Неточные совпадения
Она была вся в зеленом, украшена травами из лент, чулки ее сплошь в серебряных блестках, на распущенных волосах — венок из трав и
желтых цветов; она — без маски, но искусно подгримирована: огромные, глубоко провалившиеся глаза, необыкновенно изогнутые брови, яркие губы, от этого лицо ее
сделалось замученным, раздражающе и нечеловечески красивым.
Тут пальмы, как по обдуманному плану, перемешаны с кустами; там, будто тоже с умыслом, оставлена лужайка или небольшое болото, поросшее тем крупным
желтым тростником, из которого у нас
делаются такие славные трости.
Что-то
сделалось с солнцем. Оно уже не так светило, как летом, вставало позже и рано торопилось уйти на покой. Трава на земле начала сохнуть и
желтеть. Листва на деревьях тоже стала блекнуть. Первыми почувствовали приближение зимы виноградники и клены. Они разукрасились в оранжевые, пурпуровые и фиолетовые тона.
Но вот взошло солнышко и пригрело землю. Иней исчез, и трава из пепельно-серебристой снова
сделалась буро-желтой и сухой.
Последние 2 дня были грозовые. Особенно сильная гроза была 23-го вечером. Уже с утра было видно, что в природе что-то готовится: весь день сильно парило; в воздухе стояла мгла. Она постепенно увеличивалась и после полудня сгустилась настолько, что даже ближние горы приняли неясные и расплывчатые очертания. Небо
сделалось белесоватым. На солнце можно было смотреть невооруженным глазом: вокруг него появилась
желтая корона.
Небо
сделалось белесоватым; вокруг
желтого солнца появились венцы; тонкая паутина слоистых облаков приняла грязно-серый оттенок.
Меня очень занимало, как ловко взрослые изменяют цвета материй: берут
желтую, мочат ее в черной воде, и материя
делается густо-синей — «кубовой»; полощут серое в рыжей воде, и оно становится красноватым — «бордо». Просто, а — непонятно.
Курочка существенно не изменяет своего цвета: только к зиме перья
делаются жестче и крупнее, а пестрины темнее и
желтее.
В одно лето все течение Меледы с притоками
сделалось неузнаваемым: лес везде вырублен, земля изрыта, а вода текла взмученная и
желтая, унося с собой последние следы горячей промысловой работы.
А он мало спустя опять зашипел, да уже совсем на другой манер, — как птица огненная, выпорхнул с хвостом, тоже с огненным, и огонь необыкновенно какой, как кровь красный, а лопнет, вдруг все
желтое сделается и потом синее станет.
— Как тебе заблагорассудится. Жениха своего она заставит подозревать бог знает что; пожалуй, еще и свадьба разойдется, а отчего? оттого, что вы там рвали вместе
желтые цветы… Нет, так дела не
делаются. Ну, так ты по-русски писать можешь, — завтра поедем в департамент: я уж говорил о тебе прежнему своему сослуживцу, начальнику отделения; он сказал, что есть вакансия; терять времени нечего… Это что за кипу ты вытащил?
Стемнело. На самом верху мачты вспыхнул одинокий
желтый электрический свет, и тотчас же на всем пароходе зажглись лампочки. Стеклянная будка над салоном первого класса и курительная комната тепло и уютно засияли огнями. На палубе сразу точно
сделалось прохладнее. Сильный ветер дул с той стороны, где сидела Елена, мелкие соленые брызги изредка долетали до ее лица и прикасались к губам, но вставать ей не хотелось.
Мало-помалу Татьяна Ивановна стала
желтеть и худеть,
сделалась раздражительна, болезненно-восприимчива, впав в самую неограниченную, беспредельную мечтательность, часто прерываемую истерическими слезами, судорожными рыданиями.
Это дознано многими опытами: озерные караси, например, по большей части бывают яркого темно-желтого или золотистого цвета, а пересаженные в копаные, глинисто-мутные пруды
делаются бледно-бланжевыми; окуни в иных реках бывают очень темны и ярко-пестры, но, посидев долго в пруде, становятся светлыми, белесоватыми: точно то же
делается более или менее и с другими породами рыб.
В верху, то есть у барыни, такой же ужас царствовал, как и во флигере. В барыниной комнате пахло одеколоном и лекарством. Дуняша грела
желтый воск и делала спуск. Для чего именно спуск, я не знаю; но знаю, что спуск
делался всегда, когда барыня была больна. А она теперь расстроилась до нездоровья. К Дуняше для храбрости пришла ночевать ее тетка. Они все четверо сидели в девичьей с девочкой и тихо разговаривали.
Осень выдалась суше и холоднее обыкновенного, так что не было даже осеннего водополья, и между обителью и Бобыльском сообщение не прерывалось. Лист на деревьях опал, трава
пожелтела, вода в озере
сделалась темной. В обители веселья не полагалось вообще, но сейчас воцарилось что-то унылое и безнадежное. Братия отсиживалась по своим кельям. Приезжих было мало. Брат Ираклий чувствовал себя особенно скверно и успел перессориться со всеми, так что даже игумен счел нужным сделать ему серьезное впушение.
В конце залы была большая дверь из светлой
желтой меди. Лишь только они подошли к ней, как соскочили со стен два рыцаря, ударили копьями об щиты и бросились на черную курицу. Чернушка подняла хохол, распустила крылья… вдруг
сделалась большая-большая, выше рыцарей, и начала с ними сражаться! Рыцари сильно на нее наступали, а она защищалась крыльями и носом. Алеше
сделалось страшно, сердце в нем сильно затрепетало, и он упал в обморок.
Был конец зимы. Санный путь испортился. Широкая улица, вся исполосованная мокрыми темными колеями, из белой стала грязно-желтой. В глубоких ухабах, пробитых ломовыми, стояла вода, а в палисадничке, перед домом Наседкина, высокий сугроб снега осел, обрыхлел,
сделался ноздреватым и покрылся сверху серым налетом. Заборы размякли от сырости.
Через несколько дней мы услыхали из-за ставни писк и посмотрели, что
сделалось в воробьином гнезде; в нем было пять крошечных голых птичек, без крыльев и без перьев; носики у них были
желтые и мягкие, и головы большие.
Всё росли и ширились крепкие клены и ясени, всё больше ввысь возносились березы большой аллеи, всё гуще
делались заросли сирени и
желтой акации вдоль заборов.
После этих раздражений желчь разливалась у нее в лице, и горничные ее знали по верным признакам, когда будет опять глуха Белова и опять табак
сделается сыр, и когда будет
желтое лицо.