Неточные совпадения
«Если б я влюбился в нее, она вытеснила бы из меня все… Что — все? Она меня назвала неизлечимым умником, сказала, что такие, как я, болезнь
мира. Это неверно. Неправда. Я — не книжник, не догматик, не моралист. Я знаю много, но не пытаюсь учить. Не выдумываю теории, которые всегда ограничивают
свободный рост мысли и воображения».
Скоро он своей идиотской техникой исчерпает запас
свободных энергий
мира и задохнется в мертвой неподвижности»…
Бесспорно достоинство человека в бесстрашии перед смертью, в
свободном принятии смерти в этом
мире, но для окончательной победы над смертью, для борьбы против торжества смерти.
Это дело
свободного движения в
мире, а не статического равновесия.
Но мировой Город не может погибнуть, он нужен
миру, в нем нерв нового
свободного человечества с его добром и его злом, с его правдой и его неправдой, в нем пульсирует кровь Европы, и она обольется кровью, если Парижу будет нанесен удар.
Наука развивалась в европейском
мире, как
свободное исследование и искание истины, независимо от ее выгодности и полезности.
Лишь жертвенность большого и сильного, лишь
свободное его уничтожение в этом
мире спасает и искупляет.
Можно было бы сопоставить мысли Сартра, Камю и др. с трагическим гуманизмом Герцена, для которого
мир был случаен и бессмыслен, но человек был
свободным существом и мог создать лучший
мир.
Он также есть существо
свободное и рабье, склонное к жертве и любви и к эгоизму, высокое и низкое, несущее в себе образ Божий и образ
мира, природного и социального.
В розановской стихии есть вечная опасность, вечный соблазн русского народа, источник его бессилия стать народом мужественным,
свободным, созревшим для самостоятельной жизни в
мире.
Без слуг невозможно в
миру, но так сделай, чтобы был у тебя твой слуга
свободнее духом, чем если бы был не слугой.
«Разве она и теперь не самая
свободная страна в
мире, разве ее язык — не лучший язык, ее литература — не лучшая литература, разве ее силлабический стих не звучнее греческого гексаметра?» К тому же ее всемирный гений усвоивает себе и мысль, и творение всех времен и стран: «Шекспир и Кант, Гете и Гегель — разве не сделались своими во Франции?» И еще больше: Прудон забыл, что она их исправила и одела, как помещики одевают мужиков, когда их берут во двор.
Отрицание
мира рыцарского и католического было необходимо и сделалось не мещанами, а просто
свободными людьми, то есть людьми, отрешившимися от всяких гуртовых определений. Тут были рыцари, как Ульрих фон Гуттен, и дворяне, как Арует Вольтер, ученики часовщиков, как Руссо, полковые лекаря, как Шиллер, и купеческие дети, как Гете. Мещанство воспользовалось их работой и явилось освобожденным не только от царей, рабства, но и от всех общественных тяг, кроме складчины для найма охраняющего их правительства.
Творчество было для меня погружением в особый, иной
мир,
мир свободный от тяжести, от власти ненавистной обыденности.
Счастье в эту минуту представлялось мне в виде возможности стоять здесь же, на этом холме, с
свободным настроением, глядеть на чудную красоту
мира, ловить то странное выражение, которое мелькает, как дразнящая тайна природы, в тихом движении ее света и теней.
Вполне достойный путь один для человека, путь
свободного убеждения, путь
мира, путь, который открыл нам Божественный Спаситель и которым шли Его Апостолы».
Идея, высказанная уже Чаадаевым, что русский народ, более
свободный от тяжести всемирной истории, может создать новый
мир в будущем, развивается Герценом и народническим социализмом.
Знание этого
мира основано на исконной и исключительной вере в него; знание
мира иного предполагает прежде всего отречение от этой исключительной и исконной веры и
свободную веру в иной
мир.
Промысел Божий и откровение Божие в
мире — не насилие над человечеством, а освобождение человечества от рабства у зла, возвращение утерянной свободы, не формальной свободы от совершенного бытия (свободы небытия), а материальной свободы для совершенного бытия (
свободного бытия).
За
свободного человека и
свободное человеческое общество все мучительное и трудное решает папа, материальное явление в эмпирическом
мире, через которое голос Божий принудительно воспринимается.
Вера в воскресение есть акт свободы,
свободного избрания,
свободной любви к Христу и, вместе с тем, акт отречения от своей ограниченности и ограниченности
мира.
Для поверившего, для совершившего акт
свободного избрания Христос воскрес и тем явил свою божественную мощь, просветляющую и спасающую
мир.
Мир сотворен для
свободных, для сильных духом.
Для данного
мира действительности,
мира видимого, объекта знания, волевой акт
свободного избрания, т. е. акт веры, уже совершен, совершен в таинственной глубине бытия; для
мира же иного,
мира невидимых вещей, мы вновь должны совершить акт
свободного волевого избрания, избрания того
мира предметом своей любви, т. е. акт веры.
Спасение
мира есть устранение противоположности между Христом и
миром — двумя детьми Бога, проникновение Христа во все клетки
мира,
свободное принятие Христа всеми частями
мира.
Религиозная вера всегда лежит в глубинах мистики, мистики
свободного волевого избрания,
свободной любви,
свободного обличения
мира невидимых, непринуждающих вещей.
Если зло и страдания жизни, смерть и ужас бытия не являются результатом предмирного преступления богоотступничества, великого греха всего творения,
свободного избрания злого пути, если нет коллективной ответственности всего творения за зло
мира, нет круговой поруки, то теодицея [Теодицеей называется проблема оправдания Бога, но само это словосочетание вызывает возражение.
Подмена же веры знанием в данных условиях
мира есть отказ от
свободного выбора, есть трусость перед опасностью, перед проблематическим, предпочтение гарантированного и безопасного, т. е. жизнь под принуждением данной природной действительности.
Этим бессилием и унижением Самого Бога была открыта
миру тайна
свободной любви, смысл творения.
Все притихли. Высокий ветер, чистый и
свободный от испарений земли, тянулся в пролеты, шевеля веревки, и, заходя в самые колокола, вызывал по временам протяжные отголоски. Они тихо шумели глубоким металлическим шумом, за которым ухо ловило что-то еще, точно отдаленную невнятную музыку или глубокие вздохи меди. От всей расстилавшейся внизу картины веяло тихим спокойствием и глубоким
миром.
Удалось людям не быть втянутыми с малолетства в практическую деятельность, — и осталось им много
свободного времени на обдумыванье своих отношений к
миру и нравственных начал для своих поступков!
Иногда ей бывало жалко Женни и вообще даже жалко всего этого простенького мирка; но что же был этот мирок перед
миром, который где-то носился перед нею,
мир обаятельный,
свободный и правдивый?
— Приступаю к тягостнейшему моменту моей жизни, — продолжал Перегоренский угрюмо, — к истории переселения моего из
мира свободного мышления в
мир авкторитета… Ибо с чем могу я сравнить узы, в которых изнываю? зверообразные инквизиторы гишпанские и те не возмыслили бы о тех муках, которые я претерпеваю! Глад и жажда томят меня; гнусное сообщество Пересечкина сокращает дни мои… Был я в селе Лекминском, был для наблюдения-с, и за этою, собственно, надобностью посетил питейный дом…
Чтобы разделаться с
миром и стать
свободным вполне — il faut pardonner, pardonner et pardonner! [нужно прощать, прощать и прощать! (фр.)]
Не довлело любящему божеству быть связанным с возлюбленною им натурою
мира одною внешнею связью естественного закона и порядка; оно желало иметь с нею внутренний союз
свободной любви, для коего твари являлись неспособными.
Ибо человек, будучи одинаково причастен духа божия и стихийной натуры
мира и находясь
свободною душою своею посреди сих двух начал, как некая связь их и проводник действия божия в
мире, тем самым имел роковую возможность разъединить их, уклонившись от божественного начала и перестав проводить его в натуру.
Сие установлено сколько во изъявление любви нашей, и за гробом братьям нашим сопутствующей, столько же и во знамение того, что истинных
свободных каменщиков в духе связь и по отшествии их от сего
мира не прерывается.
В
мире германском человек, как
свободное лицо, осуществляет идею в ее собственной области, как безусловную свободу, — здесь является
свободное государство и
свободная наука, то есть чистая философия.
Свобода человека не в том, что он может независимо от хода жизни и уже существующих и влияющих на него причин совершать произвольные поступки, а в том, что он может, признавая открывшуюся ему истину и исповедуя ее, сделаться
свободным и радостным делателем вечного и бесконечного дела, совершаемого богом или жизнью
мира, и может, не признавая эту истину, сделаться рабом ее и быть насильно и мучительно влекомым туда, куда он не хочет идти.
— Вы мыслящий и вдумчивый человек. При всякой обстановке вы можете находить успокоение в самом себе.
Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете
мира — вот два блага, выше которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими, хотя бы вы жили за тремя решетками. Диоген жил в бочке, однако же был счастливее всех царей земных.
В часы,
Свободные от подвигов духовных,
Описывай, не мудрствуя лукаво,
Все то, чему свидетель в жизни будешь:
Войну и
мир, управу государей,
Угодников святые чудеса,
Пророчества и знаменья небесны —
А мне пора, пора уж отдохнуть
И погасить лампаду…
В то время как сборы княгини совсем уже приходили к концу, губернский город посетил новый вельможа тогдашнего времени — граф Функендорф, незадолго перед тем получивший в нашей губернии земли и приехавший с тем, чтобы обозреть их и населять
свободными крестьянами. Кроме того, у него, по его высокому званию, были какие-то большие полномочия, так что он в одно и то же время и хозяйничал и
миром правил.
Я не могла даже мечтать, что встречусь с ним в здешнем
мире, и, несмотря на это, желания матушки, просьбы сестры моей, ничто не поколебало бы моего намерения остаться вечно
свободною; но бескорыстная любовь ваша, ваше терпенье, постоянство, делание видеть счастливым человека, к которому дружба моя была так же беспредельна, как и любовь к нему, — вот что сделало меня виновною.
И
мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни,
Все б предались
свободному искусству!
Нас мало, избранных счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов.
Не правда ль? Но я нынче нездоров:
Мне что-то тяжело; пойду засну.
Прощайте.
В пространстве синего эфира
Один из ангелов святых
Летел на крыльях золотых,
И душу грешную от
мираОн нес в объятиях своих.
И сладкой речью упованья
Ее сомненья разгонял,
И след проступка и страданья
С нее слезами он смывал.
Издалека уж звуки рая
К ним доносилися — как вдруг,
Свободный путь пересекая,
Взвился из бездны адский дух.
Он был могущ, как вихорь шумный,
Блистал, как молнии струя,
И гордо в дерзости безумной
Он говорит: «Она моя...
Затем, как человек, возлежавший на лоне крепостного права и питавшийся его благостынями, я помню, что у меня были «права», и притом в таких безграничных размерах, в каких никогда самая
свободная страна в
мире не может наделить излюбленнейших детей своих.
Отступив от
мира и рассматривая его с отрицательной точки, им не захотелось снова взойти в
мир; им показалось достаточным знать, что хина лечит от лихорадки, для того чтоб вылечиться; им не пришло в голову, что для человека наука — момент, по обеим сторонам которого жизнь: с одной стороны — стремящаяся к нему — естественно-непосредственная, с другой — вытекающая из него — сознательно-свободная; они не поняли, что наука — сердце, в которое втекает темная венозная кровь не для того, чтоб остаться в нем, а чтоб, сочетавшись с огненным началом воздуха, разлиться алой артериальной кровью.
Но человек призван не в одну логику — а еще в
мир социально-исторический, нравственно
свободный и положительно-деятельный; у него не одна способность отрешающегося пониманья, но и воля, которую можно назвать разумом положительным, разумом творящим; человек не может отказаться от участия в человеческом деянии, совершающемся около него; он должен действовать в своем месте, в своем времени — в этом его всемирное призвание, это его conditio sine qua non.
В разумном, нравственно
свободном и страстно энергическом деянии человек достигает действительности своей личности и увековечивает себя в
мире событий.
Родится ль тайное пристрастье
К другому
миру, хоть и там
Судьбы приметно самовластье,
Мы всё
свободнее дарим
Ему надежды и желанья...