Неточные совпадения
— О! как хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого
огромного круга, счастливого, веселого,
делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не прошел через это?
Она была вся в зеленом, украшена травами из лент, чулки ее сплошь в серебряных блестках, на распущенных волосах — венок из трав и желтых цветов; она — без маски, но искусно подгримирована:
огромные, глубоко провалившиеся глаза, необыкновенно изогнутые брови, яркие губы, от этого лицо ее
сделалось замученным, раздражающе и нечеловечески красивым.
Между тем, отрицая в человеке человека — с душой, с правами на бессмертие, он проповедовал какую-то правду, какую-то честность, какие-то стремления к лучшему порядку, к благородным целям, не замечая, что все это
делалось ненужным при том, указываемом им, случайном порядке бытия, где люди, по его словам, толпятся, как мошки в жаркую погоду в
огромном столбе, сталкиваются, мятутся, плодятся, питаются, греются и исчезают в бестолковом процессе жизни, чтоб завтра дать место другому такому же столбу.
Мои права гражданства были признаны
огромным большинством, и я
сделался из русских надворных советников — тягловым крестьянином сельца Шателя, что под Муртеном, «originaire de Shâtel près Morat», [«уроженцем Шателя, близ Мора» (фр.).] как расписался фрибургский писарь на моем паспорте.
Сотни людей занимают ряды столов вдоль стен и середину огромнейшего «зала». Любопытный скользит по мягкому от грязи и опилок полу, мимо
огромной плиты, где и жарится и варится, к подобию буфета, где на полках красуются бутылки с ерофеичем, желудочной, перцовкой, разными сладкими наливками и ромом, за полтинник бутылка, от которого разит клопами, что не мешает этому рому пополам с чаем
делаться «пунштиком», любимым напитком «зеленых ног», или «болдох», как здесь зовут обратников из Сибири и беглых из тюрем.
А тогда в особенности: полазь-ка по крышам зимой, в гололедицу, когда из разорванных рукавов струями бьет вода, когда толстое сукно куртки и штанов (и сухое-то не согнешь)
сделается как лубок, а неуклюжие
огромные сапожищи, на железных гвоздях для прочности,
сделаются как чугунные.
Снаружи у дверей дежурил, прислонясь к стене, лакей, а толстый, рослый, важный метрдотель, у которого на всегда оттопыренном мизинце правой руки сверкал
огромный брильянт, часто останавливался у этих дверей и внимательно прислушивался одним ухом к тому, что
делалось в кабинете.
Время стало приближаться к весне. Воздвиженское с каждым днем
делалось все прелестней и прелестней: с высокой горы его текли целые потоки воды,
огромное пространство виднеющегося озера почти уже сплошь покрылось синеватою наслюдою. Уездный город стоял целый день покрытый как бы туманом испарений.
Огромный сад Воздвиженского весь растаял и местами начинал зеленеть. Все деревья покрылись почками, имеющими буроватый отлив. Грачи вылетали из свитых ими на деревьях гнезд и весело каркали.
Сойдясь с этими лицами, Вихров обрадовался и удивился: это были Живин и супруга его Юлия Ардальоновна, которая очень растолстела и была с каким-то кислым и неприятным выражением в лице, по которому, пожалуй, можно было заключить, что она страдала; но только вряд ли эти страдания возбудили бы в ком-нибудь участие, потому что Юлия Ардальоновна до того подурнела, что
сделалась совершенно такою же, какою некогда была ее маменька, то есть похожею на
огромную нескладную тумбу.
Учителем музыки он не
сделался, но начал занимать и вошел в
огромные для него долги.
Ромашов, бледнея, посмотрел с ненавистью в глаза Николаеву. Ноги и руки у него вдруг страшно отяжелели, голова
сделалась легкой и точно пустой, а сердце пало куда-то глубоко вниз и билось там
огромными, болезненными толчками, сотрясая все тело.
Одни из них занимаются тем, что ходят в халате по комнате и от нечего делать посвистывают; другие проникаются желчью и
делаются губернскими Мефистофелями; третьи барышничают лошадьми или передергивают в карты; четвертые выпивают
огромное количество водки; пятые переваривают на досуге свое прошедшее и с горя протестуют против настоящего…
Молоденькая жена чиновника особых поручений вместе с молоденькою прокуроршей, будто катаясь, несколько уж раз проезжали по набережной, чтоб хоть в окна заглянуть и посмотреть, что будет
делаться в губернаторской квартире, где действительно в
огромной зале собрались все чиновники, начиная с девятого класса до пятого, чиновники, по большей части полные, как черепахи, и выставлявшие свои несколько сутуловатые головы из нескладных, хоть и золотом шитых воротников.
— Мы должны прежде выпить! — подтвердил Максинька, наливая себе самую
огромную рюмку и цапнув ее сразу. — Фантазию это нагоняет… человек от этого умнее
делается.
— Как почему? Потому что, — отвечал Максинька, — поутру, когда корова еще не доена, вымя у нее
огромное, а как подоят в полдень, так маленькое, а к вечеру она нажрется, и у нее опять эти мамы-то
сделаются большие.
Ему в этом не отказали, и дело
сделалось. Пред вечером чиновник секретно передал дьякону ничего не значащее письмо, а через час после сумерек к дому отца Захарии тихо подъехал верхом
огромный черный всадник и, слегка постучав рукой в окошко, назвал «кроткого попа» по имени.
Господин официр поднял руки и подался вперед, но вдруг произошло нечто необыкновенное: он крякнул, все
огромное туловище его покачнулось, поднялось от земли, ноги брыкнули на воздухе, и, прежде чем дамы успели вскрикнуть, прежде чем кто-нибудь мог понять, каким образом это
сделалось, господин официр, всей своей массой, с тяжким плеском бухнулся в пруд и тотчас же исчез под заклубившейся водой.
Линючий рак тогда готов для насадки, когда можно с него и со всех его частей, даже с ножек, слупить осторожно старую жесткую скорлупу; под нею останется тонкая, молодая кожица, и он
сделается так нежен и мягок, что самого
огромного рака может заглотать и язь, и головль, и линь, у которого рот очень мал относительно его величины.
Возвратясь домой, Елена велела своей горничной собираться и укладываться: ей
сделался почти противен воздух в доме князя. Часам к восьми вечера все было уложено. Сборы Елены между тем обратили внимание толстого метрдотеля княжеского, старика очень неглупого, и длинновязого выездного лакея, малого тоже довольно смышленого, сидевших, по обыкновению, в
огромной передней и игравших в шашки.
Профиль, резко выступавший в квадрате окна, стал расплываться. Что-то
сделалось с моими глазами, и Тит вдруг стал близким и
огромным. Потом явилось два Тита и два профиля в окне. Голова у меня кружилась… Я сделал усилие, и обычная фигура Тита оказалась одна и на месте. Но это меня не успокоило. Мгновение, и начались опять те же превращения…
Сосипатра. Продают… Это вот как
делается: есть особые специалисты-ростовщики, у которых наша беспутная молодежь занимает деньги за
огромные проценты в ожидании наследства или выгодной женитьбы. Эти специалисты зорко следят за молодыми людьми и когда видят, что чьи-нибудь фонды начинают падать, то уж не довольствуются простыми векселями, а заставляют их давать подложные документы, то есть делать фальшивые бланки или поручительства от своих родных.
У моего мольберта всегда толпа; я — очень способный ученик академии и подаю
огромные надежды
сделаться одним из «наших корифеев», по счастливому выражению известного художественного критика г. В. С., который уже давно сказал, что «из Рябинина выйдет толк».
Скоро
сделалось заметным преобладание индустриальных интересов пред земледельческими, сельское население переходило в города,
огромные массы бедного народа группировались в промышленных центрах, значение поземельной аристократии падало, и коттон-лорды, владельцы больших хлопчатобумажных фабрик,
сделались наконец опасными соперниками лендлордов, поземельных владельцев.
Маленький комераж [Комераж — сплетня (франц.).], у кого-нибудь случившийся,
делается предметом толков и вырастает в один день до
огромных размеров.
— У него разболелись зубы,
сделался флюс и
огромный нарыв, — сказала Марья Петровна. — Я просила его вовремя сходить к доктору, да он не послушался, а теперь вот до чего дошло.
И мне
сделалось тошно от болезненных стонов старухи, а сверх того Дарья ввалила в крынку
огромный раскаленный камень и всю избу наполнила паром.
Девочки побранились, и хозяйка хотела выгнать гостью вон из избы вместе с зарезанным ягненком; но озорница ее не послушалась и не пошла вон, а схватила из-под лавки рогожу и хотела закрыть ею окно, чтобы никто случайно не заглянул в это окно и не увидал, что тут
делается; но едва она зацепила на веретено один угол рогожи, как заметила, что к окну снаружи прильнуло детское лицо в
огромной шапке, и шепелявый полудетский голос проговорил...
В письме к принцессе он в весьма изящных фразах говорил ей о предстоящем ей блистательном поприще, когда она
сделается повелительницей
огромной империи, но не без сарказма извинился, что не может содействовать успешному ходу ее займа.
Так называемая рационализация промышленности, выбрасывающая на улицу и обрекающая на голод
огромное количество рабочих, свидетельствует о том, что социальный вопрос
делается прежде всего вопросом распределения и что хозяйственная жизнь должна быть подчинена нравственным началам.
Мое впечатление от петербуржцев средней руки, от той массы, где преобладал чиновник холостой и семейный, сразу дало верную ноту на десятки лет вперед. И теперь приличная петербургская толпа в общих чертах — та же. Но она
сделалась понервнее от
огромного наплыва в последние годы молодежи — студентов, студенток, профессиональных женщин и"интеллигентного разночинца".
Он мне не особенно понравился. Его
огромная тогда популярность как создателя памфлетного еженедельника"Lanteme"раздула его тщеславие. Его тон, язык, манера держать себя — все это было бульварно-парижское, и я сомневался, чтобы в нем были стойкие демократические принципы, что и оказалось совершенно верным, когда он
сделался буланжистом и крайним националистом, а как сатирик и остроумец пережил себя и теперь окончательно выдохся.
Кроме Атенея — клуба лондонской интеллигенции, одним из роскошных и популярных считался Reform club с громким политическим прошедшим. Туда меня приглашали не раз. Все в нем, начиная с
огромного атриума, было в стиле. Сервировка, ливреи прислуги, отделка салонов и читальни и столовых — все это первого сорта, с такой барственностью, что нашему брату, русскому писателю,
делалось даже немного жутко среди этой обстановки. Так живут только высочайшие особы во дворцах.
Не знаю, разошелся ли он лично с Некрасовым к тому времени (как вышло это у Тургенева), но по направлению он,
сделавшись редактором «Библиотеки для чтения» (которую он оживил, но материально не особенно поднял), стал одним из главарей эстетической школы, противником того утилитаризма и тенденциозности, какие он усматривал в новом руководящем персонале «Современника» — в Чернышевском и его школе, в Добролюбове с его «Свистком» и в том обличительном тоне, которым эта школа приобрела
огромную популярность в молодой публике.
У папы на Верхне-Дворянской улице был свой дом, в нем я и родился. Вначале это был небольшой дом в четыре комнаты, с
огромным садом. Но по мере того как росла семья, сзади к дому
делались все новые и новые пристройки, под конец в доме было уже тринадцать — четырнадцать комнат. Отец был врач, притом много интересовался санитарией; но комнаты, — особенно в его пристройках, — были почему-то с низкими потолками и маленькими окнами.
Делалось какое-то
огромное, общее, близкое всем дело, все были заняты, торопились, только мы одни были бездеятельны и чужды всему.
— Ваш брак с ней можно уже теперь, при благополучном исходе дела, считать решенным… Она любит вас и в ее интересах
сделаться графиней Свенторжецкой… У ней
огромное состояние… Вы будете счастливы…
У него были
огромные записи выигрышей и проигрышей, и на всех лицах по отношению к нему читалось какое-то нерасположение, выражавшееся даже отчасти и задорными замечаниями, которые ежеминутно угрожали еще более обостриться и, может быть,
сделаться причиною серьезных неприятностей.
Ведь она
делается же кругом, худо ли, хорошо ли — с потерями и тратами, с пороками и страстями. И народ, и разночинцы, и купцы, и чиновники, и интеллигенты — все захвачены
огромной машиной государственной и социальной жизни. Все в ней перемелется, шелуха отлетит; а хорошая мука пойдет на питательный хлеб.
В угодность царю-преобразователю, он
сделался по наружности казаком; но большая голова, вросшая в широкие плеча, смуглое, плоское лицо, на котором едва означались места для глаз и поверхность носа, как на кукле, ребячески сделанной, маленькие, толстые руки и такие же ноги, приставленные к
огромному туловищу, — все обличало в нем степного жителя Азии.
В гостиной,
огромной, жесткой и неуютной комнате, освещенной ярче, чем это
делается в провинции в «порядочных» домах, сидел уже гость, когда Александр Ильич отдавал приказание насчет вина.
Генерал подумал, что, верно, он немножко выпил или тоже приходимую крошку ожидает, а тот ему отвечает: «Никак нет, ваше превосходительство; а у нас
огромное несчастие: вашего камердинера умирать увезли». Генерал рассердился. «Как, без меня? Как смели?.. Говори скорей, как это
сделалось?»
Так что, судя по тому, как
сделалось несовершенно то, что
сделалось, трудно ожидать, чтобы
огромное и трудное дело продовольствия сделано было лучше.