Неточные совпадения
Новгородский предводитель, милиционный [участник ополчения 1812 г. (от лат. militia).] дворянин, с владимирской медалью, встречаясь со мной, чтоб заявить начитанность, говорил книжным языком докарамзинского периода; указывая раз на памятник, который новгородское дворянство воздвигнуло самому себе в награду за патриотизм в 1812 году, он как-то с
чувством отзывался о, так сказать, трудной,
священной и тем не менее лестной обязанности предводителя.
Я не только не считал собственность
священной, но и никогда не мог освободиться от
чувства греховности собственности.
До такой степени гнет самодурства исказил в них человеческий образ, заглушил всякое самобытное
чувство, отнял всякую способность к защите самых
священных прав своих, прав на неприкосновенность
чувства, на независимость сердечных влечений, на наслаждение взаимной любовью!..
— Мужик, — говорит, — ты и подлец, если ты смеешь над
священным сердца
чувством смеяться и его пустяками называть.
— Как, дядюшка, разве дружба и любовь — эти
священные и высокие
чувства, упавшие как будто ненарочно с неба в земную грязь…
— Поглупее! Не называете ли вы глупостью то, что я буду любить глубже, сильнее вас, не издеваться над
чувством, не шутить и не играть им холодно, как вы… и не сдергивать покрывала с
священных тайн…
Ты прежде всего забудь эти
священные да небесные
чувства, а приглядывайся к делу так, проще, как оно есть, право, лучше, будешь и говорить проще.
Если бы мог когда-нибудь юнкер Александров представить себе, какие водопады
чувств, ураганы желаний и лавины образов проносятся иногда в голове человека за одну малюсенькую долю секунды, он проникся бы
священным трепетом перед емкостью, гибкостью и быстротой человеческого ума. Но это самое волшебство с ним сейчас и происходило.
«Напрасный гнев, — продолжает Мопассан, — негодование поэта. Война уважаема, почитаема теперь более, чем когда-либо. Искусный артист по этой части, гениальный убийца, г-н фон Мольтке отвечал однажды депутатам общества мира следующими страшными словами: «Война свята и божественного установления, война есть один из
священных законов мира, она поддерживает в людях все великие и благородные
чувства: честь, бескорыстие, добродетель, храбрость. Только вследствие войны люди не впадают в самый грубый материализм».
Напротив того, в этой дурацкой школе глупых девчонок заставляла всегда твердейшим образом учить катехизис и разные
священные истории, внушала им страх и уважение ко всевозможным начальническим физиономиям; но меня все-таки выгнали, вышвырнули из службы, а потому теперь уж извините: никакого другого
чувства у меня не будет к моей родине, кроме ненависти.
— Как хотите, maman, — ораторствует он, — а
чувство уважения к
священному принципу собственности так мало в них развито, что я почти прихожу в отчаяние. Вчера из парка выгнали крестьянскую корову; сегодня, на господском овсе, застали целое стадо гусей. Я думаю, что система штрафов была бы в этом случае очень-очень действительна!
Оно дает Полиции
священные права Римской Ценсуры; оно предписывает ей не только устрашать злодейство, но и способствовать благонравию народа, питать в сердцах любовь к добру общему,
чувство жалости к несчастному — сие первое движение существ нравственных, слабых в уединении и сильных только взаимным между собою вспоможением; оно предписывает ей утверждать мир в семействах, основанный на добродетели супругов, на любви родительской и неограниченном повиновении детей [См.: «Зерцало Благочиния».] — ибо мир в семействах есть мир во граде, по словам древнего Философа.
Владимир. Как! (С отчаяньем) Это превзошло мои ожиданья! И с такой открытой холодностью! с такой адской улыбкой? И я — ваш сын? Так, я ваш сын и потому должен быть врагом всего
священного, врагом вашим… из благодарности! О, если б я мог мои
чувства, сердце, душу, мое дыхание превратить в одно слово, в один звук, то этот звук был бы проклятие первому мгновению моей жизни, громовой удар, который потряс бы твою внутренность, мой отец… и отучил бы тебя называть меня сыном!
Между отцом и сыном происходит драматическое объяснение. Сын — человек нового поколения, он беззаботно относится к строгой вере предков, не исполняет
священных обрядов старины, в его черствой, коммерческой душе нет уже места для нежных и благодарных сыновних
чувств. Он с утра и до вечера трудится, промышляя кусок хлеба для себя и для семьи, и не может делиться с лишним человеком. Нет! Пускай отец возвращается назад, в свой родной город: здесь для него не найдется угла!..
— Злодеи злоумышляют на вашу
священную жизнь, ваше превосходительство, — с
чувством сказал Судак, прижимая обе руки к мундиру. — И помимо прочего, я обязан…
«Человек не должен ничего делать из религии, it должен все делать и осуществлять с религией; непрерывно, подобно
священной и музыке, религиозные
чувства должны сопровождать его деятельную жизнь, и нигде и никогда он не должен терять их».
Носители прежней власти, теряя веру в церковную для нее опору и живое
чувство религиозной связи с подданными, все больше становились представителями вполне светского абсолютизма, борющегося с подданными за свою власть под предлогом защиты своих
священных прав:
священная империя, накануне своего падения, вырождается в полицейское государство, пораженное страхом за свое существование.
— „Тяжко! Скорбно! Безвыходно! — продолжал читать ректор. — И в эти горестные дни С.-Петербургский университет в целом его составе, все его профессора и студенты ищут себе единственного утешения в милостивом, государь, дозволении повергнуть к
священным стопам вашего величества
чувства верноподданнической преданности и горячей любви“.
— Погоди и дослушай, после обвиняй, — начал снова Павел. — Я повиновался ей… нет, не ей; я не знаю, кто говорил ее устами. Душа моя созналась во всех поступках.
Священное родство, любовь, все
чувства человека разлились в душе моей, и новый свет озарил ее, я умилился и искренно назвал братом любимого ею Чурчилу.
Воспитанная, как многие девушки того времени, на
священных книгах, следовательно, религиозно настроенная, княжна додумалась, что это
чувство к ней со стороны названого брата и есть именно та евангельская любовь, которая выражается тем, что любящий должен душу свою положить за друга своего, что это
чувство именно и есть такое, которое даже не нуждается во взаимности, которое выше этого все же плотского желания, а находит удовлетворение в самом себе, именно в этом твердом решении положить свою душу за друга.
— Погоди и дослушай, после обвиняй, — начал снова Павел. — Я повиновался ей… нет, не ей, я не знаю, кто говорил ее устами. Душа моя созналась во всех поступках.
Священное родство, любовь, все
чувства человека разлились в душе моей, и новый свет озарил ее, я умилялся и искренно назвал братом любимого ей Чурчилу.
Это слово было так энергически сказано, как будто бы Катя давала
священный обет в роковую минуту жизни. Кажется, более с обеих сторон нельзя сказать: так скоро увлеклись они
чувством, которое старались оправдывать предопределением судьбы.
И это-то доверие, назвав его верою, мы возводим во что-то
священное и всеми средствами — насилием, действием на
чувства, угрозами, лестью, обманом — заманиваем к этому ложному доверию.