас собаки.
Еще три
дня спустя, рано утром, крестьянский мальчик из
Рыбацкого доставил генеральше записку, писанную карандашом незнакомою рукой, но подписанною именем Ларисы.
Когда они доехали до
Рыбацкого, короткий осенний
день уже начал меркнуть. В окнах бодростинского дома светились огни. На крыльце приезжие встретились со слугами, которые бежали с пустою суповою вазой: господа кушали. В передней, где они спросили о здоровье Ларисы, из столовой залы был слышен говор многих голосов, между которыми можно было отличить голос Висленева. О приезжих, вероятно, тотчас доложили, потому что в зале мгновенно стихло и послышался голос Глафиры: «проводить их во флигель».
Алексей Андреевич ровно ничего не понимал: он был глубоко убежден, что это труп Екатерины Петровны Бахметьевой, хотя не мог уяснить себе, как она, утопленная по распоряжению Настасьи Минкиной семнадцать лет тому назад в проруби Невы, близ села
Рыбацкого, как, по крайней мере, рассказал ему со всеми подробностями Петр Федорович Семидалов — подневольный исполнитель злодейской воли покойной грузинской домоправительницы, могла очутиться на
дне Волхова, по-видимому, недавно удавленная и брошенная в эту реку, а теперь ему читают подробные приметы, несомненно схожие с приметами утопленницы, и говорят, что она не кто иная, как пропавшая без вести полковница Зоя Никитишна Хвостова, рожденная Белоглазова.