Неточные совпадения
Не говоря о том, что на него весело действовал вид этих счастливых, довольных собою и всеми голубков, их благоустроенного гнезда, ему хотелось теперь, чувствуя себя столь недовольным своею
жизнью, добраться в Свияжском до того
секрета, который давал ему такую ясность, определенность и веселость в
жизни.
Он с упоением помышлял, в глубочайшем
секрете, о девице благонравной и бедной (непременно бедной), очень молоденькой, очень хорошенькой, благородной и образованной, очень запуганной, чрезвычайно много испытавшей несчастий и вполне перед ним приникшей, такой, которая бы всю
жизнь считала его спасением своим, благоговела перед ним, подчинялась, удивлялась ему, и только ему одному.
Это — Фиона Трусова, ростовщица, все в городе считают ее женщиной безжалостной, а она говорит, что ей известен «
секрет счастливой
жизни».
— Про мою
жизнь, Павла Ивановна, кажется, все знают — не
секрет… Шила в мешке не утаишь.
И действительно так, действительно только в этом и весь
секрет, но разве это не страдание, хотя бы для такого, как он, человека, который всю
жизнь свою убил на подвиг в пустыне и не излечился от любви к человечеству?
— Поговорим, папа, серьезно… Я смотрю на брак как на дело довольно скучное, а для мужчины и совсем тошное. Ведь брак для мужчины — это лишение всех особенных прав, и твои принцы постоянно бунтуют, отравляют
жизнь и себе и жене. Для чего мне муж-герой? Мне нужен тот нормальный средний человек, который терпеливо понесет свое семейное иго. У себя дома ведь нет ни героев, ни гениев, ни особенных людей, и в этом, по-моему,
секрет того крошечного, угловатого эгоизма, который мы называем семейным счастьем.
Один из таких тунеядцев, приближаясь к старости, объявил сам собою и без всякого принуждения, что он в продолжение долгой и скудной
жизни своей умертвил и съел лично и в глубочайшем
секрете шестьдесят монахов и несколько светских младенцев, — штук шесть, но не более, то есть необыкновенно мало сравнительно с количеством съеденного им духовенства.
Я часто вспоминаю слова ваши, что не трудно жить, когда хорошо, а надобно быть довольным, когда плохо. Благодаря бога я во всех положениях довольно спокоен и очень здоров — что бог даст вперед при новом нашем образе
жизни в Читинской, что до сих пор от нас под большим
секретом, — и потому я заключаю, что должно быть одно из двух: или очень хорошо, или очень дурно.
— Уж коли на то пошло, — сказал он, — так и я свой
секрет открою. Выдумал я штуку одну. Не то чтобы особливую, но пользительную. Как вы думаете, господа, ежели теперича по всей России обязательное страхование
жизни ввести — выйдет из этого польза или нет?
Гаврило. Будешь сердиться от такой-то
жизни. Уж хоть ты-то ее не огорчай! Я бы, кажется, на твоем месте… Вот скажи она мне: пляши, Гаврило, — я плясать, поди в омут — я в омут. Изволь, мол, моя родная, изволь. Скажи мне, Вася, какой это такой
секрет, что одного парня девушки могут любить, а другого ни за что на свете?
В продолжение десяти лет и долго после этого, в разные минуты
жизни, даже во время русско-турецкой войны, в пластунских
секретах, под самым носом неприятельского часового, мне грезился этот вечер, когда я в последний раз в моей
жизни видел Вольского.
Вечерами, когда он сидел в большой комнате почти один и вспоминал впечатления дня, — всё ему казалось лишним, ненастоящим, всё было непонятно. Казалось — все знают, что надо жить тихо, беззлобно, но никто почему-то не хочет сказать людям
секрет иной
жизни, все не доверяют друг другу, лгут и вызывают на ложь. Было ясно общее раздражение на
жизнь, все жаловались на тяжесть её, каждый смотрел на другого, как на опасного врага своего, и у каждого недовольство
жизнью боролось с недоверием к людям.
Я не верил, чтоб так бывало с другими, и потому всю
жизнь таил это про себя как
секрет.
Потом я воображал la guerre, la vie de camp [войну, лагерную
жизнь (франц.).], но все это не так, как я вижу, — в полушубке, немытые, в солдатских сапогах вы идете в
секрет и целую ночь лежите в овраге с каким-нибудь Антоновым, за пьянство отданным в солдаты, и всякую минуту вас из-за куста могут застрелить, вас или Антонова, все равно.
— Не в том, впрочем, дело. Напротив, я хотела бы тебя успокоить. Я отлично понимаю, что ты чувствуешь… это так естественно в твоем возрасте. Все мы прошли это. Ты становишься женщиной, вот в чем весь
секрет, а женщине нужна другая
жизнь, нежели девочке!
В это пребывание в Москве Елизавета Петровна очень серьезно заболела. У нее сделались страшные спазмы, от которых она лишилась чувств и
жизнь ее была в опасности. Придворные страшно переполошились, но болезнь хранилась под величайшим
секретом. Даже великий князь и великая княгиня узнали о ней только случайно.
— Если б я мог рассказать вам, какого я дурака разыграл в
жизни! — сказал он. — Мне все говорят: у вас милая жена, прелестные дети и сами вы прекрасный семьянин. Думают, что я очень счастлив, и завидуют мне. Ну, коли на то пошло, то скажу вам по
секрету: моя счастливая семейная
жизнь — одно только печальное недоразумение, и я боюсь ее.