Неточные совпадения
Сумерки сгущались, полная луна
светлела все ярче и ярче; но как-то особенно душно было в воздухе.
Но
сумерки светлели, все предметы в комнате выступали во всей своей обыденности…
Одно время служил у отца кучер Иохим, человек небольшого роста, с смуглым лицом и очень
светлыми усами и бородкой. У него были глубокие и добрые синие глаза, и он прекрасно играл на дудке. Он был какой-то удачливый, и все во дворе его любили, а мы, дети, так и липли к нему, особенно в
сумерки, когда он садился в конюшне на свою незатейливую постель и брал свою дудку.
Был необыкновенно
светлый осенний вечер, когда
сумерки угасают незаметно, а сверху, почти с середины неба, уже светит полная луна.
Коридор
светлый, потому что идет вдоль наружной стены с окнами; но по правую сторону он ограничен решетчатой перегородкой, за которою виднеется пространство, наполненное
сумерками.
Я не знаю, сколько времени мы катились так в подземной трубе. Наконец: ступеньки —
сумерки — все
светлее — и мы снова на улице — веером, в разные стороны…
Часто после беседы с нею, взволнованный и полный грустно-ласкового чувства к людям, запредельным его миру, он уходил в поле и там, сидя на холме, смотрел, как наступают на город
сумерки — время, когда
светлое и тёмное борются друг с другом; как мирно приходит ночь, кропя землю росою, и — уходит, тихо уступая новому дню.
Когда они пришли в Болотово, начинало уже смеркаться. Но
сумерки замедлялись огненною багровою зарею, которая медленно потухала на западе. Надо было ждать холодной ясной ночи. Небо очистилось уже от облаков: кое-где начинали мигать звезды. На востоке, в туманном горизонте, чуть-чуть разгоралось другое зарево: то был месяц,
светлый лик которого не суждено уже было видеть Григорию… Но месяц еще не показывался.
Но порой, особенно в
сумерки, в тот час, когда гул колоколов напоминал ему то мгновение, когда впервые задрожала, заныла вся грудь его дотоле неведомым чувством, когда он стал возле нее на коленях в Божием храме, забыв обо всем, и только слышал, как стучало ее робкое сердце, когда слезами восторга и радости омыл он новую,
светлую надежду, мелькнувшую ему в его одинокой жизни, — тогда буря вставала из уязвленной навеки души его.
Зодчий удаляется. Поэт спускается к морю и садится на скамью.
Сумерки быстро сгущаются. Рог ветра трубит, пыль клубится, гроза приближается, толпа глухо ропщет вдали, на моле, откуда видны сигнальные огни. Вверху, над скамьею, вырастает Дочь Зодчего. Ветер играет в ее черных волосах, среди которых
светлый лик ее — как день.
Теперь, к ночи, трава и лес пахли еще сильнее, и сходившие люди уже не казались такими смешными и тяжелыми: прозрачные
сумерки точно окрылили их, и две женщины в
светлых платьях, казалось, не пошли, а полетели, как лебеди.
В
сумерках шел я вверх по Остроженской улице. Таяло кругом, качались под ногами доски через мутные лужи. Под
светлым еще небом черною и тихою казалась мокрая улица; только обращенные к западу стены зданий странно белели, как будто светились каким-то тихим светом. Фонари еще не горели. Стояла тишина, какая опускается в
сумерках на самый шумный город. Неслышно проехали извозчичьи сани. Как тени, шли прохожие.
Он плакал о ней, молодой и красивой, доверчиво ждущей радостей и ласк; о ней, потерявшей сына; о ней, безумной и жалкой, объятой страхом, гонимой призраками; он плакал о ней, которая ждала его в летние
сумерки, покорная и
светлая.