Неточные совпадения
Другой близкий Анне
кружок — это был тот, через который Алексей Александрович
сделал свою карьеру.
В числе предметов, лежавших на полочке Карла Иваныча, был один, который больше всего мне его напоминает. Это —
кружок из кардона, вставленный в деревянную ножку, в которой
кружок этот подвигался посредством шпеньков. На
кружке была наклеена картинка, представляющая карикатуры какой-то барыни и парикмахера. Карл Иваныч очень хорошо клеил и
кружок этот сам изобрел и
сделал для того, чтобы защищать свои слабые глаза от яркого света.
— Значит — явочной квартиры — нет? И
кружков — нет? Странно. Что же теперь
делают?
— Мне рассказала Китаева, а не он, он — отказался, — голова болит. Но дело не в этом. Я думаю — так: вам нужно вступить в историю, основание: Михаил работает у вас, вы — адвокат, вы приглашаете к себе двух-трех членов этого
кружка и объясняете им, прохвостам, социальное и физиологическое значение их дурацких забав. Так! Я — не могу этого
сделать, недостаточно авторитетен для них, и у меня — надзор полиции; если они придут ко мне — это может скомпрометировать их. Вообще я не принимаю молодежь у себя.
Она отпила немного, но я
сделал ей знак, чтоб она продолжала; она смеялась и отговаривалась; хозяин сказал что-то, и она кончила
кружку.
Привалов с удовольствием
сделал несколько глотков из своей
кружки — квас был великолепен; пахучая струя княженики так и ударила его в нос, а на языке остался приятный вяжущий вкус, как от хорошего шампанского.
Вечером, после ужина, я пошел посмотреть, что он
делает. Дерсу сидел, поджав под себя ноги, и курил трубку. Мне показалось у него так уютно, что я не мог отказать себе в удовольствии погреться у огня и поговорить с ним за
кружкой чая.
У подножия хребта мы
сделали привал. Сухая рыба с солью, пара сухарей и
кружка горячего кофе составили обед, который в тайге называется очень хорошим.
Я отворил окно — день уж начался, утренний ветер подымался; я попросил у унтера воды и выпил целую
кружку. О сне не было и в помышлении. Впрочем, и лечь было некуда: кроме грязных кожаных стульев и одного кресла, в канцелярии находился только большой стол, заваленный бумагами, и в углу маленький стол, еще более заваленный бумагами. Скудный ночник не мог освещать комнату, а
делал колеблющееся пятно света на потолке, бледневшее больше и больше от рассвета.
Он горячо принялся за дело, потратил много времени, переехал для этого в Москву, но при всем своем таланте не мог ничего
сделать. «Москвитянин» не отвечал ни на одну живую, распространенную в обществе потребность и, стало быть, не мог иметь другого хода, как в своем
кружке. Неуспех должен был сильно огорчить Киреевского.
Эго ощущение было так сильно и так странно, что мы просто не знали, что с ним
делать и куда его пристроить. Целой группой мы решили снести его к «чехам», в новооткрытую пивную… Крепкое чешское пиво всем нам казалось горько и отвратительно, но… еще вчера мы не имели права входить сюда и потому пошли сегодня. Мы сидели за столами, глубокомысленно тянули из
кружек и старались подавить невольные гримасы…
Ему даны были нарта собак, дней на 35 сухарей, чаю да сахару, маленький ручной компас и вместе с крестом Невельского ободрение, что «если есть сухарь, чтоб утолить голод, и
кружка воды напиться, то с божией помощью дело
делать еще возможно».
Фиаско, погрозившее опрометчивым попыткам
сделать что-то без ясно определенного плана, без средства и без общественного сочувствия, вдруг отрезвило большинство людей этого
кружка.
Гедвига и Ида из Bier-Halle, [Пивной (нем.).] около которых всегда толпилась целая куча студентов,
делали глазки Райнеру и весьма недвусмысленно улыбались, подавая ему
кружку пива; но Райнер не замечал этого, как он не замечал и всех остальных женщин со стороны их притягательного влияния на мужчину.
Он начал говорить о том, что они своим
кружком могли бы устроить что-нибудь такое веселое, что
делало бы жизнь их интереснее и привлекало бы к ним их знакомых, лениво посещающих их в дальнем захолустье.
Но раза два-три в год он с невероятными лишениями выкраивал из своего нищенского бюджета пять или десять рублей, отказывая себе в любимой вечерней
кружке пива и выгадывая на конках, для чего ему приходилось
делать громадные концы по городу пешком.
Когда случилось убийство Петра Николаича и наехал суд,
кружок революционеров уездного города имел сильный повод для возмущения судом и смело высказывал его. То, что Тюрин ходил в село и говорил с крестьянами, было выяснено на суде. У Тюрина
сделали обыск, нашли несколько революционных брошюр, и студента арестовали и свезли в Петербург.
Штабс-капитан Михайлов два раза в нерешительности прошел мимо
кружка своих аристократов, в третий раз
сделал усилие над собой и подошел к ним.
Гальцина,
делая разные замечания на французском языке; но, так как вчетвером нельзя было итти по дорожке, он принужден был итти один и только на втором круге взял под руку подошедшего и заговорившего о ним известно храброго морского офицера Сервягина, желавшего тоже присоединиться к
кружку аристократов.
Кружок этот составляли четыре офицера: адъютант Калугин, знакомый Михайлова, адъютант князь Гальцин, бывший даже немножко аристократом для самого Калугина, подполковник Нефердов, один из так называемых 122-х светских людей, поступивших на службу из отставки под влиянием отчасти патриотизма, отчасти честолюбия и, главное, того, что все это
делали; старый клубный московский холостяк, здесь присоединившийся к партии недовольных, ничего не делающих, ничего не понимающих и осуждающих все распоряжения начальства, и ротмистр Праскухин, тоже один из 122-х героев.
В этом интимном
кружке, толпившемся около нее, конечно между молодежью, позволялось и даже вошло в правило
делать разные шалости — действительно иногда довольно развязные.
После этого каждого скачущего улана может осенить дух святой!» — подумал он; но тут, как нарочно, пришел ему на память апостол Павел, который тоже ехал на коне, когда услышал глас с небеси: «Савле, Савле, что мя гониши?» — «Удивительно и непонятно», — повторял мысленно Аггей Никитич, а вместе с тем ему ужасно хотелось спросить, что неужели и Мартын Степаныч участвовал в этом
кружке; но, по деликатности своей, он не
сделал того и погрузился в грустные размышления о своих скудных знаниях и о своем малопонимании.
— А ты лучше
кружку возьми, — сказал мне третий, — да и ступай сбирать на каменное построение, да на табашное разорение, а здесь тебе нечего
делать.
— А, рвут друг другу горла, — вот и свобода… — сердито ответил тот. — А впрочем, — добавил он, допивая из
кружки свое пиво, — и у нас это
делают, как не надо лучше. Поэтому я, признаться, не могу понять, зачем это иным простакам хочется, чтобы их ободрали непременно в Америке, а не дома…
Не могу вам выразить радости, с которой он встретил меня: старик плакал, смеялся,
делал наскоро бездну вопросов, — спрашивал, жива ли моя ньюфаундлендская собака, вспоминал шалости; привел меня, говоря, в беседку, усадил отдыхать и отправил Шарля, то есть моего спутника, принести из погреба
кружку лучшего вина.
Как мы могли бы прекрасно устроить нашу жизнь, наш маленький
кружок из четырех лиц; кажется, и доверие взаимное есть, и любовь, и дружба, а мы
делаем уступки, жертвы, не договариваем.
Жозеф
сделал из него человека вообще, как Руссо из Эмиля; университет продолжал это общее развитие; дружеский
кружок из пяти-шести юношей, полных мечтами, полных надеждами, настолько большими, насколько им еще была неизвестна жизнь за стенами аудитории, — более и более поддерживал Бельтова в кругу идей, не свойственных, чуждых среде, в которой ему приходилось жить.
— Вас зовут Филимон! — воскликнул генерал,
сделав еще более круглые глаза и упирая мне в грудь своим указательным пальцем. — Ага! что-с, — продолжал он, изловив меня за пуговицу, — что? Вы думаете, что нам что-нибудь неизвестно? Нам все известно: прошу не запираться, а то будет хуже! Вас в вашем
кружке зовут Филимоном! Слышите: не запираться, хуже будет!
Лаптев сам побежал в столовую, взял в буфете, что первое попалось ему под руки, — это была высокая пивная
кружка, — налил воды и принес брату. Федор стал жадно пить, но вдруг укусил
кружку, послышался скрежет, потом рыдание. Вода полилась на шубу, на сюртук. И Лаптев, никогда раньше не видавший плачущих мужчин, в смущении и испуге стоял и не знал, что
делать. Он растерянно смотрел, как Юлия и горничная сняли с Федора шубу и повели его обратно в комнаты, и сам пошел за ними, чувствуя себя виноватым.
Эту сторону площади изменили эти два дома. Зато другая — с Малым и Большим театром и дом Бронникова остались такими же, как и были прежде. Только владелец Шелапутин почти незаметно
сделал в доме переделки по требованию М.В. Лентовского, снявшего под свой театр помещение закрывшегося Артистического
кружка. Да вырос на месте старинной Александровской галереи универсальный магазин «Мюр и Мерилиз» — огненная печь из стекла и железа…
— Mademoiselle! Зачем вы мне это говорите? — произнесла, бледнея, „молочная красавица“, и
кружка заходила в ее дрожащей руке. — Вы знаете что-нибудь, mademoiselle? — спросила она,
делая шаг к Доре и быстро вперяя в нее полные слез и страха глаза.
— Слушай, Зарядьев: мы приятели, но если ты в другой раз
сделаешь мне такой глупой вопрос, то я пущу в тебя вот этой
кружкою. Разве русской офицер и кавалерист может струсить в деле?
Я сам слышал, как этот добрейший старик просил Жеванова
сделать ему большое одолжение, которого он никогда не забудет, — заняться рисованьем с бедным мальчиком, который очень тоскует по матери, — и Жеванов занимался со мной; но ученье не только в этот раз, но и впоследствии не пошло мне впрок; рисованье
кружков, бровей, носов, глаз и губ навсегда отвратило меня от рисованья.
Молотобоец
сделал «гм!» так, как будто он в этом сомневался, и залил свое сомнение новою
кружкой пива.
Ее материнское сердце сжалось, но вскоре мысль, что он не вытерпит мучений до конца и выскажет ее тайну, овладела всем ее существом… она и молилась, и плакала, и бегала по избе, в нерешимости, что ей
делать, даже было мгновенье, когда она почти покушалась на предательство… но вот сперва утихли крики; потом удары… потом брань… и наконец она увидала из окна, как казаки выходили один за одним за ворота, и на улице, собравшись в
кружок, стали советоваться между собою.
Хмельной старичишка, приехавший с молодым парнем, готовился было начать рассказ о встрече своей с Антоном какому-то мельнику (что
делал он без исключения всякий раз, как на сцену появлялось новое лицо), когда к
кружку их подошел человек высокого роста, щегольски одетый; все в нем с первого разу показывало зажиточного фабричного мужика.
А Катя так сладко похрапывала под белым батистовым платочком на нашей прохладной скамейке, вишни так сочно-глянцевито чернели на тарелке, платья наши были так свежи и чисты, вода в
кружке так радужно-светло играла на солнце, и мне так было хорошо! «Что же
делать? — думала я. — Чем же я виновата, что я счастлива? Но как поделиться счастьем? как и кому отдать всю себя и все свое счастие?..»
Маменька же рады были всякому принуждению, братьям делаемому, и все ожидали, что батенька потеряют терпение и отпустят инспектора, который, по их расчету, недешево приходился, В самом деле, как посудить: корми его за господским столом, тут лишний кусок хлеба, лишняя ложка борщу, каши и всего более обыкновенного; а всеэто, маменька говаривали, в хозяйстве
делает счет, как и лишняя
кружка грушевого квасу, лишняя свеча, лишнее… да гаки и все лишнее, кроме уже денег, — а за что?., тьфу!..
В
кружке он был известен необычайною легкостью, с какою умел
делать выводы из всевозможных предпосылок.
— А ты, Милов, чего ждёшь?
Делать тебе нечего на земле, бери
кружку, айда по миру и собирай на памятники нам! Только гляди, чтобы мне — конный! Другие как хотят, а я желаю верхом на чугунном коне в веках сидеть! И чтобы надпись золотом: на сего коня посажен деревнею Большие Гнезда Алексей Дмитриев Шипигусев за добрые его дела вплоть до конца веков!
Так в иных
кружках называют одну особую породу растолстевшего на чужой счет человечества, которая ровно ничего не
делает, которая ровно ничего не хочет
делать и у которой, от вечной лености и ничегонеделания, вместо сердца кусок жира.
— Чтò мне русские
сделают? Я старик, — сказал он опять, небрежно оглядывая
кружок, составившийся около него.
Я сижу дома в
кружке добрых знакомых, болтаю, смеюсь; нужно съездить к больному; я еду,
делаю, что нужно, утешаю мать, плачущую над умирающим сыном; но, воротившись, я сейчас же вхожу в прежнее настроение, и на душе не остается мрачного следа.
Собрались татары в
кружок, и старик из-под горы пришел. Стали говорить. Слышит Жилин, что судят про них, что с ними
делать. Одни говорят: надо их дальше в горы услать, а старик говорит: «надо убить». Абдул спорит, говорит: «я за них деньги отдал, я за них выкуп возьму». А старик говорит: «ничего они не заплатят, только беды наделают. И грех русских кормить. Убить, — и кончено».
— «А ну, как отпечатают?!» Эта мысль приводила его в содрогание: если отпечатают, тогда в журнальном мире погибла его репутация, тогда эти канальи Фрумкины
сделают, что и статей его, пожалуй, принимать не станут; тогда по всем
кружкам, по всем знакомым и незнакомым, по всем союзникам, друзьям и врагам самое имя его эти Фрумкины пронесут, яко зол глагол.
Теперь здесь, в спиритском
кружке Парижа, он делался monsieur Borné, что ему тоже, конечно, не было особенно приятно, но на что он вначале не мог возразить по обязанности притворяться не понимающим французского языка, а потом… потом ему некогда было с этим возиться: его заставили молиться «неведомому богу»; он удивлялся тому, что чертили медиумы, слушал, вдохновлялся, уразумевал, что все это и сам он может
делать не хуже добрых людей и наконец, получив поручение, для пробы своих способностей, вопросить духов: кто его гений-хранитель? начертал бестрепетною рукой: «Благочестивый Устин».
Отправление в каждой беседе от живых и часто, по-видимому, ничтожных явлений частной жизни к вопросам общего значения —
делало эту беседу столь легкою и доступною, что я, самый младший и невоспитанный член нашего
кружка, сам не заметил, как начал свободно понимать все, что мне доводилось слышать, и чувствовал себя в силах ставить иногда более или менее уместно свое слово.
Девочки дружно прыснули, но я, помня наставление Чикуниной,
сделала равнодушное лицо и продолжала пить мутный чай из фаянсовой
кружки.
Меня привлекал и самый город, и те знакомства, которые я неминуемо должен был
сделать в театральных и писательских
кружках.
И все, что тогда печаталось по беллетристике получше и похуже, Григоровича, Писемского, Авдеева, Печерского, Хвощинской, М.Михайлова, а затем Щедрина (о первых его"Губернских очерках"я
делал, кажется, доклад в нашем
кружке) и начинающих: Николая Успенского, разных обличительных беллетристов — все это буквально поглощалось мною сейчас же, в первые же дни по получении книжек всех тогдашних больших журналов.