Неточные совпадения
Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и замирало. Чрез несколько минут карета остановилась у дворца. Марья Ивановна с трепетом пошла по лестнице. Двери перед нею отворились настежь. Она прошла длинный
ряд пустых, великолепных комнат; камер-лакей указывал дорогу. Наконец, подошед к запертым дверям, он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил ее одну.
Самгин сел на нары. Свет падал в
камеру из квадратного окна под потолком, падал мутной полосой, оставляя стены в сумраке. Тагильский сел
рядом и тихонько спросил Самгина...
Прошли мимо моей двери и остановились перед
камерой рядом.
И тут же вспомнил острог, бритые головы,
камеры, отвратительный запах, цепи и
рядом с этим — безумную роскошь своей и всей городской, столичной, господской жизни.
Из другой
камеры вышли другие арестантки, и все стали в два
ряда коридора, причем женщины заднего
ряда должны были класть руки на плечи женщин первого
ряда. Всех пересчитали.
Кроме «клоповника» во дворе
рядом с приемным покоем, помещалась «пьяная»
камера, куда привозили пьяных и буянов.
В одной
камере с выбитыми стеклами в окнах и с удушливым запахом отхожего места живут: каторжный и его жена свободного состояния; каторжный, жена свободного состояния и дочь; каторжный, жена-поселка и дочь; каторжный и его жена свободного состояния; поселенец-поляк и его сожительница-каторжная; все они со своим имуществом помещаются водной
камере и спят
рядом на одной сплошной наре.
Вдоль всей
камеры по середине ее тянется одна сплошная нара, со скатом на обе стороны, так что каторжные спят в два
ряда, причем головы одного
ряда обращены к головам другого.
— Благодарю вас покорно!.. Непременно-с! — проговорил Аггей Никитич и начал отыскивать глазами пани Вибель, которая в это время сидела на довольно отдаленном диване, и
рядом с ней помещался камер-юнкер в неприличнейшей, по мнению Аггея Никитича, позе.
В оранжерее горел яркий шар. Пришла и Дуня с горящим лицом и блистающими глазами. Александр Семенович нежно открыл контрольные стекла, и все стали поглядывать внутрь
камер. На белом асбестовом полу лежали правильными
рядами испещренные пятнами ярко-красные яйца, в
камерах было беззвучно… а шар вверху в 15000 свечей тихо шипел…
И еще смутно разглядели агенты кучи белых яиц, валяющиеся в пыльных углах, и странную гигантскую голенастую птицу, лежащую неподвижно у
камер, и труп в сером у двери,
рядом с винтовкой.
Старый тип постепенно вымирает. Вы увидите его еще кое-где, в глухих частях или на самых окраинах, у Камер-Коллежского вала, или у Марьиной рощи, вообще всюду, где его тусклая, порыжелая, невзрачная фигура может сливаться с серыми заборами и старыми зданиями, не нарушая общей гармонии. Но зато всюду, где раздаются звонки конно-железных дорог, где стройно стали
ряды чугунных фонарей, где пролегли широкие и порядочные мостовые, — его сменил уже тип новейшей формации.
Обширная
камера под низко нависшим потолком… Свет проникает днем сквозь небольшие люки, которые выделяются на темном фоне, точно два
ряда светлых пуговиц, все меньше и меньше, теряясь на закругленных боках пароходного корпуса. В середине трюма оставлен проход вроде коридора; чугунные столбы и железная решетка отделяют этот коридор от помещения с нарами для арестантов. В проходе, опершись на ружья, стоят конвойные часовые. По вечерам тут же печально вытянутою линией тускло горят фонари.
Больше говорить не хотелось, да и не было надобности, — мы понимали друг друга. На нас глядели и говорили за нас темные стены, углы, затканные паутиной, крепко запертая дверь… В окно врывались волны миазмов, и некуда было скрыться. Сколько-то нам придется прожить здесь: неделю, две?.. Нехорошо, скверно! А ведь вот тут,
рядом, наши соседи живут не одну неделю и не две. Да и в этой
камере после нас опять водворится жилец на долгие месяцы, а может, и годы…
Эта
камера не отличалась от других ничем, кроме своего назначения, да еще разве тем, что в ее дверях не было оконца, которое, впрочем, удовлетворительно заменялось широкими щелями. Заглянув в одну из этих щелей, я увидел двух человек, лежавших в двух концах
камеры, без тюфяков, прямо на полу. Один был завернут в халат с головою и, казалось, спал. Другой, заложив руки за голову, мрачно смотрел в пространство.
Рядом стояла нагоревшая сальная свечка.
Рядом с ним выставлялась треугольная шляпа с камер-юнкерским плюмажем и благообразное дворянское лицо, простоватое и томное.
— Напишите прошение смотрителю, может быть, он сделает для вас исключение. Вот
рядом в
камере сидит «политик», так ему все полагается, свое получает…