Большая часть его желчи, горькой, пенящейся, доставалась на долю
рыжей девочки, стоявшей третьей с правого фланга. Он готов был проглотить ее, провалить сквозь землю, поломать и выбросить в окно. Она рознила больше всех, и он ненавидел и презирал ее, рыжую, больше всех на свете. Если б она провалилась сквозь землю, умерла тут же на его глазах, если бы запачканный ламповщик зажег ее вместо лампы или побил ее публично, он захохотал бы от счастья.
Неточные совпадения
Дочка же ее, семилетняя
девочка с распущенными белыми волосами, стоя в одной рубашонке рядом с
рыжей и ухватившись худенькой маленькой ручонкой за ее юбку, с остановившимися глазами внимательно вслушивалась в те ругательные слова, которыми перекидывались женщины с арестантами, и шопотом, как бы заучивая, повторяла их.
Один раз, когда мы весело разговаривали с бабушкой,
рыжая крестьянская девчонка подала ей свой клочок пуха, уже раз возвращенный назад; бабушка посмотрела на свет и, увидя, что есть волосья, схватила одной рукою
девочку за волосы, а другою вытащила из-под подушек ременную плетку и начала хлестать бедную
девочку…
Высокий человек в кожаном переднике, с голыми огромными руками, держит на плече
девочку лет шести, серенькую, точно мышь, и говорит женщине, идущей рядом с ним, ведя за руку мальчугана,
рыжего, как огонь...
Войдя наверх, Илья остановился у двери большой комнаты, среди неё, под тяжёлой лампой, опускавшейся с потолка, стоял круглый стол с огромным самоваром на нём. Вокруг стола сидел хозяин с женой и дочерями, — все три
девочки были на голову ниже одна другой, волосы у всех
рыжие, и белая кожа на их длинных лицах была густо усеяна веснушками. Когда Илья вошёл, они плотно придвинулись одна к другой и со страхом уставились на него тремя парами голубых глаз.
Во-первых,
девочка была богиней: на ней был фантастический наряд из перемятой кисеи и
рыжего плиса; все это было украшено гирляндами коленкоровых цветов, позументом и блестками; а на ее высоком белом лбу лежала блестящая медная диадема, придававшая что-то трагическое этому бледному профилю, напоминавшему длинный профиль Рашели, когда эта пламенная еврейка одевалась в костюм Федры.
На пороге стоял человек в пиджаке, с
рыжею бородкою; лицо его было смертельно бледно и искажено ужасом. Это был мещанин-сапожник, отец умершей
девочки; он шел в покойницкую узнать, когда можно одевать умершую, ошибся дверью и попал в секционную.
Лет шестьдесят назад в большом гольдском селении Ховын на берегу озера Гаси родилась
девочка с
рыжими волосами.
На другой день, в вербное воскресение, преосвященный служил обедню в городском соборе, потом был у епархиального архиерея, был у одной очень больной старой генеральши и наконец поехал домой. Во втором часу у него обедали дорогие гости: старуха мать и племянница Катя,
девочка лет восьми. Во время обеда в окна со двора всё время смотрело весеннее солнышко и весело светилось на белой скатерти, в
рыжих волосах Кати. Сквозь двойные рамы слышно было, как шумели в саду грачи и пели скворцы.