Неточные совпадения
Мы всегда были в этом отношении
свободнее западных
людей, и мы думали, что вопрос о
любви между мужчиной и женщиной есть вопрос личности и не касается общества.
Человек рожден для великой радости, для беспрестанного творчества, в котором он — бог, для широкой,
свободной, ничем не стесненной
любви ко всему; к дереву, к небу, к
человеку, к собаке, к милой, кроткой, прекрасной земле, ах, особенно к земле с ее блаженным материнством, с ее утрами и ночами, с ее прекрасными ежедневными чудесами.
И поколику бог только чрез
свободную душу
человека мог иметь союз с тварию, то когда
человек из райской ограды ниспал на землю труда и страдания, то и божество должно было последовать туда за ним, дабы на месте падения восстановить падшего и стать плотию в силу небесной
любви.
Но я не вникал в эти соображения. Как-то было странно, не хотелось верить, что сестра влюблена, что она вот идет и держит за руку чужого и нежно смотрит на него. Моя сестра, это нервное, запуганное, забитое, не
свободное существо, любит
человека, который уже женат и имеет детей! Чего-то мне стало жаль, а чего именно — не знаю; присутствие доктора почему-то было уже неприятно, и я никак не мог понять, что может выйти из этой их
любви.
Я не могла даже мечтать, что встречусь с ним в здешнем мире, и, несмотря на это, желания матушки, просьбы сестры моей, ничто не поколебало бы моего намерения остаться вечно
свободною; но бескорыстная
любовь ваша, ваше терпенье, постоянство, делание видеть счастливым
человека, к которому дружба моя была так же беспредельна, как и
любовь к нему, — вот что сделало меня виновною.
Грядущее отнесется к былому, как совершеннолетний сын к отцу; для того, чтоб родиться, для того, чтоб сделаться
человеком, ему нужен воспитатель, ему нужен отец; но, ставши
человеком, связь с отцом меняется — делается выше, полнее
любовью,
свободнее.
Нынешнее — или теперешнее, не знаю, как правильнее сказать поколение, уже внуки мои, имея своих Галушкинских в другом формате, то есть костюме, с другими выражениями о тех же понятиях, с другими поступками по прежним правилам, от них-то, новых реверендиссимов наслушавшись, говорят уже, что
любовь есть приятное занятие, что для него можно пожертвовать
свободным получасом; часто необходимость при заботах тяжелых для головы, стакан лимонаду жаждущему, а не в спокойном состоянии находящемуся, недостойная малейшего размышления, не только позволения владеть душою, недостойная и не могущая причинять
человеку малейшей досады и тем менее горести.
Софья. Только однажды я была
человеком,
свободным от грязи, — во дни твоей
любви.
— А все это революция паршивая виновата, — сказал земский начальник,
человек с необыкновенно узким лбом и длинным лицом, которого за наружность еще в полку прозвали кобылячьей головой. — Студенты учиться не хотят, рабочие бунтуют, повсеместно разврат. Брак не признают. «
Любовь должна быть свободна». Вот вам и
свободная любовь.
Поэтому творение есть абсолютно-свободное, лишь в себе самом имеющее смысл и основу, абсолютно-самобытное движение божественной
любви,
любовь ради
любви, ее святое безумие. Dieu est fou de l'homme [Бог помешан на
человеке (фр.).], — вспоминает Шеллинг дерзновенно-проникновенное выражение французского писателя: с безумием
любви Бог хочет «друга» (другого), а этим другом может быть только
человек.
Поэтому догмат оплодотворяет, но не насилует, ибо это есть вера
человека, его
любовь, его чувство жизни, он сам в
свободном своем самоопределении.
Темен и низмен в
любви становится для Толстого
человек, когда в нем пробуждается «древний, прекрасный и
свободный зверь, громким кличем призывающий к себе самку».
Так именно, «куда-то порываясь и дрожа молодыми, красивыми телами», зовут к себе друг друга люди-жеребцы и люди-кобылы в зверином воображении нынешних жизнеописателей. Но для Толстого
любовь человека — нечто неизмеримо высшее, чем такая кобылиная
любовь. И при напоминающем свете этой высшей
любви «прекрасный и
свободный зверь» в
человеке, как мы это видели на Нехлюдове, принимает у Толстого формы грязного, поганого гада.
Человек подвергается насильственной социализации, в то время как личность человеческая должна быть в
свободном общении, в
свободной общности, в коммюнотарности, основанной на свободе и
любви.
И вот я еще при жизни отца и матери — состоятельный
человек. Выходило нечто прямо благоприятное не только в том смысле, что можно будет остаться навсегда
свободным писателем, но и для осуществления мечты о браке по
любви.
Простой уход для Толстого становится невозможен. Ему остается только бегство, — тайное бегство
свободного человека из собственного дома. Крепкими сетями жалости и
любви опутан лев, и у него нет сил разорвать эти сети. Нужно потихоньку, ночью, высвободиться из этих сетей и бежать.
Не заключается ли смысл мирового и исторического процесса в этой Божьей жажде встретить
свободную ответную
любовь человека?
— Все это я хорошо знаю, графиня, но я в принципе против брака, не дающего, как вы сами знаете, никаких гарантий на счастье… Мое предложение любимой девушке я мог бы сделать на более прочных основаниях
любви и логики… Я
человек свободный, с независимым и даже, если хотите, хорошим состоянием, имею около сорока тысяч франков дохода… что позволит мне жить безбедно вместе с той, которая меня полюбит и согласится сделаться подругой моей жизни.
Я совершенно предана теперь идее Лизаветы Петровны:"долг
любви к душевным страдальцам и страдалицам нельзя ставить рядом с исполнением своих семейных обязанностей". С этого меня ничего не собьет теперь; но я
человек свободный; меня никто не стесняет в выборе дела, я не то, что какая-нибудь Елена Семеновна, которая должна была бросить родных, чтобы жить для
любви и добра. Володька мне не помеха.
Религия Христа есть религия свободы и
любви,
свободной любви между Богом и
людьми.
Верю в то, что смысл жизни каждого отдельного
человека поэтому только в увеличении в себе
любви; что это увеличение
любви ведет отдельного
человека в жизни этой ко всё большему и большему благу, дает после смерти тем большее благо, чем больше будет в
человеке любви, и вместе с тем и более всего другого содействует установлению в мире царства божия, то есть такого строя жизни, при котором царствующие теперь раздор, обман и насилие будут заменены
свободным согласием, правдой и братской
любовью людей между собою.
Учение всё в том, что то, что мы называем собою, нашей жизнью, есть ограниченное в нас нашим телом божественное начало, проявляющееся в нас
любовью, и что потому истинная жизнь каждого
человека, божественная,
свободная, проявляется в
любви.
— Так зачем же я верил? Так зачем же Ты дал мне
любовь к
людям и жалость — чтобы посмеяться надо мною? Так зачем же всю жизнь мою Ты держал меня в плену в рабстве, в оковах? Ни мысли
свободной! Ни чувства! Ни вздоха! Все одним Тобою, все для Тебя. Один Ты! Ну, явись же — я жду!
Человеку нужно или гражданское к нему отношение, признание его прав, или братское к нему отношение, отношение
свободной любви.
Припомнилось мне, как Карл Эккартсгаузен превосходно, в самых простых сравнениях умел представлять простым
людям великость жертвы Христова пришествия на землю, сравнивая это, как бы кто из
свободных людей по
любви к заключенным злодеям, сам с ними заключался, чтобы терпеть их злонравие.